Дьяволы

Колонна Трои возвышалась над всем, бросая часть гавани в исполинскую тень и затмевая зубчатые предгорья. Ее стены местами напоминали природные утесы из цельных каменных плит, местами — циклопическую кладку: контрфорсы величиной с колокольни, арки, под которыми ютились улицы. Все это было покрыто дождевыми потеками, пятнами папоротников и лиан, а в вышине гнездились стаи пестрых птиц.

В скалах виднелись вырубленные жилища — лестницы, двери, дымящиеся трубы. На шатких лесах болтались мостки, веревки и цепи, по которым в ведрах поднимали завтраки. Повсюду журчала вода: каналы на боках Колонны превращались в пенящиеся шлюзы и водопады, чьи брызги затемняли крыши нижних улиц и раскидывали радуги над городом. Внутри каналов вращались громадные колеса, чудовищные шестерни, словно вся Колонна была гигантским механизмом.

Паруса убрали, корабль причалил, и Алекс разглядела людей. Толпы. На крышах, причалах, доках и тысячи лиц, казалось, уставились прямо на нее. — Они ждут… — прошептала она, — меня?

— Точно не меня, — буркнул Якоб.

— О боже. — Целый город. Целая империя. Алекс грызла потрескавшуюся нижнюю губу, больше похожую на пережаренную сосиску, чем на уста императрицы. — Не поздно вернуться в Святой Город?

— Я о том же думаю, — пробурчала Волчица Вигга, прячась за грот-мачтой, пока корабль скребел бортом о камень, а матросы прыгали на берег.

— Боже милостивый, у нас стеснительная оборотень. — Барон Рикард вздохнул, и холодок пробежал по шее Алекса. — Помните, ваше высочество: для вас нет незнакомцев — только старые друзья, чьей встрече вы безмерно рады.

— О боже. — На берегу, под палящим солнцем, ждал прием: сверкающая стража, лошади в блестящей сбруе, и во главе — женщина, величественная, как настоящая императрица. А не жалкая самозванка.

— При каждом представлении в ваших глазах должен вспыхивать фейерверк щедрости. Я хочу видеть социальный салют. И выпрямитесь, ради всего святого Вы пришли править, а не искать потерянную сережку.

— Простите, — пробормотала Алекс, напрягая вечно сутулящиеся плечи.

— И никогда не извиняйтесь.

— Простите... Блять!

— И никогда не говорите «блять».

Сходни легли на камни. Воцарилась мертвая тишина.

Идем. Точно как учил барон. Словно между ключицами у нее драгоценность, которую все жаждут увидеть. Она поплыла по сходням. Паря над причалом. Безжалостное солнце и еще более безжалостные взгляды сотен глаз, а также невыносимый зуд в пояснице, который в этом платье не почесать... Все это она обожала.

Улыбаемся. Счастье, добродушие, и она совсем не боится обделаться перед будущими подданными. Улыбаемся. Все идет по плану, и она точно не обделается. Улыбаемся. Теплота, благожелательность, и кишечник под контролем. Но даже если обделается — никто не усомнится, что это было счастливейшее событие ее жизни.

Алекс поклялась бы, что эта женщина растет с каждым ее шагом. Почти как Якоб, но с куда лучшей кожей. Императорской кожей. Лучшая чертова кожа на свете. Рядом с ней Алекс чувствовала себя нищенкой — даже не куском дерьма, а пятнышком. Боже, у нее нос потеет? Пятнышко дерьма с лицом гнилого яблока, втиснутое в золотую «оболочку» из плаща покойника.

Она ждала, что женщина рассмеется, остановившись в своей неестественно длинной тени, а толпа подхватит: «Давайте уже настоящую императрицу!». Вместо этого леди Севера погрузилась в идеальный реверанс, словно ее опустили на невидимой платформе.

— Принцесса Алексия, для меня честь приветствовать вас дома. Я...

