Дьяволы

По опыту Алекс — Всевышний всегда за фаворитов, а надеяться на ангелов — значит быть в полной жопе.

— Не забывайте: у вас есть то, чего нет у узурпаторов, — герцог ударил кулаком по столу. — Право! Вы — Алексия Пиродженнетос, рожденная в пламени, избранная Оракулами!

Право. На рынке Галь Златницы право стоило меньше грязи. Алекс поняла: она влипла. Влипла в шахту, где на дне — еретики, кузены-убийцы и украденные души.

— Но у них маги, полузвери, дьяволы...

— Да, — Жижка улыбнулась впервые. Алекс передумала: лучше бы хмурилась. — Но у нас свои дьяволы.

Глава 7 Начало плохой шутки

Бальтазар испустил тяжкий вздох, но никто не заметил.

Его нынешнее положение давало множество поводов для вздохов: отвратительный матрас, ужасная еда, леденящая сырость и невыносимый смрад жилища, возмутительный отказ в одежде, вопиющее отсутствие интеллектуальных бесед, душераздирающая потеря его прекрасных, бесценных книг. Но после долгих размышлений он пришел к выводу, что самое худшее в принудительном вступлении в Часовню Святой Целесообразности... было унизительное позорище.

Что он, Бальтазар Шам Ивам Дракси, ученый адепт девяти кругов, сюзерен тайных ключей, призыватель потусторонних сил, человек, прозванный Ужасом Дамьетты — или хотя бы самопровозгласивший себя Ужасом Дамьетты в надежде, что прозвище приживется — один из трех ведущих некромантов Европы, заметьте! — возможно, четырех, в зависимости от вашего мнения о Сукастре из Биворта, которого он лично считал полнейшим бездарем — был схвачен болванами, осужден тупицами и ввергнут в унизительное рабство среди столь жалких кретинов.

Он бросил боковой взгляд, красноречиво выражающий абсолютное отвращение, но никто не смотрел в его сторону. Древний вампир, истощенный, видимо, голодом, сидел, обмякшись в кресле, с видом модно-пресыщенного скелета с прядями седых волос. Эльф стоял, тонкий как бледная проволока, лицо скрыто под копной неестественно пепельных волос, недвижимый, если не считать постоянного, раздражающего подергивания длинного указательного пальца на правой руке. Их главный тюремщик, Якоб из Торна, наблюдал из угла, скрестив руки: видавший войны старый рыцарь, будто проведший половину жизни в мясорубке, что явно выжало из него всю способность смеяться. А еще «духовный пастырь» этого сборища неудачников — брат Диас, вечно паникующий юнец из малоизвестного и еще менее уважаемого монашеского ордена, с лицом человека, не умеющего плавать, на палубе тонущего корабля.

Бестолковый священник, выдохшийся рыцарь, мизантропичный эльф и антикварный вампир. Это походило на начало плохой шутки, трагичную развязку которой еще предстояло узнать. Хоть место могло бы впечатлять: например, зал, украшенный скульптурами, с мраморным полом, инкрустированным символами святых и ангелов. Вместо этого — продуваемый сквозняками чулан в недрах Небесного Дворца, чье единственное окно выходило на стену с грязным нагромождением протекающих труб.

На фарсе суда Бальтазару предложили выбор: искупить грехи службой Ее Святейшеству или сгореть на костре. Тогда решение казалось очевидным, но теперь он начинал подозревать, что в долгосрочной перспективе сожжение могло бы оказаться менее мучительным.

Что он, Бальтазар Шам Ивам Дракси, сделавший мертвых своими игрушками, а бурю — скакуном, отодвинувший границы смертного и подчинивший архидемона Шаксепа — или, по крайней мере, выклянчивший у нее пару одолжений и выживший — был не просто низведен до жалкого рабства, но рабства столь пошлого и тупого.

