Эдуард Лимонов
Шрифт:
Запрыгнув в подъехавший поезд, мы отбыли без потерь, оставив на платформе нескольких лежащих в крови и стонущих фанатов. Молва быстро разнесла это по городу, и больше таких инцидентов не было. Со скинами, впрочем, случались и другие стычки, после чего они стали относиться к нашей банде штурмовиков гораздо лояльнее — иногда даже присоединялись на первомайских демонстрациях или заходили к Гребневу-старшему выпить портвейна.
После проведения съезда Лимонов с отвечавшим за партийную документацию Андреем Федоровым наведался к тогдашнему министру юстиции Павлу Крашенинникову с намерением прощупать почву насчет возможности регистрации партии. Похожий на Николая II министр был благодушен, однако по поданным документам последовал отказ.
Для исправления ошибок в документации,
Кажется, именно тогда Лимонов появился перед нами со своей новой девушкой. Дело в том, что с Натальей Медведевой Лимонов расстался еще в 1995 году. Несколько лет он встречался с высокой и худой, бритой налысо Елизаветой Блезе, ездил с ней к маме в Харьков, которой новая избранница сына очень понравилась. В 1998-м они расстались, и место Лизы было занято румяным подростком в футболке с Летовым — шестнадцатилетней Настей Лысогор, именуемой «Крошечная Настя». Пара повергла даже видавших виды партийцев в некоторый шок. Настя, однако, оказалась верной спутницей, сопровождала Эдуарда в его поездке в Сибирь в 1999 году, носила передачи в «Лефортово» во время его тюремного заключения, а затем присутствовала на всех основных этапах слушания его дела в Саратове. Эдуард обнаружил у нее литературный талант, ее рассказы публиковались в нескольких сборниках — впрочем, развития это не получило.
Ну а документы с исправлениями были поданы на регистрацию. Под самый новый, 1999 год вновь последовал отказ. Лимонов с партийцами в течение недели пикетировал Минюст под лозунгом «Регистрация или терроризм». Не помогло — принципиальное решение не пускать нас в политику было принято осенью 1998 года и остается неизменным в течение почти двадцати лет.
Не допущенная в легальную политику партия стала — отчасти интуитивно, отчасти сознательно — развивать тактику акций прямого действия, опробованную на «Авроре». Лавры первой мишени АЛД по праву принадлежат кинорежиссеру Никите Михалкову. 7 января 1999 года Никита Сергеевич провел премьерный показ своего фильма «Сибирский цирюльник» в Алма-Ате в знак «всемерного уважения» к «большому политику» Нурсултану Назарбаеву и призвал голосовать за него на предстоявших через несколько дней выборах. Это плохо сочеталось с декларируемым Михалковым русским патриотизмом, а потому против него было решено развернуть кампанию.
В марте 1999 года Дмитрий Бахур и Егор Горшков забросали Никиту Сергеевича яйцами. Уже скрученного охранником Бахура Михалков пнул несколько раз ногой в лицо. Это вызвало бурный резонанс в ненавидящих режиссера либеральных СМИ, хотя о подоплеке акции умалчивалось. Парней посадили в Бутырку, где Бахур заболел туберкулезом. А партия по всей стране принялась мстить Михалкову.
Женя Павленко, Борис Щерба и Дмитрий Смирнов попытались осуществить такую же акцию в Питере, не слишком, впрочем, удачно. Подождав появления режиссера у кинотеатра «Аврора», куда он прибыл на презентацию все того же «Сибирского цирюльника», организованную партией власти «Наш дом — Россия» во главе с одним из ее тогдашних лидеров, будущим либеральным оппозиционером Владимиром Рыжковым, они закидали его яйцами — но попали не в Михалкова, а в проходившую мимо женщину. Причем Борю поймали охранники. Далее последовала забавная сцена, когда уже с избитым ими студентом-филологом Щербой Михалков решил поговорить под камеру, показав свое интеллектуальное превосходство над «гопником из НБП»:
«— Ну и кто твои любимые авторы?
— Юкио Мисима, например. (Михалков промолчал, поскольку, вероятно, такого писателя не
знал.)— А Достоевского ты читал? Он много писал о грядущем хаме…
— Вообще-то о грядущем хаме писал Мережковский…
— А если твой звеньевой Дима Воронцов прикажет убить меня, ты выполнишь приказ?
