Дыхание Голгофы

… После ухода из нашего штаба этого Ништяка Александра Федоровича, Батищев проговорил потерянно:

– Знаю я этих муроводов. Если и найдут, спишут на какую-нибудь хулиганку. Или будут резину тянуть. Менты еще под Витьком ходят. А то и вовсе спустят на тормозах. Мы можем докопаться до сути сам знаешь, когда...

Я промолчал. Как же не знать, «когда, само-собой, стану хозяином». И тут, вдруг я почувствовал себя напрочь разбитым и выжатым, как известный плод цитрусовых.

… Утром я отвез Анюту к родителям и теперь уж до конца избирательной кампании. Конечно, я пожалел, что не сделал этого раньше. Тревога не проходила. А когда приехал в штаб, меня позвала к телефону Лили. В трубке я услышал хрипловатый голос Пахомыча.

– Как там Анюта? – спросил он сразу без приветствия.

– Да вроде обошлось. Отправил к родителям… - ответил я.- А как вы?

– Ну и правильно, там ей спокойнее будет. А меня врачи потискали малость, послушали, рентген сделали. И написали заключение. Ушибы, легкое сотрясение мозга и так, по мелочи. Трещин и переломов нет. Предложили лечь, но я наотрез отказался. Ну приписали лекарства. Таблетки и растирки, и я отвалил абсолютно здоровый как из санатория. А тело где болело, там и болит…

– Надо было лечь в отделение, серьезно обследоваться, - что-то засомневался я в заключении. – А болит-то что?

– А все по-немножку. Они там со мной сильно не церемонились, в больничке этой.

– Следователь был? – спросил я.

– Какой следователь, господь с тобой? В общем день – другой полежу и на сторожку. А то напарник мой уже волком на меня смотрит. Ну бывай здоров. Ежели какая будет новость, я позвоню… да надо бы рамы застеклить… Нехорошо, ветер гуляет. Я резаных кролов напарнику отдал, часть себе взял, часть людям. Извини, что у тебя не спросили. Но я так думаю, когда тебе сейчас ими заниматься?

– Я тоже так думаю. Спасибо, Пахомыч. Выздоравливайте, - сказал я и вернул трубку Лили.

… На очередном заседании штаба решено было усилить мою… охрану. Одного вооруженного Ашота Фросе показалось мало. Я попытался было возразить, Анюта-то у родителей…

– А ты один. Герой! – психанула Фрося. – И так наломали дров. Вы что не видите бандитского беспредела в стране? Человеческая жизнь гроша ломаного не стоит. Определитесь с жильем и охрана будет дежурить под окном круглосуточно.

– Я уже определился. В общаге тоска зеленая. А в квартире без Анюты, хоть в петлю лезь, - сказал я.

– Значит, в новое жилье…, - опередил меня Антипов. – В Черемушках.

– Ну да, на Урицкого. Супротив Главы, - подтвердил я с усмешкой. – Там не сильно комфортно, но вода горячая есть и в душу ничего лезть не будет. Правда, без связи.

– Завтра подъедет на своей наш новый сотрудник Харитон. Я вас познакомлю, - сказал Руслан. – Он днем и ночью будет при тебе. Им теперь ничего не остается, как завалить тебя.

– Спасибо за перспективу, - мрачно изрек я.

– На войне как на войне, – поддержал Батищева Антипов.

– И еще пару слов, - сделал попытку улыбнуться Руслан. – Господа-товарищи офицеры и уважаемые сотрудники. Вчера был наш праздник. День вывода войск из Афганистана. Дела задолбали, я о нем вспомнил только сегодня. Я хотел по рюмке, но раздумал: потом, когда наступят лучшие времена.

– А они наступят? – как-то потеряно спросил я.

– Наступят. За все хорошее в этой стране надо биться. У нас, у русских счастья без крови не бывает. Хотя его не бывает и с кровью, так я думаю. Давайте просто помянем погибших товарищей стоя.

И уже вечером, провожая меня с Ашотом домой, Батищев сказал:

– Завтра с утра поеду к тебе на дачу с рабочими. Отвезу стекло. Пусть твою веранду приведут в порядок.

Я подал ключ.

– Это от входной двери в дом. На всякий случай. Будет где чай попить. А дверь веранды никто не запирал. Когда сделают, закроете. Спасибо тебе, друже, - поблагодарил я Руслана и пожал его руку.

…. Новый сотрудник Харитон – детина двухметрового роста, бывший десантник, с наспех вырубленным лицом и снисходительной усмешкой в глубоко посаженных серых глазах оказался молчуном, которому, казалось, все по фигу. Рядом с ним я себя чувствовал слабым и неуверенным. Он так и ходил за мной следом, изо всех сил пытаясь прятать себя от меня, не мешать. Иногда у него это получалось. А его фамилия, но просто вызывала восторг: Осина! Батищев как-то сострил ему вслед: «Там что-то перепутали. Не Осина, а Дубина. Прости меня, господи».

Встречи стали реже. И если откровенно, я почувствовал, что теряю к ним интерес. Кураж и ярость остались позади. Но разбор полетов Ефросинья Карловна упорно продолжала и иной раз допоздна. Пытаясь «освежить дыхание» для заключительного броска. В один из таких поздних вечеров в штаб позвонила Анюта.

– Что случилось? – спросил я, почувствовав тревогу.

– Гаврик, у меня кажется, начали отходить воды и очень болит живот. Я боюсь.
– Анюта зарыдала.
– … Точно так было и в тот раз, когда родился у меня мертвый.

– Сейчас я вызову скорую. Не паникуй. И сам приеду, - чувствуя, как к горлу пополз знакомый ком.

– Давайте мне телефон. Я сама вызову скорую, поезжайте, - откровенно испугалась Фрося.

Я дал ей адрес родителей для скорой и на всякий случай их телефон, прыгнул в «девятку» Харитона и мы помчались к Анюте. Мы приехали одновременно с неотложкой. Анюта полулежала на кровати и, увидев меня, заплакала.

– Лишних попрошу выйти из комнаты, - приказал пожилой доктор.

– Он не лишний, он муж и врач, - услышал я за спиной знакомый голос. Это была медсестра Милана.

Мы поздоровались за руку как старые друзья.

– Не переживайте, Гавриил Алексеевич. Все будет хорошо, - сказала она.

Тут я вздохнул и почувствовал на глазах слезы. А между тем моя жена рассказывала доктору, что это у нее вторые роды и такие же преждевременные. И тоже был стресс. Срок чуть больше семи месяцев.