Эдуард Лимонов
Шрифт:
Сложно сказать, насколько долго продолжался бы союз Капитана с партией, останься он жив. Однако по факту он ушел в мир иной национал-большевиком, яростно отстаивавшим свой выбор, обладателем партбилета № 418. И поныне мы считаем его своего рода крестным отцом питерских нацболов.
В последний год жизни Курехин сблизился с Александром Лебедевым-Фронтовым — петербургским композитором и художником, ставшим еще одной культовой фигурой для национал-большевистского движения и во многом определявшим его эстетику на раннем этапе. Немногословный мужчина в дымчатых очках с бородкой, одетый во все черное, был завсегдатаем бункера на Потемкинской. Происхождение его двойной фамилии окутано тайной, известно лишь, что Александр проживает на улице Лебедева неподалеку
«В юные годы, лет в тринадцать, попав по недомыслию под влияние сверстников-битломанов, я решил приобрести запись с музыкой ливерпульского квартета, — рассказывал он автору в интервью для газеты «Завтра» об истоках своих увлечений. — В Ленинграде у Гостиного Двора можно было купить пластинку на “костях” (то есть на рентгеновском снимке), записанную самопальным методом. Заплатив за нее рубль и высунув от меломанского вожделения язык, я ринулся домой к проигрывателю. Через минуту из репродуктора раздался бодрый мужской голос, который для начала уточнил мое желание послушать музыку легендарной четверки, после чего покрыл меня отборным русским матом. Через секунду вместо желаемых “Битлз” я услышал две минуты рвущего перепонки радиостатического треска с жуткими завываниями. Именно это событие явилось для меня своего рода музыкальной инициатической смертью, навсегда отбив охоту к убаюкивающим мелодиям пресловутых “жучков-ударников” и им подобных, пробудив страсть к строгим, конкретным и неожиданным звуковым решениям с повышенным психическим воздействием. Неизвестный мужской голос пробудил мои истинные вкусы, которые я загнал в закоулки подсознания, по молодости стремясь угодить расхожей промондиалистской моде».
Другим сильным впечатлением, по воспоминаниям Фронтова, был концерт хора Корейской народной армии, приехавшего в Ленинград на гастроли в начале 1980-х годов. Людей туда отправляли по разнарядке, чтобы хоть как-то заполнить места, но в итоге бойцы полководца Ким Ир Сена с микрофонами подняли зал и заставили всех аплодировать стоя. Северокорейскую тематику Александр потом активно использовал в собственном творчестве.
В 1985 году Фронтов совместно с Игорем Федоровым основал проект «Линия Масс», проповедовавший культ борьбы, железной воли, стальных машин и героического труда молотобойцев и сталеваров. В рамках этого проекта кроме записей создавались черно-белые фотографии и коллажи, соединившие эстетику раннего авангарда и символику различных политических течений. Уже в 1990-е годы Александр основал студию Ultra, занимающуюся пропагандой катакомбной экспериментально-шумовой музыки. Тогда же маэстро стал изредка, не балуя публику, давать концерты. Рвущие барабанные перепонки шумы техногенного и естественного характера, изломанный бит, сэмплы из маршей 1920—1930-х годов и нечеловеческие крики под видео со старых кинохроник и коллажи — примерно так выглядит это зрелище.
«Я воспринимаю политику через призму эстетики в первую очередь (об этом говорил еще лидер итальянского футуризма Маринетти) и испытываю неподдельный интерес к истории политических течений индустриальной эры, их социальной практике, — излагал Фронтов свои взгляды. — В 1980-е годы я много времени посвятил изучению движений типа Штрассера в Германии, “Черного большевизма” Падовани или левых революционеров Андреаса Нина и Дурутги в Италии. Сегодня же государственной задачей № 1 я считаю создание условий для избавления нации от навязанных ей извне комплексов неполноценности, преодоление паралича воли, переорганизация общества с дальнейшим переходом к активной евразийской экспансии вовне».
Работы Фронтова украшали большинство ранних «Лимонок», а также агитационных плакатов НБП. На одном из них было помещено фото отряда красноармейцев с транспарантом «Будьте вы все прокляты!». Мы забили сверху название «Национал-большевистская партия», а снизу — контактный телефон отделения и клеили их в метро.
