Дьяволы

Она раньше ездила на ослах — той осенью, когда подрабатывала на сборе урожая на севере. Кто-то ляпнул, что платят хорошо за легкий труд, и ошибся по всем пунктам. Лошадь, на которую ее посадили, пахла приятнее и вела себя приличнее ослов, но была чертовски высокой, а езда дамским седлом казалась прямым билетом к переломанным костям. От каждого толчка ее подбрасывало, и она уже видела, как соскальзывает под колеса громадной повозки сзади — достойный финал этой «сказки».

Губы пересохли, будто она только что проворачивала грязную аферу. Приходилось сдерживаться, чтобы не облизывать их, как ящерица. Сыграть принцессу? Не вопрос. Насколько она знала, их только моют, причесывают, наряжают и треплют языками, будто их нет. Деревянный чурбан справился бы не хуже. А уж чурбаном она прикинуться смогла бы.

Она изображала калеку, исцеленную чудом, дурочку, вылеченную зельем, сироту, нашедшую кошелек, и услужливого паломника, знавшего «короткий путь» к дешевой комнатенке. Прямо по темной улочке, не бойтесь, вот за углом, отличная цена! Однажды даже притворилась дворянкой, но переиграла с акцентом, жертва раскусила подвох, и пришлось прыгать в канал, спасаясь от пинков.

Но теперь ее ждало куда хуже пинков. Она искала лазейку для побега, но вокруг толпились вооруженные стражники — крепкие ублюдки с каменными лицами и кучей железа на поясах, с эмблемой Спасенных на плащах. Герцог Михаил твердил, что они здесь для ее защиты, но ее опыт с мужчинами — особенно церковными вояками — не вселял уверенности. Если кому-то нужен был пример полной ее потери — вот она, едет дамским седлом на громадной кляче.

Алекс глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. Паника пирогов не напечет, — наверняка вещала прямо сейчас Галь Златница новой партии сирот. Всем нужно за что-то держаться. Для нее это были острый ум и упрямство. Ее планы размыло, как говно в ливень, превратив в вонючую жижу. Значит, придется выжимать новые.

Нужно тянуть время, хватать шансы, быть начеку и готовиться съебаться. Главный талант — не быть рядом, когда все летит в тартарары. Она всегда считала себя одиночкой, самостоятельной, как бродячий кот, но иногда козел отпущения не помешает.

Ее «дядя», если верить ему, ехал впереди колонны с растерянным священником, угрюмым рыцарем в сером и женщиной в десятке шляп, улыбавшейся слишком навязчиво. Алекс не видела пользы от древнего ублюдка на крыше повозки — тот напоминал труп в потрепанном пальто. Человек с идиотской усмешкой, трещавший о плясках мертвецов, пялился на свое запястье. Горничная, ловко сидевшая в седле, причесывала и наряжала ее с таким презрением, будто сама была принцессой.

Оставался эльф.

Алекс никогда раньше не видела эльфов вживую. Люди твердили, что они враги Бога, пожирают детей, пугают ими малышей, проповедуют против них крестовые походы и жгут их чучела на праздниках. В плане «сваливания вины» эльфы были идеальны. Вот она — остроухая мишень для всех грехов, едущая в двух шагах. Алекс крепче вцепилась в седло и подогнала лошадь ближе.

— Ну так... — начала она. Обычно, разговорившись, Алекс несла чепуху на автомате. Но когда на нее повернулись эти странные глаза — огромные, будто нарисованные, — единственное, что вырвалось: —...ты эльф.

Эльфийка склонила голову, покачиваясь в такт шагам лошади, шея тонкая, как пучок бледных прутьев. Глаза расширились еще больше: — Что меня выдало?

— О, я очень проницательна, — Алекс фальшиво подмигнула. — Может, акцент?

— Ааа... — Эльф отвернулась к деревьям. — Еще причина помолчать.

Если бы Алекс сдавалась так легко, она бы сдохла с голоду лет пять назад. — Я Алекс. — Рискнула отпустить поводья, протянув руку, едва не свалилась, ухватилась за рожок седла и снова протянула ладонь. — Или... Алексия Пиродженнетос? Пока сама не разберусь...

Эльфийка посмотрела на ее руку. На стражников. Потом пожала. Алекс почему-то ожидала, что те длинные пальцы будут холодными. Но они оказались теплыми, как у всех.

— Санни, — представилась та.

— Серьезно? Сокращение от чего-то... эльфийского?

— Саннитилиен Дарктуз.

— Правда?

Эльф медленно приподняла белую бровь.

— Не-а, — сдалась Алекс.

— В цирке звали Санни.

— Ты была в цирке?

— Дрессировала львов.

— Правда?

Бровь поползла еще выше.

Алекс скривилась: — Не-а.

— Таскали на цепи, бросали в меня мусор и освистывали.

— Звучит... не очень весело.

— Им нравилось.

— Я о тебе.

Санни пожала плечами: — Даже плохим шоу нужен злодей.

Они ехали молча, под лязг доспехов и скрип повозки. Алекс всегда была одиночкой, но компания ей нравилась. — Говорят, эльфы — кровожадные дикари.

— Говорят, принцессы — красивые дурочки.

— Дайте срок. Я всего пару дней как принцесса.

Санни вновь приподняла бровь: — А уже так преуспеваешь...

Бальтазар впился взглядом в заклятие. Он не отрывался от него почти с момента наложения. Казалось, это всего лишь ржавое пятно, но постоянная тошнота, приступы рвоты и один незабываемый эпизод (когда он задумался об отравлении принцессы Алексии) с взрывной реакцией кишечника не оставляли сомнений: сила заклятия была чудовищной. Ненавидел он только одно больше — неразгаданные загадки.

Он приблизил запястье к лицу, пока пятно не расплылось. Может, там скрыты микроскопические руны? Нанесенные на палец Папы-девчонки и перенесенные таинственным образом? Или выжженные на теле пока он спал? Между лопатками, на пятках или, черт побери, на задней части мошонки, куда никто не заглядывал? Точно, не заглядывали — от этой мысли его передернуло. Невидимые руны? Фигуры, начертанные в воздухе? Может, кардинал Бок, эта тупая загадка, добавила свое колдовство, пока он отвлекался? Как бы рассеянной она ни казалась, ее репутация мастера была пугающей. Не впервой он ошибался, судя по внешности.

Он вдохнул, отсекая эмоции. Все имеет решение! Снова перебрал каждый миг «ритуала», жалея, что под рукой нет Шестисот заклятий аль-Харраби и немецких линз, а он трясется на крыше повозки.

Эту громадину с перилами и скамьей для пассажиров явно строили для перевозки ценного груза. Под ногами, сквозь лязг колес, он чувствовал, как что-то массивное двигается в глухом отсеке. Его даже не приковали — видимо, надеялись на заклятие. Ошибка, о которой они пожалеют. Никакая мазня младенца его не удержит.

Мысль вызвала новую волну тошноты. Бальтазар отдернул руку, изо всех сил сдерживая рвоту, и окинул взглядом процессию. Двадцать папских гвардейцев — но их он в расчет не брал. Грубая сила свойственна скорее животным. Преимущество человека — в разуме, знаниях, магии.

Впереди герцог Никеи беседовал с Якобом из Торна, Батист усмехалась, как пират, а монах-тряпка лепетал что-то. «Принцесса» тем временем заводила дружбу с молчаливой эльфийкой. Сюжет для поучительной сказки, которую Бальтазар слушать не стал бы, не то что видеть вживую.