Эдуард Лимонов

На съезде присутствовали 125 делегатов из тридцати восьми регионов РФ, а также Украины, Латвии, Казахстана. Одним из наиболее ярких ораторов был Андрей Гребнев, с трибуны в очередной раз высказавшийся за партию штурмовиков, обрушившийся на кабинетных «философов-дрочеров», имея в виду Дугина и дугинцев. Но они тем временем уже стали частью партийной истории, а на сцену съезда выходили новые люди, которые вскоре займут ведущие позиции в организации.

Анатолий Тишин — добрейшей души бородатый мужик, сильно взрослее нацбольского актива, коренной москвич, участник защиты Белого дома в 1993 году и распространитель газеты «День», патологоанатом по профессии — быстро стал своего рода партийным «дядькой». В случае каких-либо конфликтов в партии, проблем с родителями и милицией или сомнений в правильности выбранного пути нацболы шли к нему, и за кружкой чаю и долгими разговорами Анатолий помогал страждущим и успокаивал мятущихся. Вскоре на него же легло и бремя решения большинства организационных вопросов, от распространения тиража «Лимонки» до подачи заявок на публичные акции и организацию акций прямого действия.

Газетой Анатолий стал заниматься в тандеме с Алексеем Волынцом (Вием), который с 1999 года сменил Лимонова на посту редактора. Свой политический путь он, как и многие нацболы первого поколения, начинал с РНЕ и все того же участия в противостоянии сентября — октября 1993 года. Разочарование его в поражении Верховного Совета было настолько велико, что Алексей ушел в армию, но в итоге все равно вернулся в радикальную политику.

Волынец редактировал газету в наиболее сложный для нее период. В 2002 году «Лимонка» была запрещена, но стала выходить с тем же логотипом под названием «На краю», потом — «Генеральная Линия», пока окончательно не была прикрыта соответствующими органами одновременно с запретом партии в 2007 году.

Будучи редактором, Алексей периодически позволял себе всяческие вольности. К примеру, в 300-м номере было напечатано стихотворение Лимонова «Петербург»:

Меня привлекают твои наводнения Гнилые мосты твои, о Петербург! И в классе придворном нагорного пения Меня обучал о тебе демиург… Михайловский замок. Могучее мясо Затянут у Павла на шее шарф С поганого неба, со злого Парнаса Скрипучие всхлипы доносятся арф. Бродил в Петропавловске я. Озирался Дождем как тишайший Кибальчич промок (А после с Перовской я рядом качался А раньше с царем Гринивецким я лег…) Меня привлекают твои безобразия Текущий на Запад болотный дымок Россия горит — беззаветная Азия Худющий старик — благородный Восток. В чалме и халате глядит, улыбается И тянется ввысь он сигарной рукой «Тук!»… легкий удар, то окно закрывается что, Петр Алексеич, во казус какой! В Европу окно, где де Сад с анархистами, Старик-то захлопнул спокойно окно! Мы будем отныне дружить с анархистами, А Питер взорвем как в научном кино!

Но в газете, к возмущению автора, из него исчезло последнее четверостишие. Оказалось, редактор его выкинул, причем сознательно. «Ну а зачем оно, Эдуард Вениаминович? Взорвем как в научном кино — детство какое-то», — спокойно объяснял он. Вряд ли кто-то из многочисленных редакторов и издателей, с кем Лимонов сотрудничал в жизни, позволял себе такое.

Другим предметом гордости Волынца стала встреча в середине нулевых годов с тогдашним помощником президента Путина Андреем Илларионовым, которая не состоялась, поскольку Алексей ее банально проспал. «Вы видели еще человека, который проспал бы деловое свидание в Кремле? Вот то-то же!» — говаривал он.

Волынец станет в дальнейшем ведущим всех съездов нацболов и приобретет статус своего рода «партийного мудреца», особенно после выхода многочисленных публикаций на исторические темы и обстоятельной биографии видного деятеля сталинских времен Андрея Жданова в серии «ЖЗЛ».

В партийное руководство рекрутировались люди из регионов — в первую очередь нужно назвать переехавшего в столицу из Питера Сергея Аксенова и смоленского гауляйтера Сергея Фомченкова (Фомич). Жвания в своей книге писал, что вступивший в партию в 1997 году спокойный и рассудительный Аксенов казался ему гораздо более подходящей кандидатурой на пост главы отделения, чем импульсивный и наглый Гребнев, однако Лимонов сделал иной выбор, а Сергей перебрался в Москву, где через некоторое время стал учредителем «Лимонки» и вообще превратился в правую руку председателя. Фомич же стал куратором всей региональной сети партии.

В том же 1999 году вступил в партию юный длинноволосый московский студент Александр Аверин, который вскоре организует пресс-службу и станет партийным пресс-секретарем.

