Дьявол в музыке

– Если вы позволите, синьор Кестрель, я хочу убедиться, что с синьорой Аргенти всё в порядке, прежде чем мы с вами поговорим.

– Я в порядке, Пьетро, - заверила его Франческа. – Не нужно беспокоиться обо мне.

Валериано с сомнением оставил её и спустился вместе с Джулианом в гостиную. В углу, как и прежде, сидел Занетти, энергично очиняющий перо. Валериано заинтересовался изысканно нарисованным и позолоченным фамильным древом Мальвецци, что украшало стены. Он смотрел на него молча, а Джулиан гадал, что такое зрелище могло значить для сына венецианской проститутки, который не знал своего отца и не мог иметь потомков. Когда Валериано повернулся к Джулиану, его глаза были затуманены.

– Синьор Кестрель, я к вашем распоряжении.

– Это довольно странный способ начать допрос, - произнёс Джулиан, - но я никогда не имел удовольствия слышать ваше пение. Мне говорили, что вы уже не выступаете на сцене, но я думал, не будете ли вы добры спеть для нас здесь.

Валериано поклонился.

– Для меня это будет большой честью.

– Благодарю вас. Я буду ждать этого с нетерпением. Пожалуйста, садитесь.

Валериано элегантно расположился в кресле. Джулиан сел напротив.

– Я должен спросить вас о знакомстве с маркезом Лодовико. Я слышал, что он очень хотел покровительствовать вам, но вы упорно отказывались. Почему?

– Мне не нужен покровитель. Я был на сцене с пятнадцати лет.

– Но поддержка такого человека, как Лодовико Мальвецци могла бы помочь даже знаменитому певцу.

Взгляд Валериано устремился внутрь себя.

– Певцы суеверны, синьор Кестрель. Вам это может показаться смешным, но я знал, что покровительство маркеза изменило бы мою жизнь. Так и случилось – он познакомил меня с Франческой, а потом прогнал со сцены. Вы можете сказать, что он подарил мне моё сердце, но забрал мою душу.

– Разве это не справедливый обмен?

– О, да. Лучше когда тебя искренне любит одна, чем слепо обожает множество незнакомцев. Моя карьера всё равно бы скоро закончилась. Мне уже сорок, и я знаю, что такие, как я остались в прошлом. Я знал это с самого начала. Когда я впервые вышел на сцену, то уже понимал, что певцы-кастраты принадлежат к иной эре. Только лучшие из нас ещё могут выступать в опере.

– Но вы один из лучших.

Валерино склонил голову, признавая этот факт.

– Я очень удачлив. Но я не могу жаловаться, что неотвратимый конец наступил чуть раньше, чем мог бы. Синьора Аргенти дала мне куда больше, чем я ей, и получила куда меньше.

– Я не думаю, что она так считает.

– Лишь потому что это самая щедрая душа на земле, - тихо ответил Валериано, - которая понятия не имеет, сколько значит для меня.

Джулиан мог только надеяться, что никто из этих двоих не был убийцей. Он не хотел думать о том, как вина и наказание одного ударят по второму. Он сказал:

– Я слышал, иногда вы берёте учеников.

– Да, - отозвался Валериано, - это позволяет мне самому не терять навыка. И меня очень радуют их успехи.

– Доводилось ли вам встречать английского тенора, которому лет шесть назад было чуть за двадцать?

– Вы говорите о молодом человеке, что известен как Орфео. Нет. Большая часть мои учеников – женщины. Я не лучший наставник для тенора или баса.

Джулиан ненадолго задумался.

– Когда вы в последний раз видели Лодовико Мальвецци?

– Мы столкнулись на conversazione^[57], что давал его друг. Это было осенью 1819-го, вечером в пятницу, когда не было оперы. Я помню, что с беспокойством встретил маркеза, ведь тогда синьора Аргенти уже решила покинуть его сына, а я пытался переубедить её – признаю, не от всего сердца.

– Вы говорили с маркезом?

– Если и говорил, то совсем мало. Кажется, он спросил меня, буду ли я сегодня петь, а я ответил, что буду, если меня попросят. Но почти сразу после этого я ушёл.

– Вы никогда не видели маркеза и не говорили с ним после того как синьора Аргенти перешла под вашу опеку?

– Вы чрезвычайно обяжете меня, если не будете говорить о синьоре Аргенти, как о куртизанке. Нет, я не видел его. Он не хотел бы никак общаться со мной напрямую. Он очернил моё имя перед всеми театрами и употребил всё своё влияние, чтобы я больше никогда не получил ролей. Но он не соизволил заметить меня лично.

– А вы когда-нибудь пытались увидеть его? – спросил Джулиан.

– Нет. Если бы я думал, что смогу убедить его мягче отнестись с синьоре Аргенти, я бы нашёл способ поговорить с ним. Но надежды не было, и я опасался, что это только больше разозлит его.

– В марте 1821 года вы и синьора Аргенти отправились на озеро Комо. Вы знали, что вилла, на которой вы остановились, стоит на противоположном берегу от виллы и замка Мальвецци?

– Да. Но у меня был друг, что позволил нам пожить на той вилле. Это было очень удобно.

Джулиан откинулся на спинку стула и посмотрел на собеседника, подняв брови.

– Действительно, очень удобно.

– Да.

– Вы с ней оставались на вилле за много миль от дома Ринальдо в Милане, но в двух шагах от места, где жил маркез Лодовико. Простите, синьор Валериано, но кажется вы больше беспокоились о Лодовико, чем о Ринальдо.

– Если вы бывали в Милане, синьор Кестрель, - устало ответил Валериано, - то должны знать, что аристократический круг, к которой принадлежит синьора Аргенти, узок, празден, любопытен и беспощаден. Если бы мы жили в Милане, нас бы узнали – она могла бы носить вуаль, но я слишком заметен. Я хотел избавить её от оскорблений и мук. Поэтому мы решили жить в нескольких милях от города.

– Вы верили, что её обращение к маркезу Ринальдо принесёт какие-то плоды?

Валериано сложил пальцы домиком.

– Я подумал, синьор Кестрель, что они могут помириться. Я пытался радоваться за неё. Я знал, что она очень скучает по детям.

Джулиан вкратце рассказал собеседнику, как Франческа писала Ринальдо, и какой ответ получила от маркеза Лодовико.

– Почему вы и синьора Аргенти остались на озере после этого?

– Я не думал, что мы должны уезжать. Это было важно для неё. Я настоял, чтобы мы остались и попытались снова найти подход к Ринальдо или Лодовико.

– И что она вам ответила?

– У неё не было надежды. Но она согласилась, потому что я этого хотел.

– Удивитесь вы, если я скажу, что по её мнению это она хотела остаться?

Он выглядел удивлённым, но ответил довольно взвешенно:

– Память обманывает её. Это была моя идея.

«Непростая у нас пара подозреваемых», – подумал Джулиан. Франческа так запиналась и краснела, что каждое её слово казалось ложью, а спокойствие и уравновешенность Валериано заставляло всё сказанное им выглядеть правдой. Но он ведь привык играть роли. Многие певцы просто стояли на сцене и прекрасно пели, даже не пытаясь играть. Но выступления Валериано порой срывали постановки, потому что оркестр не мог играть сквозь слёзы.