Дьяволы

Он так увлекся своей силой, что забыл о неудачных опытах Евдоксии.

— Ох, черт, — выдохнул он.

Пока решетки поднимались, другая начала опускаться у входа. Не раздумывая, он взлетел по ступеням, проскользнув под шипами в последний момент до грохота.

Глава 67 Война в миниатюре

Поединок на мечах — это война в миниатюре, и войны часто выигрывают или проигрывают еще до первого удара. В тренировочном дворе, в мастерской оружейника, в канцелярии интенданта. В оценке врага, угадывании его сил, предсказании слабостей, предвосхищении тактики. В знании себя.

Хороший фехтовальщик распознает другого еще до соприкосновения клинков. По тому, как тот держит оружие, обнажает его, направляет. Когда герцог Михаил принял стойку перед Змеиным Троном, в нем не было ни паники, ни страсти, ни рвения, ни страха. Его спокойный взгляд напоминал взгляд шахматиста, обдумывающего первый ход.

Его поза неприятно напомнила Якобу Констанса. Тот проигранный поединок на тонущей галере. Возможно, дядя и племянник сражались друг с другом в более счастливые времена. Возможно, старший обучал младшего. Но в том, как герцог держал меч, неподвижно, идеально ровно, не было и тени высокомерной вычурности Констанса. Дисциплина человека, познавшего разочарования. Того, кто знает, что пропасть неудачи всегда зияет у него за спиной, и ничего не принимает как данность. Возможно, он уже миновал пик своей формы, но Якоб пережил свои лучшие десятилетия еще до того, как Михаил родился.

Поединок на мечах это война в миниатюре, а в войне решает знание местности. Каждый холм, дорога, лес или ручей может стать оружием. Должен стать оружием. Особенно для слабейшей стороны.

Поэтому, хромая к центру круглого зала, Якоб окинул взглядом комнату, впитывая каждую деталь. Мраморные колонны, между которыми можно уворачиваться, нарушая атаку противника. Гобелены, способные запутать, статуи, пригодные как щиты, висящие лампы, из которых может хлынуть горячее масло. Сам Змеиный Трон, столь ценный, но хрупкий, предмет, который Михаил жаждал так сильно, что боялся даже приблизить к нему клинок. Оружейные стойки с трофеями на стенах, готовые быть схваченными и пущенными в ход в отчаянной схватке, спустя века после последней крови.

Якоб остановился, отделенный от противника расстоянием в длину мертвого тела.

Поединок на мечах это война в миниатюре, а в войне нужно быть готовым ко всему. Якоб видел все, потом видел все повторенным, и никто из живущих не нес на себе больший груз опыта. Сгибая скрипящие колени, он продумал тысячу вариантов. Приливы и отливы схватки. Вероятные приемы и возможные контратаки. Он собрал смертоносный арсенал уловок, которые мог применить.

Их клинки соприкоснулись у самых кончиков, едва ощутимо, и Якоб взглянул в глаза герцога Михаила.

Поединок на мечах это война в миниатюре. Ветеран никогда не забывает ее закономерностей. Напряженные паузы, полные сомнений и дискомфорта, короткие моменты безумного ужаса, когда все, что у тебя есть, ставится на один маневр, одну атаку, один укол. Но нет двух одинаковых схваток. И исход никогда не предрешен. Это заставляет людей сражаться, даже против превосходящих сил, даже после бесчисленных поражений. Всегда есть шанс.

Возможно, герцог Михаил почувствовал азарт риска, потому что едва заметно улыбнулся, когда Якоб уловил смещение его веса. Заметил, как давление на кончик меча ослабло на волосок. Понял, что первый удар уже близко. Он напрягся, готовясь к рубящему удару, приготовил кисть для парирования укола, убедился, что готов к финту и мгновенному переходу от защиты к атаке...

Взгляд Михаила метнулся в сторону, кожа между бровей сморщилась от сомнения.

— Алекс? — пробормотал он.

Якоб обернулся, моргнув от боли, когда хрустнула шея.

Лязг стали. Герцог шагнул вперед, быстрый как молния.