«Сынок,
о чем это? Объясни, мы не понимаем, кто проклят-то?» — поинтересовались у меня старушки, продававшие овощи в подземном переходе в Купчине. «Это, бабушки, авангард», — ответил я им и пошел клеить плакаты дальше.Но, разумеется, самой знаменитой его работой стал висевший в столичном бункере огромный Фантомас, направлявший дуло пистолета на каждого входящего, с подписью «Вставай, проклятьем заклейменный!».
Именно Фронтов в 1998 году придумал и стал издавать газету петербургских национал-большевиков «Смерч» с пиратско-белогвардейско-скандинавским логотипом в виде черепа и костей на фоне черного креста с четырьмя рунами. Впоследствии его сменил на посту редактора автор, но Фронтов продолжал регулярно передавать папки с вырезками и коллажами для издания. Газета выходила нерегулярно, с перерывами — всего с 1998 по 2010 год вышло более тридцати номеров, многие из которых теперь являются настоящими раритетами.
Рассуждая об эволюции национал-большевизма в 1990-е годы, критики отмечали как одно из возможных направлений уход из политики в чистую контркультуру, своего рода «башню из слоновой кости». Дмитрий Жвания в своей книге «Путь хунвейбина» приводит слова Александра: «Ты понимаешь, настоящий национал-большевизм никогда не будет массовым движением, слишком это элитарное учение, поэтому рано или поздно Лимонов, который мечтает быть вождем массовой партии, начнет профанировать национал-большевизм, да он и сейчас это делает».
Опрошенный автором Фронтов, впрочем, усомнился, что мог это говорить Жвании, хотя спустя два десятилетия «все эти беседы вспоминаются как в тумане». Во всяком случае, Александр все эти 20 лет обязательно появляется на первомайских демонстрациях вместе с другими партийными ветеранами из бункера на Потемкинской.
А питерское отделение, в которое Курехин и Фронтов вдохнули новые смыслы, продолжало жить своим чередом. Летом 1996 года в партию пришли братья Гребневы, Андрей и Сергей. Родились они во вполне заслуженной интеллигентной ленинградской семье. Дед с отцовской стороны — Валентин Михайлович — во время войны 16-летним подростком партизанил под Лугой, был ранен, а в 1970—1980-е годы возглавлял Лужский район. Поскольку для местного населения время это было вполне спокойное и благодатное, то и до сих пор его имя там котируется весьма высоко. Валентин Михайлович стал первым почетным гражданином Ленобласти вместе с патриархом Алексием II.
Мама братьев — Нурия Галимзяновна — работала в школе учительницей, отец был военным (он служил в Польше, и в их домашнем архиве есть фотографии младенцев-братьев где-то под Варшавой). Переехав в Ленинград, они получили трехкомнатную квартиру в доме возле станции метро «Гражданский проспект». Старший Гребнев, Андрей, еще в школе за злобно-веселый характер, выражавшийся в издевательствах над учителями и одноклассниками, загремел в спецПТУ. На фоне старшего отморозка мама души не чаяла в младшем Сереже.
Ближе к окончанию школы братья стали панками: старшего прозвали Свиньей, младшего — Сидом. Их квартира служила пристанищем самым экзотическим личностям и чего только не видела, от приготовления наркотиков до разделки собак. Андрей испытывал глубокое презрение к обычным петербуржцам — обывателям и особенно интеллигенции, приставая к ним на улице и обзывая «унтерменшами» и «клопьем». Что до национального вопроса, то свою позицию он формулировал четко: «Я — интернационалист, все нации ненавижу одинаково».
При этом он обладал отличным вкусом: у него в комнате валялись в беспорядке диски «Einsturzende Neubauten» и «Laibach», «Psychik TV» и Ника Кейва, книги Уильяма Берроуза и Чарлза Буковски. Стены он изрисовал темно-красной краской, развесил шестеренки и панк-коллажи, превратив комнату в своего рода произведение искусства. У него также имелся здоровенный альбом, куда он писал стихи и вклеивал коллажи, периодически закапывая их кровью. А также пухлая папка с надписью «Клиника», куда собирались вырезки из разных полубезумных оппозиционных газет.