Его Медвежество и прочие неприятности

Отпив еще несколько глотков, Валерия попросила счет. В метро не пошла – опять ногами и вдоль набережной, вглядываясь в спешащих мимо прохожих. Может, это безнадёжно, но искать она будет до последнего. Не сдастся, а иначе зачем жить?

Встреча с нотариусом прошла быстро. Последние подписи поставлены, и теперь можно не беспокоиться, что ее кровно заработанные попадут не в те руки.

Пока сидела в кабинете, погода слегка исправилась. Выглянуло солнышко, и Валерия решила, что домой тоже доберется пешком. От усталости ломило спину, но тишина в пустой квартире была еще хуже.

Она шла, рассматривая умытый дождем Питер. В нескольких шагах распахнулась дверь кафе, и молодой человек галантно придержал ее для своей дамы. Под сердцем опять заныло – в который раз. Ее терзали не только мысли о любимом. Современная жизнь ежесекундно напоминала, что, кроме мужа, в том мире остались и другие близкие ей люди.

Сумеет ли Дорис и Вильямом прийти к пониманию? Справится ли Мари со своими страхами? И скольким женщинам лэрди Аллелия могла помочь, если бы не ее ужасающая глупость? А Бьерн наверняка разрешил бы построить школу для девочек в Диплоге. И ему получилось бы объяснить, что ужасный поступок Элоизы продиктован не только жаждой власти, но и отчаяньем. Валерия постоянно вспоминала короткую встречу с королевой, и та больше не казалась ей такой уж неправой. Просто еще одна жертва, но имеющая достаточно сил, чтобы бороться. Методы ее Валерия не принимала, но вот стремления – они казались понятными.

Спину опять потянуло. Да так, что в глазах замелькали звездочки. Охнув, Валерия схватилась за поясницу и сделала несколько шагов к перилам моста. Надо отдохнуть. Слишком много сегодня ходила. И самочувствие такое, будто ломовой телегой переехали…

Мутные воды канала бились о гранитную набережную. Рваные края облаков стягивались, пряча за собой солнце. Валерия смотрела на уменьшавшиеся голубые просветы и впервые за много лет готова была умолять кого угодно, лишь бы получить еще шанс. Крохотный и самый-самый последний… Она сделает все…

– Женщина, закурить не найдется? – в спину ударил звонкий голос. Валерия покосилась на стоявшую за плечом девушку. Бесформенная толстовка висела мешком, капюшон на пол лица, и джинсы рваные-рваные.

– Вы… мне? – переспросила неуверенно.

– Ага! Ну, так что, огонечку дадите?

Валерия стушевалась. Какой такой огонечек? Не курит она. И голос этот… Знакомый ужасно! В груди царапалось смутное предчувствие. Надо вспомнить… Вот надо, и все тут!

– А-а-а… - Ну где она слышала? Кафе, улица, больница… Больница! – Вы медсестра! Когда я очнулась, вы рядом были.

А дальше случилось то, от чего ноги подкосились, прирастая к плитам мостовой. Девушка улыбнулась. Ослепительно белые зубы сверкнули между сочных губ.

– Синюшка! – Валерия бросилась вперед, цепляясь за рукав серой толстовки. – Это ты!

– Женщина! Вы ополоумели?! – девушка отшатнулась, но Валерия держала крепко. – Отпустите! Да отпустите же!

– Верни меня! – шептала, не обращая внимания на крики «медсестры» и привлеченных шумом прохожих. – Дай еще один шанс! Верни!

– Отцепитесь!

– Верни!

– Больная!

– Верни меня!

К ним направился какой-то мужчина. Разнять хочет? Валерия еще сильнее сжала пальцы. Ни за что!

– Я люблю его! Пожалуйста… Не могу без него!

Глаза из-под капюшона блеснули неоновой синью. И тонкие девичьи пальцы вдруг накрыли ее, разжимая без всяких усилий. Белозубая улыбка озарила задорное молодое лицо, и Синюшка весело фыркнула.

