Эдуард Лимонов
Шрифт:
Вернувшись в Питер, вскоре я появился уже в местном штабе НБП. Тут надо словами Лимонова кратко описать предыдущую историю петербургской организации.
«В Питер да, я помню, мы приехали с Дугиным в феврале 1995 года выступать, еще до выборов. И вдруг на сцену после нас вскарабкался такой прыщавый долговязый подросток и сказал, что я — Евгений Веснин, представляю Национал-большевистскую партию в Питере. Я так несколько под ох…ел.
Еще до этого был Слава Сорокин такой. Он работал помощником ректора Академии русского балета имени Вагановой, а впоследствии — заместителя министра культуры России Леонида Надирова. А Сорокин — он расшифровал чего-то такое китайское тысячелетнее, сделал гениальную находку. Он был хром, похож на Ницше, и мы его считаем первым нацболом Питера. Он был во все это дико влюблен и сказал, что всю жизнь искал этого. И вот в театре
Сорокин, к сожалению, рано умер. Он уже тогда все эти компьютеры знал, мы ни х…я в этом не понимали, а у него как раз все эти диаграммы. Он был личным доверенным лицом этого Надирова. И вообще человек бешеный такой. Мы с ним как-то пришли в Мариинский театр задолго до скандала с директором там. Мы с ним напились и потому пошли разбираться, у них там квартировали какие-то чеченцы. И мы ворвались туда и стали этих чеченцев пинками выгонять. И огромный чеченец смотрит на нас с ох…ением, не понимает, о чем речь идет. Такие вот приключения на грани фола».
Веснин в партии надолго не задержался и 15 лет спустя всплыл в качестве политтехнолога «Единой России» на муниципальных выборах, будучи немедленно опознан СМИ как первый гауляйтер НБП. Как сложилась дальше его карьера в партии власти — автору неведомо.
Примерно в это же время сформировался костяк петербургского отделения. Это были студенты-дугинцы, организаторы квартирных концертов Летова Лев Морус и Петр Игонин. Егор, приезжая в Питер, регулярно останавливался в квартире у Левы напротив станции метро «Елизаровская». К ним присоединялись та же Маша Забродина и тихий молодой человек, которого звали Олег Беспалов. Олегу предстояло впоследствии отсидеть в тюрьме за захват кабинета главы Минздравсоцразвития Михаила Зурабова, и поныне он остается самым старым действующим нацболом Питера. Их партийная деятельность тогда заключалась в основном в совместных возлияниях. Как утверждают, Дугин споил весь первый состав питерской НБП.
Ситуация изменилась с приходом Капитана — Сергея Курехина. Появление среди национал-большевиков любимца богемы, композитора мирового уровня, лидера уникальной «Поп-механики», автора передач про «Ленина-гриба» и безусловного русского гения, вызвало настоящую бурю, отголоски которой слышны и по сей день, даже спустя много лет после его смерти.
Биограф Курехина, музыкальный критик Александр Кушнир, полагает, что разочарование Сергея в либеральной демократии — а поначалу он относился к перестройке и ельцинским реформам скорее позитивно — произошло в конце 1994 года. Пошлость российской окружающей действительности оказалась ничуть не меньше позднесоветской. «Демократов как таковых нет, а есть одни только идиоты. Тупые идиоты и мелкие ворюги! Мне кажется, что деградация достигла своего апогея. Клиническая деградация и воровство, возведенные в государственный ранг. И жизнь показывает, что идеи демократии в России — абсолютно бесполезные, бессмысленные и нереальные вещи» — так говорил Капитан.
Национал-большевизм, к которому Курехин пришел через знакомство с Дугиным, показался ему порывом свежего ветра в этой затхлой атмосфере. Свел Капитан знакомство и с Лимоновым.
«Время от времени Курехин приезжал в Москву. Без Дугина, — вспоминал Эдуард в «Книге мертвых» одну из их встреч. — У него были здесь две девушки, “ночные бабочки”, как я их называл: Ольга и Анечка — или актриски, или около-актриски. Вместе мы несколько раз ходили в ночное заведение “Маяк”, в районе башни ВХУТЕМАСа (башню давно занимает художник Глазунов)…. Мы строили тогда, я помню, вход в наш штаб на Фрунзенской, из окна сделали дверь, стали выкладывать ступени. Класть кирпичи и ступени пришлось мне. Наши юноши никогда не имели дела ни с кирпичом, ни с цементом. Ступени держатся до сих пор. Пальцы мне тогда разъело цементом. Подушечки пальцев. Боль была невыносимая. Потому, когда позвонил Курехин и предложил встретиться в “Маяке”, я отказался, сославшись на раны на руках. “Мы вас вылечим, Эдуард, приходите, девочки вас вылечат”, — уговаривал Сергей. Я дал себя уговорить. Сидеть в ночи в своем личном хаосе, дома, мне не улыбалось. Днем я был среди партийцев, вечерами бывало страшновато. Ночами я плохо спал. В “Маяке” Курехин заказал в качестве лекарства сметану, и Анечка окунала в нее мои бедные выжженные пальцы».
