Дьяволы
Шрифт:
Состояния, которые Якоб знал слишком хорошо.
Когда-то, будучи оруженосцем, он приканчивал раненых лошадей. Милость Тамплиера: удар между глаз. Учишься видеть безнадежных и отсекать балласт. Как якоря с тонущего корабля. Считаешь оставшиеся силы и спасаешь, что можно.
— Где барон? — Якоб схватил Батист за вышитый лацкан. — А новичок? Клоун-колдун?
Она горько покачала головой: — Надо было слинять после Барселоны.
Якоб хмуро посмотрел на ворота, где гвардейцы втискивали мшистый брус в ржавые скобы.
На стены, обвитые плющом, и рассыпающиеся зубцы.
На
— Нам всем стоило слинять после Барселоны. Видела, кто гнался? Твои глаза зорче.
— Видела, — ее челюсть дернулась.
— Сколько?
— Хватит. — Она потеряла шляпу, вместе с юмором. Капли дождя сверкал в ее кудрях. — Но не уверена, что это люди...
Капитан гвардейцев пытался высвободиться из своей верхней туники. Золотая нить, вышитая в форме круга Спасенных, запуталась в доспехах.
— Кто посмеет напасть на нас? — бормотал капитан, дрожащими пальцами распутывая узлы. — Кто посмеет?
Он был слишком молод для этого, с жидкими усиками, которые лишь подчеркивали его юность. Но Якоб не судил его за глупые решения — сам наделал их за жизнь.
— Скоро узнаем. — Якоб выхватил кинжал, перерезав нити одним движением. — Лучников на стены, капитан. Сейчас же.
Тот заморгал, и Якоб вцепился в его тунику, притянув к себе: — Никто не хочет видеть сомнения в лице командира. Возьми себя уже в руки.
— Да... лучники. — Капитан засуетился, указывая людям на лестницы. Загрузи людей делами и проблемами, чтобы они не заметили смерть за спиной.
Якоб медленно наклонился, набрал горсть грязи и растер ее между ладонями.
— Что вы делаете? — спросила принцесса Алексия.
Она выглядела еще менее царственно, чем обычно: мокрые волосы прилипли к щеке, одежда в грязи, а руки нервно переплетены. Но Якоб давно понял — судить по внешности нельзя. Величие проявляется в странные моменты. Его собственное величие осталось в прошлом, но, может быть, он расчистит путь другим.
— Старая привычка. — Он выпрямился.
— Научил старый друг. — Враг. Якоб вспомнил Хана ибн Хази, растирающего пустынную пыль в ладонях. Его улыбку среди хаоса.
— Теперь вы познаете землю, на которой стоите и которой будете править. — Якоб попытался повторить ту улыбку, хоть шрам под глазом и ныл. — Мужества вам, ваше высочество.
— Мужества? — она вздрогнула от рева за стенами. Звук напоминал бешеного быка.
— А лучше — ярости.
— Хороший совет, — герцог Михаил обнажил меч. По тому, как он держал клинок, легко, как плотник топор, было ясно: он не новичок.
— Защищайте свою племянницу. — Якоб хлопнул его по плечу, направляясь к воротам. Те содрогнулись от удара и брус подпрыгнул в скобах.
Как при осаде Трои во Втором Крестовом... Грохот тарана, щепки толще мачт, колдовской огонь меж бревен. Молитвы епископа Отто, ставшего святым, и боевые песни эльфов за стенами.
Как битва в Ратвинских болотах... Грязь въелась в рукоять меча, дождь хлестал в лицо, воздух леденил легкие.
Как штурм башни в Коргано... Вонь горящей соломы, вопли раненых, агония умирающих.
Но с возрастом все начинает
напоминать что-то. Все повторяется.Ворота содрогнулись снова.
— Что мне делать? — Санни встала рядом.
— Выживи. — Якоб усмехнулся. Усмехаться эльфу... Времена меняются. — Всегда все кончается дерьмово, да, Санни?
— Обычно это происходит позже. — Она натянула капюшон, вдохнула... И исчезла. Лишь дождь обтекал невидимый контур, пока и тот не растаял. Ветер кружил по двору, трепля плащи гвардейцев, раскачивая вывеску с изображением катившегося медведя на скрипящей цепи.
Якоб стянул щит со спины и скривился от боли в плече, продевая руку в ремни.
— Держать строй! — взвыл он тем ревом, что оттачивал на сотнях полей боя. — Держать строй!
Сомнения оставь до боя. Сожаления — после. А в схватке будь чист: убей врага и сам не сдохни.
Он выхватил меч. Пальцы сжали рукоять, отзываясь старой болью.
Все меняется. Но все остается.
Ворота снова затрещали. Удар потряс прогнившую древесину.
— Готовьтесь к бою! — рявкнул он.
Клятвы держали его, когда тело и дух сдавали. Даже когда мир сгорит в пепел, его слово устоит.
Ворота содрогнулись вновь.
— Алекс, ты ранена?
Она услышала слова, но мозг отказывался их понять. Алекс тупо уставилась на герцога Михаила. Или дядю, кем бы он ни был.
— Че? — Алекс дернулась, когда грязь брызнула ей в лицо.
Двор кишел хаосом. Лошадей тащили в тесную конюшню, гривы взмывали, копыта били, солдаты орали и лезли на стены.
Один гвардеец, младше ее, возился со шлемом — сломанная пряжка. Тот спадал на глаза, он толкал его вверх, и тут же шлем снова съезжал.
Дождь хлестал как из прорванной трубы. Гвардеец свалился с седла, сжимая обломок стрелы в животе.
— Плохо? — рычал он, смотря на Алекс — Плохо, да?
Алекс не была лекарем, но стрела в теле — явно не к добру. Стрелы остры, а тело — просто мясо.
«Дядя» тряс ее за плечи: — Ты ранена? — Он смотрел на ее седло, где торчала стрела. Темное дерево, невероятно длинная, с красивыми опереньями.
— О... — Если бы она сидела по-мужски, стрела пробила бы ногу.
Раненого гвардейца волокли по пути сдирая кольчугу. Под ней — пропитанная кровью стеганка. Белая кожа, скользкая от крови. Слуга герцога, Евсевий, вытирал рану тряпкой, но кровь хлестала снова. И снова. И снова...
— Ооо... — Алекс схватилась за свой живот, точно там же. Колени подкашивались, волосы лезли в глаза. Ее тошнило. Инстинкт кричал бежать, но куда?
— Сколько их?! — кто-то визжал.
— Где стрелы?!
— Господи, спаси!
— Держать строй!
Алекс дернулась, когда ворота вздрогнули и обернулась на грохот за спиной.
Гвардеец свалился со стены. Или его сбросили. Сверху на него прыгнул кто-то и вонзил копье в его грудь, пригвоздив к земле.
Это был... кто-то. Или что-то. Существо выпрямилось перед замершей Алекс, оставив копье в теле гвардейца. Вместо носа — длинная морда, покрытая рыжей шерстью. Одно ухо торчало, другое болталось с черным пучком на конце. Оно уставилось на Алекс янтарными глазами — как у лис, что рыскали по свалкам, будто спрашивая: «Че ты тут делаешь, сучка?»