– Дура ты, Ал-ле-ли-я, хоть и умная. Ладно, спишем на беременные гормоны.

Едва заметный толчок в грудь расползся по телу колким онемением. Ноги подломились, а в глазах поплыл белесый туман, растворяя в себе серые улицы, тяжелое небо и озябших на холодном ветру прохожих. Мостовая поплыла вниз, и перед глазами очутилось стремительно темнеющее небо.

– Помогите! – крикнул звонкий голос.
– Женщине плохо! Сердце… Ско-ру-ю…

Тьма вздыбилась плотной волной, и мир вокруг пропал.

***

– Лери! Девочка моя! Лери, проснись!

Под щекой чувствовалось твердое, а по спине скользят широкие ладони. Она узнала бы их из сотен тысяч. И этот запах... Валерия застонала, глубоко втягивая воздух. Ткнулась носом в мягкую кожу шеи, и покалывание коротких щетинок лучше всяких щипков вернуло осознание реальности. Нервы не выдержали, и ветхая пленка самоконтроля лопнула, давая волю слезам.

– Бьёрн… - провыла, запинаясь и захлебываясь воздухом, - живо-о-ой, - стиснула крепкую шею, вплетая пальцы в густую щётку волос.

Сердце встрепенулось и заколотило как сумасшедшее. То подскакивало к горлу, то проваливалось в бездну, разгоняя волны головокружения. И озноб рассыпался по плечам ледяными мурашками, открывая дорогу копившемуся внутри холоду. А вокруг нее клубилось тепло - живое и любимое. Густой голос окутывал мягким «Лер-р-ри», и по лицу скользили чуткие губы, собирая капельки слез.

Вцепившись, как будто он мог исчезнуть, Валерия вздрагивали от каждого прикосновения. Тянулась за лаской и умирала вместе с ее окончанием. Бьёрн гладил и прижимал к себе, но ей нужно больше. Нужно сильнее, чем воздух и вообще все. Подкараулив осторожные губы, она прижалась к ним, жадно требуя поцелуй. Невозможно расцепить пальцы, но и ждать больше невозможно. Ухватившись за ткань рубахи, рванула ее вверх, пытаясь добраться до горячей кожи.

На периферии слуха послышалось оханье, кажется, хлопнула дверь, но Валерию это не интересовало. Ее муж рядом! Родной, настоящий и такой… ее! Весь только ее! Большой нежный Мишка… Возбуждение проснулось мгновенно. Яркое, как вспышка магния, вытравило колющий сердце холод и огнем заструилось по венам.

Бьерн весь замер, когда без всякого стеснения Валерия дёрнула за пояс штанов.

– Любимая…

Неуверенность в его голосе насторожила, а попытка отстраниться привела в ужас. Нет-нет! Она не готова отказаться от него сейчас! Просто не может!

– Бьёрн, - ее шепот бы полон мольбы, - любимый, - бормотала, обнимая и притягивая к себе, - мой…

С обречённым стоном он сжал ее в объятьях. Опрокинул на кровать, подминая и накрывая собой. Восторг от ощущения крепкого тела перетек в новую волну возбуждения. Она неловко пыталась лишить их обоих одежды, но лишь сильнее затягивала узлы шнуровок.

– Сейчас, - лихорадочный шепот обжигал слух крошечными разрядами молний, - сейчас, моя девочка… нетерпеливая, сладкая… моя…

Валерия вскрикнула, почувствовав соприкосновение обнаженной кожи. Выгнулась, подставляя свободную от шелка грудь под торопливую ласку. Ладони заскользили по налитым буграм мышц, и она сжимала ногами крепкие бедра, умоляя дать ей почувствовать, что это все не сон. Что сейчас он – здесь, и все вокруг - та самая реальность, в которой она – Аллелия, и по-настоящему живая.