Эдуард Лимонов

В программе были пункты о решительной демократизации страны, национализации сырьевых отраслей промышленности и необходимости экономической самодостаточности страны, а также о намерении «создать однажды прочный союз народов, некогда входивших в СССР».

Новацией стала лимоновская идея о переносе столицы в Южную Сибирь: «Будет заложен новый город с нуля. Мы сделаем это, дабы сбалансировать географический, экономический, инфраструктурный и политический перекос России к Западу. Осуществление грандиозного этого проекта даст миллионы рабочих мест, займет трудом безработных. Будут построены аэропорты, железные дороги и автострады. Перенос столицы создаст новую инфраструктуру России. Заселит Южную Сибирь и скрепит связи дальневосточной России и Сибири с российской “европейской” метрополией. Остановит экспансию Китая».

А 2 октября мы провели учредительную конференцию петербургского отделения «Другой России», с некоторым шиком — не где-нибудь, а в «Англетере». «Вчера был в Питере, участвовал в работе учредительной региональной конференции партии “Другая Россия”. Конференция проходила в зале гостиницы “Англетер”. 120 делегатов, сильные молодые лица, ощущение силы и энергии зала. Собрались решительные люди, которые знают, что делать, и делают. Много новых лиц. Нам не препятствовали в проведении конференции на Исаакиевской площади, у великого собора, в великом городе. Все будет хорошо. Все идет по плану», — написал Эдуард в блоге. А с нами, сидевшими в президиуме, потом пошутил: «Со стороны вы выглядите внушительно, как какая-нибудь судебная тройка. Хорошо, если меня потом судить не будете…»

Пока, однако же, стали судить нас. В Следственном комитете уже было все готово, чтобы обвинить верхушку петербургского отделения партии в экстремизме. После выхода к Гостиному Двору 31 октября 2010 года судья Алексей Кузнецов дал нам — трем Андреям (мне, Песоцкому и примкнувшему Пивоварову) по пять и 15 суток ареста соответственно.

«Отдыхайте, Андрей», — сказал мне Лимонов, которому я позвонил из автозака, чтобы сообщить новости. — Выспитесь хорошенько, почитайте что-нибудь, ИВС для этого самое подходящее место».

Мы оказались в здании изолятора временного содержания на Захарьевской улице с обстановкой, не менявшейся не то что со сталинских, а казалось, с дореволюционных времен. С массивными часами и покрашенными в зеленый цвет стенами. Целый этаж там был заселен ожидавшими депортации домой узбеками. Некоторые, как нам сообщили, жили там годами. Они же выполняли обслуживающие функции — разносили по этажам передачи и еду. Баландер передал нам нехитрый прейскурант: курица — 300 рублей, бутылка водки — 500, узбечка на ночь — две тысячи. Позже в ИВС сделали ремонт, и сейчас, говорят, обстановка стала уже не та…

Постановления наши мы обжаловали, и Куйбышевский районный суд отпустил нас на свободу. Однако тут же на выходе из зала суда нас встретили представители Следственного комитета, надели наручники и отвезли на Мойку, 58. Нас обвинили по статье 282.2 — организация деятельности экстремистской организации, запрещенной судом, и участие в ней. Подразумевалась запрещенная НБП. Инициатором же, как позже мы узнали, был глава северо-западного окружного управления МВД генерал Виталий Быков (несколько лет спустя севший в тюрьму по обвинению в незаконном выписывании себе и своим приближенным огромных размеров премий). У окружного управления имелся собственный центр по борьбе с экстремизмом, который надо было чем-то занимать. Вот они и занялись нашей разработкой.

Попытки завербовать кого-то из руководства организации либо заслать к нам осведомителей не увенчались успехом. И тогда «эшники» повесили камеру в квартире на Лесном проспекте, где проходили собрания, и полгода снимали видео. Мы, конечно, проявили некоторую беспечность — нужно было регулярно обследовать помещение. С другой стороны, собрания не были закрытыми, как и вся наша деятельность — уходить в подполье мы не планировали.