— Вы, должно быть, леди Севера, — перебила Алекс. — Хранительница Императорских Покоев. Дядя часто вас вспоминал.

— Не слишком сурово, надеюсь?

— Он говорил, что вы — верный друг. Рисковали всем, чтобы слать ему письма. Он доверял вам жизнь, и я могу доверять тоже.

Леди Севера, казалось, опустилась еще ниже. — Ваш дядя слишком добр. Но по моему опыту… императрице мудро не доверять никому слишком. Можно подняться?

— Что? Черт, да! То есть… да! Простите.

— Ваше высочество никогда не обязано извиняться. — Леди Севера выпрямилась, возвышаясь над Алекс на целую голову. И какой головой...

— Не могли бы вы… — Алекс щурилась вверх. — Подняться поменьше?

— Прикажете страже принести ящик для вашего высочества? Или выкопать траншею, чтобы я встала ниже?

Алекс едва сдержала ухмылку. — Кажется, вы шутите, леди Севера.

— Со мной такое случается по особым дням. Но «леди» можно опустить. Просто Севера. — Она наклонилась, шепча: — Как императрица, вы сможете звать меня сукой, кобылой, сволочью — предшественница так и делала, а я благодарила за внимание. Моя обязанность и радость — исполнять ваши желания. А сейчас моя обязанность и радость — сопроводить вас к герцогу Михаилу…

— Он здесь? — перебила Алекс.

— Уже несколько недель готовит ваш въезд в город. Ждет у Великого Лифта Гераклиуса, в конце процессии.

— Процессии? — Голос Алекса дрогнул. Она ждала, что ей тут же отрубят голову.

— Народ Трои жаждет приветствовать будущую императрицу. — Севера указала на белоснежного коня. — Вы ездите верхом, ваше высочество?

— Очень плохо, — пробормотала Алекс.

Птичий помет шлепнулся на брусчатку, когда она направилась к скакуну стоимостью в состояние. Тишина становилась зловещей. Кто-то прошептал: «Это она?»

— Стой. — Якоб выставил руку, и Алекс замерла, сердце в горле. Он шагнул вперед, сжав эфес меча, и рявкнул так, что дрогнули стены: — Встречайте ее высочество, принцессу Алексию Пиродженнетос!

— Принцесса Алексия! — Детский голосок взвился от восторга, и будто плотина прорвалась — толпа взорвалась криками, свистом, аплодисментами. Птицы с криком сорвались с крыш.

Якоб удовлетворенно хмыкнул. — Просто толчок нужен был.

Два бородатых жреца шли впереди с иконами Святой Наталии и Святого Адриана на позолоченных шестах (брат Диас узнал святых с первого взгляда). За ними монахини: одна несла хрустальный ковчег с мумифицированной стопой, другая золотой нагрудник с пером ангела в уксусе. Далее, дюжина стражников с пурпурными султанами и парадным оружием, сверкающим на солнце. А в центре всего этого — потная воровка, когда-то избитая за попытку украсть костыль у прокаженного, верхом на белом коне в унижении, в сопровождении вампира, оборотня и бессмертного убийцы.

Что ж, подтверждается еще одна поговорка Галь Златницы: «Расскажи нужную историю, и любое дерьмо сойдет за правду».

Троя встретила ослепительным солнцем и еще более ослепительными красками. Полированные купола сверкали, золоченые двери блистали, золотые и серебряные плитки перемигивались в мозаиках святых у часовен, у ног которых толпились нищие. Они проехали через рынок, где всему на свете была цена: полосатые и пятнистые звери в клетках, яркая посуда, чаши с пряностями размером с ванну: зеленые, коричневые, оранжевые, золотые. Рядом раскинулась красильня: воды из Колонны стекали в бассейны, окрашивая рабочих в странные оттенки. На шестах сушились полотнища тканей. Синие, алые, изумрудные, колышущиеся, как паруса.