Ноги Якоба, одеревеневшие после подъема, смогли лишь чуть опустить острие Михаила.

Клинок пронзил рубаху чуть ниже нижнего ребра.

Глаза Якоба вылезли из орбит, когда лезвие вошло в него почти до эфеса, заставив слегка покачнуться.

— Уфффф... — выдохнул он. Сколько бы раз это ни случалось, к ощущению, что тебя проткнули насквозь, привыкнуть невозможно.

Поединок на мечах это война в миниатюре. Иногда ее выигрывают хитростью или храбростью.

Чаще же проигрывают из-за глупой ошибки.

Вигга видала такое, от чего у храбрейших штаны насквозь промокали.

Первая настоящая битва в ее жизни — голые готландцы, вырывающиеся из тумана, с облезшей кожей и сознанием, расколотым грибами. Бесформенная масса воющей демон-плоти, которую те колдуньи кормили в Германии. Когда лица деревенских жителей разверзлись в расписной пещере, и при мерзком свете факелов она увидела, что скрывалось внутри...

Но даже Вигга никогда не сталкивалась с таким мерзким уродством, которое теперь извивалось, хваталось и выползало из тьмы. Евдоксия создавала чудовищ, но худшим из всех стало то, что она слепила из остатков.

— Господи, спаси... — прошептал брат Диас, споткнулся о собственные ноги и грузно рухнул на землю.

У существа было столько конечностей, что Вигга сбилась со счета. Слишком много, вот точное число. Они росли во все стороны: крючковатые, кривые, покрытые отвратительной шерстью, лапы, когти, руки, цепляющиеся за ночь, ноги с тремя коленями и двумя лодыжками, руки, сплошь состоящие из локтей. Оно подняло ступню, усеянную ушами, дергающимися, будто слышащими далекую музыку.

— Надо было уйти... — выдохнула Батист, ее глаза расширились, — после Барселоны...

Чудовище двигалось вперед неуклюжими рывками, волоча за собой кривое тело, словно плохо сшитый мешок с добычей, но внутри были его же собственные, неправильно работающие внутренности. Громадный змей из сращенных трупов, пестрый червь из серой шкуры, рыжей кожи, полосатого оранжевого меха и пятнистой желтой шкуры. Оно продолжало ползти, и из тьмы разворачивались новые ужасы — липкие судороги, лоскутный ермунганд, покрытый рогами, клыками, ветвистыми отростками, плачущими шрамами. Исполинский слизняк, оставляющий блестящий след слизи, тощие птичьи лапки, беспомощно цепляющиеся, могучие бычьи конечности, вздутые копытообразными мускулами.

— Одина... ебаный... — Сломанное копье выпало из ослабевшей руки Вигги. Одина что? Даже Всеотец, знавший все языки, не нашел бы слов для этого.

Оно заметило ее. Столько глаз должно видеть все и ничего. Чудовище вдруг замерло, и частокол конечностей у его «головы» отогнулся, открыв круглый рот. Тот раскрылся, как цветок, обнажив другой рот внутри, а за ним — еще один, бездну зубов, плачущих, как несчастный младенец.

Оно ринулось на нее с ужасающей скоростью и ненасытностью, его многочисленные пальчатые ноги скользили по траве вперед, назад, вбок, десятки рук распахивались, чтобы схватить ее. Зловонный ветер вырвался из зубастой пасти, и Вигга впервые за долгое время вспомнила, что значит испытывать ужас.

Она сама позволила себе думать, что загнала волка в клетку. Обманывала себя, что он стал ее питомцем. Но волк оказался хитрее, пряча свою сущность в тенях и притворяясь послушным псом. Теперь он ухватился за шанс, разорвал хлипкую клетку в ее ребрах и проглотил ее целиком.

Поэтому, когда Вигга открыла рот, чтобы закричать, раздался жуткий волчий вой. Когда она попыталась отбиться от леса несочетаемых конечностей, ее руки стали жуткими когтями зверя. И когда чудовище погрузилось в ее объятия, оно встретило ненасытный голод волка.