Эхо забытых стен
Шрифт:
Отвратительные, чавкающие звуки доносились из Шиганшины, удалявшейся всё дальше за кормой. Жуткие тени Титанов двигались среди пожаров. Над городом возвышался огромный силуэт Колоссального, его красное, мускулистое тело, окутанное паром, медленно опускалось обратно за Стену. Идеальная, ужасающая демонстрация силы. А затем – Бронированный, прорвавшийся сквозь внутренние ворота, его рыжий, неумолимый силуэт мелькнул в хаосе, подтверждая самые страшные догадки Алексея. Канон был соблюден, даже с его минимальным вмешательством, лишь за одним, невероятным исключением.
"Она жива", – мысль пульсировала в его мозгу, вызывая
Алексей осмотрелся. Вокруг нищие, продрогшие люди. Кто-то истерично смеялся, кто-то рыдал беззвучно. Офицеры Гарнизона, стоявшие на носу и корме, были явно напуганы, но держали дисциплину, отдавая команды матросам. На этом судне было едва ли не тысяча человек. Слишком много. Он понимал, что большинство из них были из районов Шиганшины, обреченные на переселение, голод и страдания.
Через несколько часов, казавшихся бесконечными, лодка медленно причалила к временному причалу, спешно сколоченному на реке в одной из деревень внутри Стены Роза. Здесь уже кипел муравейник. Сотни, тысячи беженцев, спасшихся из разрушенной Шиганшины, высаживались на берег. Крики, команды солдат, лай собак – всё смешивалось в невыносимый шум.
При высадке царила толкотня. Алексею пришлось применить немало усилий, чтобы их группа не распалась. Он подхватил Карлу на руки, осторожно, стараясь не причинить ей новой боли. Кровь продолжала просачиваться сквозь разорванные штаны, и её кожа стала смертельно бледной. Ханнес, кажется, начал приходить в себя. Он попытался помочь, подхватить Карлу, но его движения были слабыми.
«Здесь кто-нибудь, нужна помощь!» – хрипло выкрикнул Алексей.
Солдаты Гарнизона, руководившие высадкой, игнорировали его. Их главная задача была – обеспечить порядок, а не заниматься ранеными, которых было сотни.
«За нами! Идите за мной! – приказал Алексей, стараясь говорить четко и громко. – Нам нужно к медикам. Ищите красный крест, или хоть кого-то из медиков!»
Он понес Карлу, с трудом пробираясь сквозь толпу беженцев. Эрен, Микаса и Армин, казавшиеся такими хрупкими в этом хаосе, шли рядом, цепляясь за него.
Медпункты были развернуты на открытом воздухе, под временными навесами. Они были переполнены. Сотни людей, изувеченных, раненых, в шоке. Медперсонала, казалось, было слишком мало, и они явно не справлялись. Запах йода, лекарств, гноя и человеческих страданий был невыносим.
Алексей подошел к одному из медиков, молодой женщине с изможденным лицом и глазами, полными ужаса.
«У нее ноги сломаны! – коротко отчеканил он. – Она теряет сознание. Кровопотеря. Нужна помощь!»
Медик устало взглянула на Карлу, затем на Алексея. Её взгляд задержался на нём – на его грязном, но крепком телосложении, на его глазах, которые были слишком острыми, слишком осмысленными для обычного беженца.
«Мы… мы не справляемся, – пробормотала она. – Столько раненых… Ноги… С такой травмой…»
Она не договорила, но смысл был понятен. Здесь, в условиях полевого госпиталя, с такими травмами шансов было мало. Откровенно говоря, их практически не было. Сепсис, гангрена, кровопотеря. Это верная смерть. Он сам знал это из своих знаний об анатомии и медицине, почерпнутых из мира будущего.
«Просто осмотрите!» – голос Алексея
был жестким. Он положил Карлу на импровизированные носилки, сделанные из старых одеял.Медик быстро осмотрела раны. Лицо её стало еще бледнее. «У неё… очень серьезные переломы… Мы можем наложить шины, остановить кровь. Но ей нужна операция, которая здесь невозможна. Или ампутация. Срочная. Иначе…» Она не договорила.
Карла застонала. Эрен подскочил, его глаза, до этого опустошённые, вспыхнули яростью. «Сделайте что-нибудь!» – закричал он.
«Ей нужны медикаменты и чистая вода, – сказал Алексей медику. – И место для нее. Мы можем помочь, но ей нужно выжить.»
Медик кивнула, жестом показывая на крайний свободный, залитый кровью участок земли. «Положите здесь. Шины… шины поищу. Обезболивающие на исходе. Вам не повезло. Обычно мы не…»
«Понимаю, – кивнул Алексей. – Нам помогут».
Это был первый шаг. Теперь им предстояла новая битва: сражение за жизнь Карлы в хаосе беженского лагеря. Это будет тяжело. И, что самое главное, непредсказуемо. Теперь он не просто следовал по пути «канона». Он его изменил. И что это означало для Эрена, Микасы, Армина? Что это означало для судьбы мира? Ответы на эти вопросы, казалось, скрывались за каждой новой минутой жизни Карлы. И Алексей, стиснув зубы, готовился к этому новому этапу своей, не прописанной в манге, миссии.
Глава 5
Неделя в беженском лагере растянулась в безвременье. Каждый день был похож на предыдущий, каждый шаг – борьба. Десятки тысяч людей, словно обезумевшие муравьи, вырванные из разрушенного муравейника, топтались на грязных полях у Стены Роза. Земля была сырой, под ногами – липкая жижа из грязи, мочи и рвоты. Над головой висела серая, низкая туча, словно бесконечное покрывало скорби. В воздухе стоял тяжёлый, давящий смрад – смесь нечистот, пота, немытых тел и гниющих обломков жизни, принесённых сюда из Шиганшины. Это было не убежище, а скорее огромный, невыносимый предбанник ада.
Среди этого человеческого моря, под грубым, продуваемым всеми ветрами навесом, лежала Карла Йегер. Алексей, Эрен, Микаса и Армин отвоевали для неё крохотный пятачок земли, но это не принесло облегчения. Её тело, придавленное истерзанными ногами, стало лишь скоплением боли. Самодельные лубки, наложенные медиками в первый час паники, выглядели жалко, плохо удерживая изуродованные кости. Раны воспалились, кровоточили. Запах гноя, кисловатый и удушающий, стал постоянным спутником. Карла была жива, но её глаза, когда она открывала их, были полны нестерпимой боли и отчаяния. Едва различимое дыхание и редкие, слабые стоны были единственным доказательством того, что она всё ещё цеплялась за жизнь, словно паутинка на ветру.
Эрен сидел рядом с ней, спиной привалившись к стене палатки, лицо его было испачкано пылью и грязью, но глаза горели тем же самым, нестерпимым, холодным огнем. Его ярость не угасла, нет. Она просто мутировала, превратилась из открытой раны в загнивающую, хроническую боль. Вместо материнской смерти, дающей чёткую цель мести, он видел её живой. Но какой ценой? Искалеченной, беспомощной, неспособной пошевелиться, зависимой от каждого, каждого дуновения ветерка и каждой крошки, что они могли достать. Это было хуже. Гораздо хуже. Он видел, как страдание превратило её в обузу, в напоминание о его собственном бессилии, о несправедливости мира.