Аккуратный следователь Анатолий Ромицын, увлекающийся, как мы потом узнали, бразильской борьбой капоэйрой, взял с нас подписку о невыезде, и опергруппа, захватив меня с собой, направилась делать обыск в моей квартире на улице Замшина. Партийные архивы были предусмотрительно вывезены в безопасное место, однако оперативники долго перетряхивали библиотеку, диски и прочее. Глядя, как пожилой, но так и не сделавший карьеру майор Иван Мельников с тоской смотрит на большой книжный шкаф в прихожей, я вспомнил детский рассказ Михаила Зощенко «Как Ленин перехитрил жандармов» и предложил ему табуретку. Перехитрить не удалось, поскольку Мельников тоже рассказ читал. Однако в итоге изъяли несколько совершенно легальных книг Лимонова, а вот реально экстремистскую «Поваренную книгу анархиста» так и не нашли.

Обыск продолжался довольно долго и происходил в предпраздничный день, 3 ноября. «Я тут застрелюсь скоро», — жаловался на кухне по телефону молодой следователь своей девушке. «Там ваш сотрудник стреляться собрался. Смотрите, мне тут мозгов милицейских на стенах не надо», — парировала Натахен.

«Глеб Сергеевич, так это же вы», — обратился Мельников к моему адвокату Глебу Лаврентьеву, показав на старое фото. «Да вроде нет», — сделал серьезный вид Глеб. «Но вот тут-то точно вы!» — показал тот другое фото с какой-то попойки. «А вот тут не исключено», — смущенно пробормотал защитник.

Первоначально по делу проходили четыре человека, однако постепенно оно стало разрастаться и к нему уже было привлечено 12 человек — все руководство петербургского отделения. Тем не менее партия продолжала функционировать: каждое 31-е число проходили акции, для стороннего наблюдателя особенно ничего не изменилось. Расследование нашего дела тянулось весь 2011-й и начало 2012 года. Над материалами корпели 18 следователей. Позже оно получило «зеленый свет» на совещании в администрации президента. О том, какая значимость ему придавалось, свидетельствует тот факт, что комментировал его лично «говорящая голова» Следственного комитета Владимир Маркин.

11 декабря 2010 года произошло восстание футбольных фанатов на Манежной площади — хаос кричалок, ментовских сирен, мата, зигований и снега. Ответственными за это сделали троих оказавшихся там нацболов — Игоря Березюка, Руслана Хубаева и Кирилла Унчука, впоследствии получивших длительные срока заключения. Лимонов сразу написал в блоге, что на Манежной не было митинга фашистов. А затем прокомментировал высказывание Суркова, что «11-е происходит от 31-го»: «Сурков прав. Мы заразили Россию свободой… Митинги на Триумфальной разбудили Россию, дали ей пример для подражания. И это главный политический итог года».

31 декабря Лимонов, выйдя из дома, по обыкновению был упакован в автозак и вскоре осужден на 15 суток ареста за мат и неповиновение полицейским. Сюжет о его отсидке, совместно с Борисом Немцовым, Ильей Яшиным и Дмитрием Демушкиным, изложен в книге «Дед».

А в Питере вместо нас, находившихся под следствием, на митинг вышли наши жены и девушки. Натахен, прокричав в мегафон: «Когда же кончится это медвежье царство?!» — была задержана и тоже встречала новый год в отделе полиции. Ее отсадили от других, отобрав шапку и шарф, а утром повезли судить в участок. Судья перенес рассмотрение в Москву, она вышла в утренний снежный Питер на пустой Невский, где никого не было, с трудом поймала машину и отправилась домой, где мы уже встречали ее с шампанским.

31 марта 2011 года на «Стратегию-31» в Питер заявился Борис Немцов со свитой и устроил шествие по Невскому проспекту, которое напрямую транслировалось в Вашингтон, где Каспаров с указкой рассказывал американским сенаторам об ужасах путинского режима. Эдуард был взбешен: «Как вы могли отдать ему Гостинку?! Почему не протестовали против трансляции в США?!» В общем, он был прав. Нигде так ярко не проявилась разница наших с либералами стратегий. Кто-то выходил протестовать за свободу, кто-то пытался создать картинку для Вашингтона…