Весной 1995
года Капитан пришел в партию и к ужасу петербургской интеллигенции и своих старых друзей всерьез и активно начал проповедовать свою новую веру. Во-первых, он нашел для петербургского отделения бункер. Это было подвальное помещение на углу улиц Потемкинской и Чайковского, возле Таврического сада. До революции в этом здании будто бы располагался бордель, что подтверждал фасад, украшенный фигурами полуобнаженных дев. Штаб радикалов там совмещался с торгующей чаем фирмой, поэтому первое, что встречало спускающегося в подвал по лестнице, — аромат экзотических чаев и пачки элитных напитков в разных упаковках. В большой комнате в глубине помещения под портретом Муссолини восседал номинальный глава фирмы, нацбол и ветеран Афганистана Саша Мальцев. Была еще дальняя комната, вся заваленная летовскими пластинками «Попс» и «Все идет по плану», вторым номером журнала «Элементы» с Сатаной на обложке и прочей литературой, где обычно и происходили посиделки актива, частенько плавно перетекавшие в застолья.Пытался Сергей найти для партии и финансирование, однако в этом не преуспел. Гуляя с Лимоновым во время белых ночей по Питеру и на рейв-фестивале, Сергей стыдил своих приятелей-бизнесменов: «Что же ты за еврей, если не хочешь дать денег на революционную партию? Фима, ты не еврей. Каждый еврей должен быть спонсором революционной партии». Те смущенно оправдывались, но денег не давали.
Во-вторых, Курехин начал продвигать национал-большевизм в культурных кругах Северной столицы. В мае он провел совместную пресс-конференцию с Лимоновым и Дугиным в петербургском рок-клубе на улице Рубинштейна. Тусовка была, мягко говоря, не в восторге. «Так ты за рок или нет?» — бросил после длинного спича Капитана Григорий Сологуб из «Странных игр». Вопрос повис в воздухе.
А 23 сентября 1995 года в ДК Ленсовета прошел концерт под названием «Курехин для Дугина. Памяти Алистера Кроули. Поп-механика 418». Автор запомнил его как лучший, на котором ему доводилось бывать в жизни. Впрочем, это действо сложно было назвать концертом. Дугин читал сатанинские заклинания на разных языках, в зал закидывали огромные надувные презервативы, на сцену выходили собаки, египетские боги и тевтонские рыцари, четырехрукий Курехин в роли бога Шивы играл на рояле и выделывал балетные па на сцене, а на заднем плане все два часа концерта бежал человек в колесе в куклукс-клановском балахоне.
В связи с участием в шоу Лимонова у Капитана возникли проблемы с ФСБ: чекисты пообещали остановить концерт, если он будет выступать со сцены. Сошлись в итоге на том, что Эдуард будет участвовать, но без разговоров о политике. В итоге Лимонов прочел речь о падших ангелах («среди которых и вся Национал-большевистская партия, которую я возглавляю») и спел дуэтом с Курехиным «А значит, нам нужна одна победа».
Зрители расходились с концерта потрясенные, для осмысления увиденного требовалось время. Кто тогда мог знать, что это была последняя «Поп-механика»…
После этого концерта продолжилась изощренная травля Курехина со стороны питерских либералов, которые не могли простить ему союза с «фашистами». Основатель театра «Дерево» Антон Адасинский, к примеру, говорил, что если можно выйти на сцену с удавами и собачками, то почему нельзя вывести туда национал-большевиков? Но круче всех оказался кинокритик Михаил Трофименков, после 418-го концерта написавший, что национал-большевизм — это абсолютное зло и смерть, а потому Курехин вскоре умрет. «Когда мы придем к власти, почти все газеты будут закрыты, а критики — уволены как некомпетентные, — отвечал Курехин в одном из интервью незадолго до смерти. — Их место — убирать картошку!»
Он еще успел организовать несколько совместных лекций с Дугиным — о воспитании нового человека в университете имени Герцена в ноябре и в СПбГУ под видом «Поп-механики» в марте. Капитан торопился сформулировать то, что считал важным, попросил выписать ему членский билет НБП за № 418.
В мае Сергей был госпитализирован. Врачи обнаружили у него редчайшую болезнь — саркому сердца. Она быстро прогрессировала, и 9 июля Капитана не стало. В тот день над Питером разразилась мощнейшая гроза. Отпевали его в той же церкви, где и Пушкина, на Конюшенной площади. Сперва была идея похоронить его на Волховом кладбище, на что губернатор Владимир Яковлев изрек: «Мы фашистов на Литераторских мостках не хороним». Поэтому прах Сергея покоится на кладбище в Комарове. Через несколько дней кинокритик Виталий Потемкин в передаче «Дом кино» сообщил, что если бы Курехин был жив, то точно голосовал бы за Ельцина…