Дьяволы

— Никогда не заканчивается. — Якоб прищурился, медленно выпрямляясь. — Ты уже забыла, что видела?

Вигга нахмурилась. — А что мы видели?

— Боже... — Он уставился на нее в изумлении. — Вот это дар.

Глава 26 Слишком много хлопот

— Надеюсь, это было не слишком для вас затруднительно, — сказал Фриго, лицо которого было освещено жаром печи. Санни наблюдала, как он лопатой задвигает очередной каравай.

— Пожалуйста, — сказала Батист. — Не делай вид, что тебе не насрать, и что ты не хочешь лишь получить свое.

Фриго пожал плечами. — Кому не насрать? Лишь бы получить свое? Я был вежлив. Вежливость это когда мы делаем вид, что неприятные истины нам неизвестны.

— Мне не до философских танцев, — прорычал Якоб, протягивая шкатулку.

Фриго вытер мучистую руку об фартук и взял ее. Но Якоб не отпускал. — Должен признать, я боюсь, что ты нас кинешь.

— Очень разумный страх, — Фриго посмотрел прямо на него.

— Какие гарантии ты дашь?

— Только моя безупречная репутация.

— Значит, никаких, — сказала Батист.

Фриго взглянул на внучку и устало вздохнул. — Зачем спорить, если выбора все равно нет?

— Потому что они хотят, чтобы выбор был, — сказала внучка.

Фриго усмехнулся. — О, эта девочка остра на язык. Прямо как ее мать. Ваша лодка ждет. Отдайте шкатулку и забирайте лодку. Или оставьте ее и ищите другой путь в Трою. Решайте сами.

Якоб кисло хмыкнул и отпустил шкатулку.

— Чудесно, — Фриго ухмыльнулся, взвешивая ее в руке. Потом осторожно потряс. — Как ее открыть?

— Понятия не имею, — Якоб уже шел к двери.

— Лишь бы я получила свое, — Батист пошла следом, развалясь. — Какая разница? До следующего, Фриго.

— Не спешите возвращаться! — крикнул Фриго, дверь захлопнулась, и воцарилась тишина. Тишина, от которой Санни захотелось задержать дыхание, если бы она уже не делала этого.

Фриго поставил шкатулку. — Можешь выходить, — сказал он, снова замешивая тесто.

Санни моргнула, гадая, не к ней ли он обращается.

Он прервал замес. — Да, ты. Выходи.

Санни подумала прикинуться глухой. Но любопытство взяло верх. Она перелезла через перила, бесшумно приземлилась и выдохнула.

Внучка Фриго отшатнулась. — Ебаный пиздец! Это эльф!

— Не сомневаюсь, — Фриго даже не удивился. — И шаг у нее легкий.

— Как ты узнал, что я здесь? — спросила Санни.

— Потому что знать — моя настоящая работа. Девки, банды, азарт — лишь способы узнавать. Знание это единственная валюта, что имеет вес. Как тебя зовут?

— Санни, — ответила Санни.

— У тебя эльфийские уши? — внучка оправилась от шока. — Покажи!

— Пошла нахуй, — сказала Санни, — мелкая пизда.

Девочка сердито скрестила руки. Фриго фыркнул. — Чую, эта поездка в Трою кончится плохо.

Санни села на пол, сняла ботинки с шеи и развязала шнурки. — Я привыкла к разочарованиям.

— Если надоест, знаешь, где искать. У меня всегда найдется работа для твоих талантов.

— Какая работа? — надела один ботинок.

— Всякая.

Санни натянула второй и встала. Шнурки завязывать все равно лень. — Может, мне и так нормально.

Фриго изучающе посмотрел на нее. — Нет. Ты одинока. Знаешь, как я понял?

Санни сглотнула так громко, что услышала, как слюна стекает в горло. — Как?

Он смотрел на нее, будто видел не то, чем она была, а то, кто она. — Потому что никто не счастлив там, где находится, Санни. — Он вздохнул, снова замешивая тесто. — И все одиноки.

Глава 27 Жадность

Алекс аккуратно вывела последнюю букву и неуверенно подняла глаза на брата Диаса.

— Троя? — спросила она.

— Несомненно, — ответил он с улыбкой. При первой встрече он показался ей напыщенным занудой, чье одобрение стоит не больше, чем бумажный пакет с мочой. Со временем мнение о его занудстве не изменилось, но его одобрение начало вызывать в ней странную гордость. Чувство, которое она испытывала редко. Точнее, даже и не припомнила, когда в последний раз. И, к своему удивлению, ей это нравилось.

— Императрица Трои, — протянула она, проводя пальцем по буквам. Одна размазалась, но ее руки давно были в чернилах. — По крайней мере, написать могу.

— Хм, — хмыкнул Якоб. Он стоял у кормового поручня. Исцарапанные кулаки сжимали перила. Якоб хмурился: на ветер, на берег, а больше всего — на другие корабли.

— Все еще переживаешь? — Алекс отложила бумагу и прислонилась рядом.

Теперь он нахмурился на нее. — Моя работа — переживать.

— Повезло! Работа и хобби совпадают! — Она игриво ткнула его кулаком в плечо. Обоим это, кажется, не доставило удовольствия: ее костяшки все еще болели после удара Бальтазару по лицу. Кстати, еще один повод для гордости. — Чьи это земли? — спросила она.

Якоб кивнул направо, где под свинцовым небом маячил туманный контур далекого берега.

— Это... Королевство Неаполя.

Алекс поморщилась. — Все ясно.

— А это... — Он махнул на левый берег, скалистый и изрезанный, — было Троей, пока троянцы не отступили. Потом Булгарлендом, пока булгаров не вытеснили. Потом частью Венеции, пока венецианцам не надоело. Затем Княжеством Сербии, пока не пришла Долгая Чума.

— А сейчас?

— Осколки земли без законов и правителя. Испепелены войной, опустошены чумой, кишащий бандитами.

— Ну, а где не кишило пара бандитов? — Алекс облокотилась на перила, позволяя соленому ветру трепать волосы. Чайки кружили за кормой, будто морю неведомы земные проблемы. На море все лучше. — Четыре дня в плавании и ни намека на неприятности.

Якоб сузил глаза. — Именно когда нет признаков беды, нужно быть настороже.

— Но... это же ерунда, да? — Алекс фыркнула. — Люди любят такие фразы. Звучат умно, а смысла ноль.

Якоб нахмурился. Что еще оставалось делать?

— Да брось! — Алекс подумала ткнуть его плечом снова, но передумала. — Уже неделю никто не пытался нас убить. Чувствую, мы и правда доплывем до Трои.

Она почему-то не решалась произнести некоторые свои мысли вслух, потому наклонилась к нему, бормоча в уголке рта: — Мало того, что могу написать... Начинаю верить, что стану Императрицей.

Барон Рикард, конечно, услышал ее. Барон Рикард слышал все.

— Императрицей может стать любой, — язвительно заметил он, поглаживая набалдашник трости, — если повезет с родителями и короной. Но вот быть хорошей правительницей... Это вопрос. — В последние дни вампир выглядел моложе обычного. Трость он теперь носил, кажется, лишь ради того, чтобы ехидно ее разглядывать.