Из Латвии приехал Владимир Линдерман (он же Абель), к тому времени уже довольно известный медиа и контркультурный деятель. В 1980-е Линдерман, как и большинство латвийских русских, находился в упоении от идеи независимости страны и одно время даже был редактором газеты местного Народного фронта «Атмода». В то время он дружил с будущим кремлевским телеведущим Михаилом Леонтьевым, стоявшим на тех же позициях. После распада СССР Абелю стало скучно в Прибалтике, и он начинает издавать в Москве популярнейшую газету «Еще» — авангардное издание со смесью эротики, культуры и политики, закрытое властями в 1993 году наряду с красно-коричневыми «Правдой», «Советской Россией» и «Днем».

Вернувшись в Ригу, Линдерман обнаруживает там возрастающую дискриминацию неграждан, преследование русских школ, появление улицы Джохара Дудаева и прочие прелести независимости, после чего вступает в НБП и начинает борьбу за права русских в Прибалтике, устраивая вместе с тогдашним лидером местной организации Константином Михайлюком (Маузер) угарнейшие акции, вроде выпуска на воздушном шаре портрета Сталина навстречу колонне националистов (как в вышедшем тогда на экраны фильме Никиты Михалкова «Утомленные солнцем»).

Затем Абель переберется в Россию и станет одним из идеологов и лидеров партии, разработчиком ее нового стиля в противостоянии государственной машине в середине нулевых годов. Будет арестован российскими властями, выдан в Латвию по безумному обвинению в подготовке покушения на тогдашнего президента Вайру Вике-Фрейбергу, впоследствии оправдан судом и продолжит политическую деятельность в защиту русских. В общем, жизненный путь, уже сейчас тянущий на хороший приключенческий сериал.

В 1990-е годы латвийские нацболы вообще рулили по части креатива. Чего стоит один Бенес Айо — темнокожий паренек (мать — русская, отец — угандиец) из города Резекне, биолог, совершенно неотразимо смотревшийся в бандане с партийной символикой и ставший одним из символов местного русского движения. Достаточно вспомнить, что в городе имелась аллея с так называемыми «дубками Ульманиса». Когда первый президент Латвии посадил их в 1920-е годы, он заявил, что «пока деревья растут, страна будет независимой». Так вот, однажды ночью все дубки оказались спиленными, в чем и обвинили Бенеса, хотя непосредственно доказать его вину так и не удалось…

Рассуждая о регионалах в «Моей политической биографии», Лимонов отмечает, что питерская и псковская организации были в партии самыми правыми и даже устраивали ему истерики по поводу членства в НБП Бенеса. Относительно псковской организации во главе с Гошей Павловым это было действительно так. Когда во время похода на Москву мы, прибыв в Псков, увидели местных нацболов, то, мягко говоря, удивились: это была группа молодых людей в черных рубашках и повязках в виде имперского флага с орнаментом из трех свастик. В довершение ко всему они оказались язычниками — ребята составляли организацию «Союз венедов Псковщины» и долго искали, к какой бы общероссийской политической организации примкнуть, в итоге остановившись на НБП.

Что до Питера, то всё было далеко не так однозначно. Тот же Бенес не раз гостил у Гребневых. А у нашей «банды штурмовиков» периодически случались стычки со скинхедами и футбольными фанатами. К примеру, однажды во время матча «Зенита» до Жени Павленко, пришедшего туда с партийным флагом, докопались правые фанаты-ультрас. Его избили толпой, но знамя он так и не отдал. Мы решили мстить и отправились на ближайший футбольный матч. Правда, играл не «Зенит», а питерское «Динамо» с командой из Ростова, но по нашей информации ультрас там должны были быть. Вооружившись палками и бутылками и прибыв в составе пары десятков человек к стадиону имени Кирова, мы встали сверху трибун и стали вычислять возможных нападавших. Хулиганы занервничали и… пожаловались на нас ОМОНу. «Что у вас со скинами, парни? Шли бы вы отсюда, а то заберем», — посоветовал нам их старший.

Мы решили подождать неприятеля в метро, по дороге подкрепились пивком и в боевом настроении спустились на станцию «Петроградская». Через некоторое время бритые люди в розочках стали спускаться по эскалатору. Следующие несколько минут шло «избиение младенцев»: кого-то били головой о металлические двери станции, я заехал кому-то ногой по яйцам, скины орали от ужаса. Крики: «Не трогайте меня, я из Ростова!» — действия не возымели. Пассажиры в ужасе жались к стенам и звали милицию. А сверху рокотал раскатистый бас Гребнева-старшего: «Бейте их, это фашисты! Они не заслуживают жалости!»