Дьяволы

— Милость переоценена, — сморщила нос Вигга, разглядывая обломок копья, и швырнула его в кусты. — Как и души, если спросите меня.

— Пусть Бог все же смилуется над ними, — произнес брат Диас, пока хрип перешел в свист и стих. — И над нашими тоже…

Еще недавно, если бы его спросили, кто здесь злодеи, он без сомнений указал бы на оборотня, проклятого рыцаря и эльфа. Порой сложно понять, кто на правой стороне, а кто... на неправой…

Отчаянный крик заставил его обернуться. Леди Севера спускалась по дворцовым ступеням, шатаясь, с диким взглядом и свежим кровавым пятном на щеке.

Брат Диас подхватил ее, едва не рухнувшую в его объятия. — Предательство… фрейлины… самая черная из Черных Магий… Императрица Алексия в опасности!

— Не тревожьтесь, — несмотря на обстоятельства, брат Диас почувствовал странное удовлетворение, что на этот раз паниковал не он. — Вы в безопасности.

— Никто не в безопасности! — Севера вырвалась, схватив запястье Вигги. — Но… вы ранены.

Вигга дотронулась окровавленными пальцами до своих окровавленных волос и рассмеялась. — Поверьте, бывало и хуже.

— Но не у всех, — Батист окинула взглядом разбросанные у дверей тела.

— Позвольте, — Севера потянулась к лицу Вигги, но в последний момент изящно вывернула запястье и ловко щелкнула ее по лбу.

Воцарилось недоуменное молчание. Брат Диас, стоя за спиной Вигги, не сразу понял, что произошло. Но выражение Северы изменилось: ни страха, ни тревоги. Она спокойно вытерла кровь под носом, будто все так и задумывалось. Вигга медленно повернулась.

В ее лбу торчала игла с лоскутком ткани, на котором был вышит символ незнакомого алфавита. Почти как руна.

Вигга и леди Севера заговорили синхронно, сузив глаза в одинаковых гримасах: — Было бы предпочтительнее… если бы вы сложили оружие.

Было странно слышать грубый голос Вигги в изысканных интонациях дамы Троянской Империи.

Странно… и леденяще.

Якоб остановился на площадке, не зная, за какую больную ногу схватиться сначала, и в итоге зажал меч подмышкой, чтобы массировать обе. Большой палец впивался в судорожно дергающееся бедро, другой в пульсирующий таз. Человека, некогда званого Молотом Эльфов, Судом Ливонии, Ужасом Альбигойцев, теперь побеждали собственные ноги.

— Вот тебе и герой, — прошипел он сквозь вечно стиснутые зубы.

Почему нельзя было выбрать Париж, где правители Франкии спали на плоских кроватях? Или Бургундию, где хромой император Давид построил покои на первом этаже, а слуг поселил наверху?

— Но нееееет, — зарычал он, прервавшись на стоне от резкой боли в колене.

Пришлось быть Трое — самому вертикальному городу в мире.

Враги даже не нужны. Лестниц хватило, чтобы его одолеть. Он посмотрел вверх по мраморным ступеням, безжалостным, как армия, пока лестница не уходила за поворот, разделяясь и снова сливаясь этажом выше. Боже, нет ли этому конца? — вопрос, который он задавал себе уже век.

Надо было швырнуть меч в море и остаться на корабле с Бальтазаром. Или в Святом Городе, грея ноги в тазу и жуя мягкую пищу.

— Но нееееет, — зарычал он снова, скривившись от спазма в спине.

Он вечно искал невозможные битвы, чтобы проиграть. Ковылял по этой кривой дороге в никуда. Боролся с собой, пытаясь искупить неискупимое...

Грохот эхом прокатился по лестнице. Он едва не выронил меч, оттолкнувшись от стены, и замер в дрожащей позе, стараясь не дышать громко.

Голоса. Женские? Точнее — гневные.

Он вытер рукавом пот. Снова обхватил эфес.

Рукоять легла в ладонь, как ключ в замок. Он стиснул челюсть, расправил сгорбленные плечи. Снова осознал грустную истину: без меча он — не он.

Пошел вперед. Шаг за шагом. Ступени, как враги: вместе непобедимы, поодиночке же лишь камни.

Он оставлял их позади, как оставлял поверженных противников.

Как оставлял друзей.

Санни приоткрыла потайную дверь и заглянула в домовую часовню.

— Осторожно, — прошептала Алекс. Выглядела она не лучшим образом: тяжело дыша, с волосами, прилипшими к потному лицу, в опаленном и изорванном платье, правую руку, утыканную занозами и проткнутую вилкой, она прижимала к груди.

Санни хотелось ободряюще улыбнуться, но улыбки у нее выходили кривыми, да и сама она вряд ли выглядела лучше.

— Я всегда осторожна, — сказала она, затаив дыхание и прижимая обожженную ладонь к ушибленному боку.

Она скользнула в дверь и пересекла комнату, стены которой покрывали иконы святых. В Трое обожали иконы. Поодиночке Санни их не боялась, но в толпе они действовали угнетающе.

Напоминало толпу в цирке — освистывающую и бросающую монеты.

Солнце почти село за окнами, оставив алый отблеск над западным морем, а Императорская Опочивальня погрузилась в изменчивые тени. Часть гобеленов почернела от огня, мраморный пол был усыпан пятнами и брызгами, словно кто-то рассыпал тележку мясных обрезков.

— Что это? — пробормотала Санни. — Это мясо?

— Это мой муж, — прошептала Алекс, заглядывая через плечо.

— О... — Что еще сказать? Санни осторожно переступала через кровавые лужи, ставя ноги то так, то эдак, поднимаясь на цыпочки. — Это ухо?

— О боже. — Алекс прикрыла рот тыльной стороной ладони. — О боже. — Она наступила босой ногой во что-то липкое, скрипнув на мокром мраморе.

— Бывали, наверное, и более грязные свадебные ночи, — пробормотала Санни, — но эта определенно на вершине списка.

Алекс схватила свадебную тунику Аркадия со стула, с трудом просовывая окровавленную руку в расшитый рукав. Туника была ей велика, расшита золотыми цветами, мерцавшими даже в темноте.

— Что? — прошипела она, закатывая рукава.

— Не сказать, что это маскирует, да? — шепнула Санни.

— Если ты не против, я умру в одежде.

Дверь была приоткрыта, темный коридор за ней пустовал.

— Куда идти? — прошептала Алекс.

— К главной лестнице, попробуем спуститься.

— Они же будут ее охранять?

— Иногда люди ищут везде, кроме самых очевидных мест.

— Хуевая теория. Очень хуевая, блять.

Санни посмотрела на Алекс и пожала плечами. — Можешь остаться здесь. С мужем.

Алекс сглотнула. — Тогда к главной лестнице?

— Хорошая идея.

Санни подкралась к ступеням, заглянула вниз. Выдохнула, поманила Алекс, схватила ее за руку, начала спускаться... И замерла.

— Что? — прошептала Алекс.

— Тсс.

Внизу скрипнула доска.

— О боже.

Голоса: