Дьяволы

— Предложение, которое вы… — Бальтазар деликатно прокашлялся, — приняли?

Она едва пожала плечом. — Это казалось самым гладким путем обратно к трону. — Видимо, когда ты узурпировала империю, слила людей с животными и увенчала все кражей тела фрейлины в еретическом преступлении против Бога, легкое кровосмешение кажется уже мелкой шалостью.

— Столько лет я думала только о том, как захватить власть. Удержать ее. — Она медленно приближалась, а Бальтазар держал все чувства настороже. — Это стало привычкой. Зависимостью. Но теперь… я начинаю сомневаться, нужно ли мне это. — Она протянула руку, коснувшись обгоревшей обивки кушетки. — У меня был уникальный шанс увидеть мир после своей смерти. И, честно говоря, меня не оплакивали. Сыновья тут же кинулись рвать мой метафорический труп. Буквальный, кстати, сожгли без церемоний. — Она моргнула, словно впервые осознавая это. — Змеиный Трон не принес мне счастья. А я ему — тем более.

— Значит, вы позволите Алексии занять его?

Евдоксия взглянула на него. — А почему бы и нет? Я всегда симпатизировала аутсайдерам. И у Трои наверняка были худшие правители. Тронный зал для меня стал местом бесконечных разочарований. Мои истинные победы свершались здесь! — Она вскинула руки, и Бальтазар невольно отступил, едва сдержав защитный жест.

Хрупкое молчание. Она сузила глаза. — Если мы продолжим этот поединок, один из нас вряд ли выживет.

Бальтазар презрительно вскинул голову. — На этот раз ваша смерть будет окончательной.

Евдоксия ответила тем же и, украсив себя лучшей шеей Европы, полностью его затмила, по крайней мере, в искусстве вскидывания головы. — Осмелюсь не согласиться. Но даже если ты победишь, что приобретешь? Славу? Богатство? Свободу? Знания?

Бальтазар задумался. — Ничего из перечисленного, — признал он.

— Ты был обязан сделать Алексию императрицей.

— Был.

— Но не обязан сражаться со мной.

— Не обязан. — Он был обязан срочно вернуться в Святой Город, и тошнота не отпускала его с момента прыжка с корабля.

— Значит, ничто не мешает нам просто… отпустить друг друга.

— Вы могли сделать такое предложение до того, как пытались испепелить меня, — заметил Бальтазар.

— Именно тем, что выдержал мою атаку, ты доказал свою ценность.

Ее аргумент был убедителен. Он никогда не чувствовал себя столь живым, как в их смертельной схватке, столь могущественным, как при выходе за пределы своих сил, чтобы парировать ее удары. Слепящее послесвечение ее молнии тускнело. Ее платье было опалено, порвано на плече. Волосы уложены с одной стороны, спутаны с другой. Губа рассечена, кровь размазана по подбородку. Ее украденное тело, как и он сам, было измотано битвой.

И никогда еще не выглядело столь прекрасным.

— Как достичь величия, — пробормотал он, — без великих противников, испытывающих тебя?

— Ты грозный соперник. — Ее взгляд на мгновение скользнул к его ногам, затем вернулся к лицу. — Но я уверена: как союзник ты был бы еще грознее.

— Вы предлагаете… — Он прокашлялся, голос слегка охрип. Мысль о том, что такая красота может им увлечься, опьяняла, но меркла перед идеей, что такой гений восхищается его магией. — …чтобы я присоединился к вам?

— Только представь! Маг твоего уровня и чародейка моего? Князья Европы, кардиналы Церкви, даже эльфы трепетали бы перед нами! Мир лежал бы у наших ног!

Он не думал ни о чем другом с тех пор, как она перестала пытаться его уничтожить. — Ваше предложение… заманчиво. Признаю, я был... да и остаюсь честолюбив… — Бальтазар сглотнул отрыжку. — Но есть проблема: папское связывание.

— Наложенное ребенком?

— Я наблюдал за ритуалом и смеялся.

— Но оно действует?

— С тех пор смеюсь редко.

— Возможно, вместе мы найдем способ разорвать его. И последний смех будет за нами.

Бальтазар облизнул губы. — Даже Шаксеп не смогла.

— Ты связал герцогиню Преисподней ради этой цели? — Он умолчал, что не столько «связал» демона, сколько вежливо попросил. Но искра уважения в глазах Евдоксии (вернее, Северы) тешила его. — Ты куда дерзостнее, чем я предполагала.

— Для чародейки вашего уровня это высший комплимент. Было время, я бы ухватился за это предложение. Но… правда в том… — Бальтазар осознал невероятное: — Я больше не хочу свободы.

— Ты выбираешь… остаться рабом?

— Я… окольными и, признаю, крайне неприятными путями… оказался на службе Второго Пришествия самой Спасительницы.

— Ты действительно веришь в это?

— Я ученый. Изучил доказательства. — Он пожал плечами. — Где еще амбициозному магу найти столь значимую цель?

В глубине сознания шевелилась мысль: мужчины, связанные с Евдоксией: четыре мужа и четыре сына не процветали. Но была и другая причина остаться с Часовней Святой Целесообразности, которую он не признал бы даже себе: жгучее желание потереть нос Батист в сегодняшних грандиозных победах.

Он ожидал новой молнии, но Евдоксия лишь задумчиво сжала губы. — Ты совершил три невозможных для мужчины поступка: впечатлил меня, заинтересовал… и отказал.

— Надеюсь, не оскорбил. — Он поклонился, не отводя взгляда. — И что мы расстаемся мирно.

— «Мирно» — слишком смело. — Она отступила к дальнему выходу, порванный подол платья скользил по рунам, начертанным ее прошлым «я». — Но живыми? Безусловно.

В дверном проеме она замерла. Бальтазар приготовился к взрыву пламени.

— Нам стоит повторить это, — сказала она.

Он улыбнулся. — Буду считать часы.

— Наша Спасительница… — прошептал брат Диас.

Висячие сады перед Атенеумом Трои, еще недавно казавшиеся раем, теперь напоминали ад, который не осмелились бы изобразить даже мастера Святого Города. Будто торнадо пронесся через горящую бойню — повсюду валялись искореженные конечности, трупы стражников, неопознанные внутренности, блестящие в свете пожаров.

Милосердный Спаситель… Одна из пальм была увешана капающими кишками.

— …по правую руку Божью… — пробормотал он.

Задняя часть чудовища — обезглавленный змей размером с драккар, лоскутное уродство из шкур Императорского зверинца — все еще билась между деревьями, разбрызгивая слизь. Бесспорно, худшее творение в мироздании. Пока взгляд не падал на переднюю часть: рваный паукообразный мешок с рогатой плотью, клубком щупалец и «задне-пастью», проглотившей Виггу целиком.

— Хоть дыхание смерти над нами… — брат Диас сжал ампулу Святой Беатрикс. — Я не убоюсь.