Он готов был вздохнуть так громко, чтобы кто-то наконец заметил его страдания, как загремели замки, и дверь распахнулась.

Ввалилась толпа аколитов в белых одеяниях, с лицами, застывшими в неземном благочестии, и молитвенными шарфами, расшитыми цитатами из Писания. Один ковылял под тяжестью деревянной рамы на спине с гигантской раскрытой книгой. Второй, стараясь успевать за ним, брызгал чернилами, записывая что-то на огромных страницах. Третья едва несла гирлянду цветов, почти волочившуюся по полу. Четвертый, с серебряным цирцефиксом в одной руке и связкой молитвенных листов в другой, уставился стеклянными глазами в потолок, безостановочно бормоча молебны о милости Всемогущего, Спасителя и всех Святых.

Аколиты расступились, открыв взорам двух седовласых женщин: кардиналов, судя по алым поясам, скуфьям и украшенным драгоценностями медальонам на цепях. Одна — невероятно высокая и статная, с благодушным взором, словно богачка, раздающая милостыню нищим. Вторая — низкорослая и крепкая, с морщинистым лбом и взглядом, острым как кремень. Бальтазар сразу понял: перед ним кардиналы Жижка и Бок, противоположные полюса церковной власти, главы Земной Курии и Небесного Хора. Первое впечатление не впечатлило.

— Вам не трудно? — старушек оттеснила девочка лет десяти в простом белом одеянии. Она уперла руки в боки и окинула «паству» оценивающим взглядом, приподняв бровь.

Вот она — Бенедикта Первая, Папа-Дитя. Избрание новой Святой Матери всегда вызывало споры, но выбор явно недорослого ребенка обернулся яростью, отлучением трех мятежных кардиналов, дюжины епископов и едва не расколол Церковь — несмотря на ее «магический потенциал».

— От глупости — к фарсу, — пробормотал Бальтазар. Религия всегда раздражала его. Что это, как не суеверие с бюджетом?

— Простите, все! — пропела Ее Святейшество без тени раскаяния. — Франкский посол подарил мне птицу, такую смешную! Как ее звали?

Кардинал Жижка покраснела от унижения сильнее Бальтазара. — Павлин, Ваше Святейшество.

— Красивый такой! Вы долго ждали?

— Нет-нет, Ваше Святейшество! — Брат Диас засюсюкал, кланяясь как заученный грешник. — Вовсе нет, нет, нет...

— Да, — протянул барон Рикард, разглядывая пожелтевшие ногти. — Но какой у нас выбор?

Папа лишь шире улыбнулась: — Будь ты Папой — тебе бы тоже павлина подарили. Но ты же вампир. Не повезло.

Барон вздохнул: — Истина из уст младенца...

Из угла донесся едва слышный стон. Мямлящий аколит пошатнулся, молитвенные листы выскользнули из его пальцев и разлетелись по полу от сквозняка. Он рухнул в обморок, а коллега тут же подхватила «эстафету», воздев руки к потолку с стеклянным взором и безостановочной молитвой на губах. Бальтазар, как часто бывало, застрял между презрением и завистью. Он-то знал, что все это — бред. Но вера в ложь утешала глупцов так же, как истина — циников. На миг его посетил вопрос: Неужели быть горе-скептиком лучше, чем восторженным тупицей?

Кардинал Бок обмахивала упавшего аколита молитвенными листами. Один из них приземлился у босой ноги Бальтазара. Лицевая сторона была исписана благочестивыми фразами, но оборот... **чистый**. В суматохе он незаметно прикрыл лист ступней. Сдержать торжествующую ухмылку было невозможно: бумага хрустнула под пятой. Он вырвется из этого ада и отомстит так, что мученики заплачут! Все пожалеют, что посмели перечить Бальтазару Шам Ивам Дракси!

Кардинал Жижка кашлянула, пока аколита волокли в коридор. — Приступим к обряду связывания, Ваше Святейшество? У вас насыщенный день.