Эдуард Лимонов

Хочу сказать мутантам от журналистики: что бы они ни писали, мы абсолютно на них не реагируем, не видим и не слышим. Потому что они просто нелюдь. И то, что они сегодня не считаются с тем, что погибло столько осетинских детей и женщин, может отразиться именно на таких людях, на их семьях, на их последующих поколениях. Это будет божья кара именно для них. Бог все видит».

Цхинвал только отходил от боев. Город встретил нас посеченными осколками стенами домов, трупным запахом, разбитыми грузинскими танками на центральных улицах и… бодрым настроением жителей, поднимавших тосты за Российскую армию и журналистов. Естественно, мы не могли упустить шанс побывать в самой Грузии, значительная часть которой была тогда занята российскими войсками.

Вот картинки с натуры:

«В Гори удалось выбраться вместе с войсками МЧС, которые повезли грузинскому населению колонну гуманитарной помощи. Вдоль дороги — рай — сплошные сады. По раю бродят редкие оставшиеся в домах старики-грузины и окапываются российские солдаты. Солдатам здесь явно нравится: тепло, фрукты, горные речки… К моменту написания статьи они, наверное, уже сменили форму ВС РФ на обмундирование миротворцев. Многие из них расквартировались в брошенных грузинских военных базах, которых здесь великое множество: мы по дороге насчитали пять новеньких военных городков, покрашенных в зеленый цвет. Зачем, хотелось бы знать, их там построили “миролюбивые” грузины?

В селе Мегрекиси на перекрестке валяется прикрытый тряпьем труп. Якобы негра. Руки у него действительно черные, но не поймешь — то ли действительно чернокожий, то ли сильно обгорел.

Въезжаем в Гори. Маленький, чистый, очень опрятный городок. Аккуратно отремонтированные советские пятиэтажки, троллейбусы, цветы, фонтаны. Большой памятник “вождю народов” перед зданием мэрии. И совсем маленький дом-музей с саркофагом над ним. По случаю войны музей, конечно, закрыт. (Кстати сказать, культ личности Сталина на его малой родине разделяют все, независимо от национальности. Идет спор об этническом происхождении “отца народов”. Грузины считают, что он грузин, осетины — что осетин. В Цхинвале, как и в Гори, его именем названа главная улица.)

Местные жители в большинстве своем никуда не уезжали, обстановка вполне спокойная. Следов “варварских российских бомбардировок” почти не видно. (По ТВ все время показывали один и тот же дом с разрушенным подъездом.) Своими глазами видел в некоторых домах выбитые стекла, перебитые троллейбусные провода, осколки снарядов. Но серьезных разрушений нет.

— Ну что, вкусная грузинская водичка? — спрашивают какие-то мужики, когда останавливаюсь попить из источника у церкви.

— Вкусная, — говорю.

— А вы, что вы думаете про войну, про Саакашвили? — спрашиваю у них.

— Я его маму в гробу видал, — говорит рабочий Вазген. — Вместе с Кондолизой. Понимаешь, Грузия — маленькая сельскохозяйственная страна. На хрена нам эта Америка? Надо было дружить с русскими, с осетинами. А он куда полез?

Были и другие мнения. Какая-то женщина говорит мне:

— Ну чего вы, русские, сюда пришли? Цхинвал наша земля. Вы оккупанты, убирайтесь. А то сначала бомбят, потом кушать дают. Смешно.

Спрашиваю ее про отношение к Саакашвили.

— У меня к власти свои счеты. Но это наше дело, а не ваше.

В это время священник из местной церкви, порядком выпивший, шатаясь, беседует с осетинским миротворцем.

— У меня есть друг Таймураз. Он осетин. В первый день войны его пришли убивать. Я сказал — это мой друг, убивайте меня тоже. Они ушли.

— Молодец, баба (батюшка), — подбадривает его осетин.

