Дыхание Голгофы

empty-line/>

– И что ж делать? – спросил-таки я.

– Вот в этом и вся лекала, - вдруг поскучнела «фуражка набекрень» у Акима. – Какое нынче модное словечко из-за бугра. Корпоратив. Вы, офицер, в ихний корпоратив фасоном не вышли. У нас не Америка, а зашуганная российская провинция. Белые вороны тут не живут, а если и живут, то недолго. Так вот я к чему. Человек ты крестьянского роду. Гни свою линию. А ежели что, не стесняйся и в рыло. Гуманизм прибереги до лучших времен, ежели доживем, - легко перешел на ты этот Аким. – Бить будут по мордам и хорошо. У нас за одного битого двух небитых дают. Страна такая. Вот, значит, и весь мой наказ. Не обижайся на меня. Просто вредный я. А своим внукам будут рассказывать, что с самим Главою встречался. Могут и не поверить.

Он вдруг протянул мне огромную свою лапищу.

– Держи мосол. И не грузи сердце. Хвори все пройдут. Бог не оставит в беде доброго человека. Иначе и жить не стоит.

Я не знаю откуда он взялся - этот токарь Аким, только после разговора с ним немножко отлегло от души, как бы припорошило безнадегу.

18

Прием граждан по личным вопросам оказался не таким уж и простым, как представлялось мне. За каждым обращением, если не человеческая исповедь, то непременно близкая к ней. И дело не только в «долбанной коммуналке», а в самом принципе. За своими правами и обещанными благами вождей и функционеров стоит тупое равнодушие чиновников. Фемида с завязанными глазами – это не образ справедливости по-русски, а ее фантом. Мне оставалось только записывать в книгу обращений граждан очередной факт, делать участливое лицо и обещать. Впрочем, эту безнадегу я разбавлял встречами. Все-таки общение с массами «в ширь» не так напрягает и где-то ретуширует непереносимую боль по Анюте.

А тут еще новость: идущий четвертым в списке кандидатов некто Ярослав Комов, самовыдвиженец, бывший заведующий отделом транспорта администрации, снял свою кандидатуру и обратился к своим избирателям отдать голоса за меня.

– Это нож в спину своему шефу, - резюмировала Фрося. – Я была уверена, что Комов подсадная утка Главы, но чтоб вот так?!

– Страховка, - подхватил Антипов. – Как может, спасает свою задницу. До конца сражаются только коммунисты. Такой нам реверанс. Хочет сохранить себя в должности.

– Хочет-то он хочет, да кто ему даст, - съязвил Руслан.

– Так, пацаны, хватит делить шкуру неубитого медведя. А то мы сейчас договоримся до триумфального шествия нашего героя. «Не буди лиха», - говорят, - набросилась почему-то на Антипова Фрося.

… Каждую свободную минуту я забегаю к Анюте в психиатрию и каждый раз получаю отлуп от заведующего отделением, Войкова Аркадия Семеновича: «Нет и нет. Терпите».

Конечно, звонит Пахомыч с одним и тем же вопросом: «Как Анюта?». «Так же, - отвечаю. – Без изменений. Не знаю, что делать? Голова идет кругом.

– Ну ты же понимаешь, если исчерпаны все возможности, молись». – убеждает Пахомыч.

И я нахожу время и иду в Свято-Троицкий храм, жадно ставлю всем святым свечи. За этой процедурой меня застает отец Олег. Пожимая мне руку, говорит с чувством: «Я тоже молюсь за нее. Знаю, трудно вам в деле праведном. Есть минуты, когда без Господа нашего ну никак нельзя. Держитесь».

… Напряжение дошло до упора. Работа в штабе не прекращалась ни на минуту. Главный штабист Антипов с утра раздавал задания агитаторам, которые потом брали «ноги в руки» и мчались на обработку населения… Каждый дом, улица за улицей. И дальние и ближние поселки. Транспортные расходы, частичная оплата «ходокам», печать влетала в копеечку. Но дышалось уже легче. Пожертвования «новых русских», частных лиц и компаний день ото дня множились и едва ли не в арифметической прогрессии.

Кстати, за несколько дней до выборов качественно изменился и личный состав очереди ко мне в кабинет общественной приемной. Люди все чаще приходили с предложениями, порой очень конструктивными, толковыми, иногда с добрыми советами – назвать это казенно «наказами избирателей» не поворачивался язык. На одном из таких моих приемов побывала Фрося. Вердикт ее заставил меня покраснеть.

– Обаял ты всех, Гавриил Алексеевич. Отрабатывать придется аванс в поте лица. Теперь ты принадлежишь массам. Герой ты наш народный.
– И она потрепала мои волосы.

Совершенно неожиданно в лохматой толпе в предбаннике приемной я напоролся взглядом на родные глаза. Людей в форме ко мне приходило немало. А тут брат! Мы обнялись. И я сразу увлек его в кабинет.

– Как ты, как наши?

– Да все нормально. Старики бодрствуют, но волнуются за тебя. Отец прессу читает и телевизор еще. Так что информация есть. Не пойму, нужно это тебе, ты же врач?
– спросил Федор с нескрываемым укором в глазах. – У вас тут война, да?

– Почти, но мы побеждаем, - бодренько ответил я и сразу, предвосхищая следующий вопрос, перевел стрелку. – А как ты?

– Нормально. Вот Варю с детьми подбросил родителям, чтоб им не скучно было и - в командировку.

– На Кавказ?

– Да. На экскурсию по Лермонтовским местам, - попытался слепить улыбку Федор. – А как там Анюта?

– Плохо, брат. Очень плохо. Ребенок родился мертвый. Перенесла стресс… Сейчас в больнице.

– Как же так, ты не уберег?! – взглянул на меня с откровенным укором брат. – Это как-то связано с выборами?

– Напрямую. Бандиты напали по наводке. Не били, попугали. Хотели взять меня за горло, чтоб снял себя с выборов. Ну и пошло-поехало. Извини, подробности как-нибудь.

– Какие подробности?.. Как вот с электрички сошел, так сразу и почувствовал запах пороха. Милиция ищет, да? Иголку в стоге сена. А я тут пока тебя ждал, народ послушал – уважают тебя, брат, массы.

– Ну спасибо. Только вот тут, - ткнул я себя в грудь, - такой булыжник. А у тебя когда поезд?

– Через пару часов. Еще успеем навестить Аню, если ты, конечно, отпросишься у народа.

– Отпрошусь. Они поймут. Я редко вижусь с братом.

Мы сели в мою «копейку» и отправились в больницу.

– Только ты не удивляйся, она в психиатрии, - сказал я.