— В условиях военного времени — да».
Взбешенный Михалков, прибыв в БКЗ «Октябрьский» на организованный НДР концерт «Старые песни о главном», устроил спектакль на радость прессе.
«Багровый от ярости режиссер возмущенно восклицал: “Ну и отморозки!” — писала газета «Новости Петербурга» (1999, № 41). — И тут же в непечатных выражениях поведал испуганному Рыжкову, как только что, когда он шел на встречу со зрителями, при входе в кинотеатр его атаковали политические противники. В Михалкова метнули нож. Покушавшимися, по словам Никиты Сергеевича, были студенты-филологи, члены партии Лимонова. В кинозале в это время распространялись листовки с призывом физического устранения Михалкова. Оказалось, что недавно в Самаре в режиссера пытались плеснуть кислотой. Всего лишь одна капля, попавшая на палец охраннику, прожгла его до кости. В Москве в Михалкова те же лимоновцы не только метали тухлые яйца, но и собирались пальнуть дробью из духового пистолета».
«На вопрос: “Зачем нож кидал?” — студент ответил, что нож был игрушечный, на что режиссер в свою очередь парировал, что как бы там ни было, а данную акцию он характеризует не иначе как теракт, — отмечало издание «Супер-телескоп» (1999, № 14). — Удивление по поводу того, что партия Лимонова до сих пор существует, выражалось у него емкой фразой “е… вашу мать!”, а призыв запретить данную организацию заканчивался традиционно по-русски “к еб…й матери”».
«Лимоновцы забросали Михалкова камнями», «Покушение. В Петербурге в Михалкова метали ножи», «Теракт против режиссера» — с такими заголовками вышли газеты на следующий день. Скандал был что надо. Правда, никто так и не вспомнил о поводе акции — поддержке Михалковым Назарбаева. После этого было возбуждено дело по статье 213 УК РФ (хулиганство). В отличие от Москвы, правда, все закончилось благополучно и за решеткой никто не оказался.
После нескольких подобных акций в разных городах Михалков совсем сник и впал в депрессию. В качестве посредника Лимонову позвонил Станислав Говорухин с просьбой закончить травлю режиссера, и Эдуард согласился — позиция партии была обозначена и продолжать не имело смысла.
Еще одна панк-акция того лета произошла в Великом Новгороде. Андрей Гребнев тогда разрабатывал планы экспансии петербургского отделения в другие регионы северо-запада, создания своего рода федеральных округов под эгидой самых сильных отделений. (Лимонову эта идея совсем не понравилась, и в итоге она была похоронена.)
Составом в пару десятков человек мы выдвинулись в Новгород на электричке. Я, по обыкновению, отправился продавать «Лимонку» по вагонам. Вернувшись назад, обнаружил всю компанию уже хорошо выпившей. Стакан водки залпом — и я тоже в нужной кондиции…
Дальше все происходило в алкогольном тумане. Прибыв в город, мы разбили палатки и расположились лагерем в лесочке прямо рядом с кремлем, выпили еще и ночью отправились заниматься агитацией. Плохо зная местную географию, мы, однако, разрисовали всю центральную улицу, украсив здания местного ФСБ, администрации губернатора Геннадия Пруссака и т. д. граффити вроде «Дави Пруссака», «Капитализм — дерьмо» или «Вся власть НБП».
Можно себе представить, что чувствовали губернатор и местные силовики, приехав утром на работу. Ситуация усугублялась тем, что в регионе предстояли выборы, и Пруссак торжественно объявил, что потратит деньги не на избирательную кампанию, а на благоустройство города — и фасады в центре как раз перед нашим приездом были отштукатурены и покрашены. В городе был объявлен план «Перехват» и все силы милиции бросили на наши поиски.
С утра, проснувшись, мы отправились купаться на городской пляж. Гребнев в плавках, черных очках и армейской шинели, с бутылкой пива в руке заорал отдыхающим на песочке под памятником Александру Невскому: «Эй, вы, как живется под яйцами коня?!» — и полез в воду прямо в шинели, едва не утонув.