— Пойдем ко мне, стол соберем, вина выпьем. Покушаем немножко. С утра в Цхинвал поедешь, никто и не заметит, — предлагает священник.

Как будто и не было войны…

По улицам разъезжают российские танки и БТРы. “Слышь, братан, это Гори или где мы?” — спрашивает у меня заблудившийся танкист. Какой-то грузин подходит и объясняет ему дорогу до базы.

Наверху на холме крепость XI века. Весь городок как на ладони. Внутри — пусто. Только грузинский флаг с траурной полоской.

— Это крепость наша, осетинская, наши предки ее строили, — авторитетно заверяет меня миротворец по дороге назад. — А чего, кстати, флаг не сняли? Забрали бы трофей на память…

— Ага, и нарвались бы на международный скандал.

— Да ну, какой скандал. Ты же видишь — здесь все спокойно, грузины теперь притихшие…»

Действительно, грузины — народ далеко не глупый и быстро поняли, что с Россией воевать не стоит. Поэтому фактически без крови обошлось на втором фронте пятидневной войны, в Абхазии, а именно — в Кодорском ущелье, где мне пришлось побывать после Цхинвала.

К курортной Абхазии с пальмами, галечными пляжами и кафешками эта территория имеет мало отношения. Это высокогорное ущелье населено сванами, небольшим воинственным племенем. После грузино-абхазской войны они жили здесь обособленно, формально подчиняясь Тбилиси, а реально не подчиняясь никому. После прихода к власти Михаил Саакашвили ввел в ущелье войска и стал реализовывать проект «Верхняя Абхазия», призванный доказать жителям, что в Грузии жить лучше. Со стороны это смотрелось довольно дико, ведь в этом затерянном в горах уголке находятся несколько сел, которые по полгода завалены снегом, и добраться до них можно только на вертолете.

И вот после начала пятидневной войны грузинские войска последовали выдвинутому им абхазами ультиматуму и ушли без боя вместе со значительной частью местных жителей. А на их место зашли абхазские формирования. Одним из первых был отряд спецназа под командованием Дмитрия Кишмария, Полковника.

Полковник — человек из породы «псов войны», как описанные Лимоновым француз Боб Денар, серб Аркан и приднестровский батька Костенко. Небольшого роста, черные волосы с сединой, в камуфляже и черных очках, с крепким запахом одеколона, Дмитрий возглавляет отряд под названием «Шаратын». (Дословно — обручившийся со смертью, это название свадебного абхазского танца. Вступая в отряд, каждый мужчина как бы заключает брак со смертью.)

В 2000 году шаратыновцы встретили возле горы Сахарная голова в Кодоре отряд чеченского полевого командира Руслана Гелаева, который шел в Сочи для организации терактов и диверсий. В тяжелом бою чеченцев остановили, а сам Полковник был ранен в ногу. Очнувшись неподалеку от чеченских позиций, он спрыгнул в небольшой водопад, оказавшийся рядом, а затем два дня полз до своих окопов. «Разум помутился. С жизнью попрощался уже не раз. Было жарко, рана загноилась, появились опарыши. Они же и спасли: в итоге ногу не отрезали… Я дополз до какого-то озерца, и была у меня одна мысль — утонуть и утопить этих проклятых опарышей там», — рассказывал он.

Кодорское ущелье — покрытые труднопроходимыми густыми лесами горы с холодной и бурной рекой. Места суровой, вагнеровской красоты, ассоциирующиеся с музыкой из какого-нибудь «Кольца нибелунга» или с торжественным маршем группы «Laibach» «Life is life», клип на который снимался в Балканских горах. На базе «Шаратына» в этих местах мне уже доводилось бывать ранее. Там мы вдоволь постреляли из разных видов оружия, а на обратном пути в Сухум ночью прямо на дороге Полковник подстрелил косулю. И под огромным звездным небом мы с его бойцами (кое-кто из которых даже по-русски не говорил) ели куски дымящегося мяса и запивали бульоном с кровью и аджикой.