Эхо забытых стен

«Я истреблю их всех, каждого…» – эти слова, знакомые до зубовного скрежета, он теперь шептал не в бессознательном бреду, а в состоянии мрачного, почти трансового оцепенения. Он говорил это не для кого-то, а для себя, для тлеющей в нём ненависти. Она изменилась. Теперь он ненавидел Титанов не за то, что они отняли его мать, а за то, что они изуродовали её жизнь, превратили в медленную агонию, заставили быть обузой, привязали к месту, лишили возможности жить, дышать, радоваться. Этот гнев был глубже, сложнее. Он был злым семенем, брошенным в плодородную почву его души. И Алекс, наблюдая за ним, понимал, что этот гнев станет мощнейшей, движущей силой.

Микаса, его молчаливая тень, прижималась к Эрену. Её черные глаза были направлены на Карлу, и в них отражалась непереносимая боль, граничащая с безмолвным бессилием. Она ничего не говорила, лишь изредка подтягивала на себя край одеяла, укрывая Карлу. Ее инстинкт защитника теперь был направлен не только на Эрена, но и на его страдающую мать. Армин, всё ещё шокированный, бледный, то и дело доставал свою книжку о внешнем мире, пытаясь отыскать в её словах какое-то утешение, но лишь смотрел на неё нечитающим взглядом. Его острый ум, привыкший к логике и анализу, явно боролся с неперевариваемым ужасом реальности. Ханнес, капитан Ханнес, похудел, его взгляд был потухшим. Он бродил по лагерю, словно потерянный, принося им изредка воду, но его попытки говорить были жалкими. Вина за трусость и бессилие убивала его невидимо.

Алекс, их негласный лидер и спаситель, наблюдал за всем этим с позиции отстранённого аналитика. Его собственные переживания – голод, холод, усталость, боль от мелких порезов и ушибов, полученных во время бегства и прорыва – были заглушены внутренним калькулятором. Он добывал воду, стоя в многочасовых очередях, менял у медиков несколько обрывков бинтов из своего старого мешка на хоть немного лекарств и чистой марли. Скрытно, почти незаметно, он приносил им еду, вырывая ее из этого гниющего лагеря. Это была борьба за выживание в миниатюре.

«Она выживет? Или… станет грузом, который сломит их?» – мысль, циничная и прагматичная, крутилась в голове Алексея. С точки зрения "канона", её смерть была катализатором. Её выживание, пусть и в таком состоянии, было прямым изменением, но не влияло на конечную цель Эрена. Наоборот, только углубило её.

Сейчас главной задачей было дождаться эвакуации беженцев внутрь Стены Роза, вглубь территории, подальше от границ. И в это время нужно было начать свою подготовку.

В лагере постоянно находились солдаты Гарнизона, перебрасывающие беженцев, обеспечивающие (с переменным успехом) порядок, но также наблюдающие. Он не мог использовать свои уникальные способности открыто. Его внешность была истощённой, измученной, но не такой, чтобы привлечь подозрения о его необычайной силе или ловкости. Все списывалось на то, что «выживший в этой бойне» – это и так уже что-то сверхъестественное.

Мысли Алексея, пока он добывал воду или ждал в очереди за пайкой, неслись вперёд, оперируя знакомыми понятиями из "канона" и новыми реалиями.

Да, им придется переместиться внутрь Стены Роза. Это неизбежно. Затем – дальше, к Митрасу, столице, в центр событий, куда попадали все тренировочные корпуса. Именно там, в 104-м корпусе, он встретится с теми, кого ему необходимо нейтрализовать: Бертольдом, Райнером, Энни. Титанами-шифтерами.

Но как их поймать и обезвредить? Вот это была настоящая дилемма. Они – обученные солдаты Марлии, ветераны войны, владеющие титанической силой. У него не было своей силы Титана, и он не был готов стать таким, хотя мысль об этом время от времени пронзала его. Лобовая атака – самоубийство. Скрытность, хитрость, знание их психологии и их слабостей – вот его единственное оружие. Он должен спровоцировать их, загнать в ловушку, используя знание их будущего.

Как доказать начальству, что силой Титанов можно владеть? Самая сложная задача. Власти на Парадизе скрывают правду о мире, о Титанах, о королевской семье. Любая информация о "владельцах силой Титана" будет отвергнута или использована ими для собственных, недобрых целей. Прямое заявление – путь к тюрьме, пыткам или к плахе. Нужны доказательства. Неопровержимые. Единственный способ – захватить Титана-шифтера живым, показать его трансформацию. Или предъявить нечто такое, что оставит вне сомнений их истинную природу. Что-то, что вызовет доверие не только у Военной Полиции, но и, возможно, у тех, кто, как Доктрина Йегера, стремится узнать правду.

Он знал, что Гриша должен передать силу Титана-Атакующего Эрену после падения Шиганшины. Это уже произошло, или должно произойти вот-вот. И он должен быть в центре внимания. Допускать это? Или остановить Гришу? Если не допустить встречи Эрена с Гришей, Эрен не получит силу Титана-Атакующего. Тогда вся история кардинально изменится. Но не в лучшую сторону. Какой-нибудь другой беженец, или военный, случайно найдя Гришу, мог стать Титаном. Или кто-то ещё. Цикл всё равно продолжится, но его нити будут в чужих, неизвестных руках. Убить Гришу? Мысль была отвратительна. Алекс не был убийцей по природе. И последствия были бы непредсказуемы. Нет. Эрен должен стать Атакующим. Это его центральная роль, которую можно попробовать направить. Он уже вмешался, спасая Карлу. Это уже чудовищное изменение. Ему предстоит влиять на Эрена, направлять его гнев и его силу, чтобы не допустить Рокота.

Всё это предстояло решить в ближайшие годы, пока они все – и Эрен, и Микаса, и Армин, и он сам, – будут находиться в Тренировочном Корпусе. Пока Титаны-шифтеры будут притворяться людьми. До первого столкновения с ними в Тросте. Там, на первой линии фронта, судьба даст ему первый шанс активно повлиять на ход истории, а не только выживать.

Его взгляд снова упал на Карлу. Она тяжело дышала, почти не реагируя на окружающий шум. Ее спасение было чудом, но это чудо принесло больше вопросов, чем ответов. Она не погибнет быстро и героически. Она будет страдать, а Эрен будет видеть это страдание каждый день. Эта живая рана в семье Йегеров, возможно, лишь укрепит его путь к разрушению. Но теперь Алекс не просто плыл по течению. Он сам стал частью этой истории. И должен был определить её новый курс. Он поднялся, оглядывая кишащий беженцами лагерь. Свою борьбу за выживание он закончил. Теперь начиналась борьба за будущее.

***

Беженский лагерь у Стены Роза был квинтэссенцией человеческого страдания, сгустком грязи и боли, где каждое мгновение было напоминанием о потерях и бессилии. Десятки тысяч людей, выброшенных из своих домов, ютились под промозглым небом, среди ветхих навесов и земляных ям, служивших примитивными туалетами. Запах гниения, сырости и неописуемой вони был столь густ, что, казалось, въедался в лёгкие, отравляя даже воздух.

Под одним из таких навесов, сбитым кое-как из обломков досок и брезента, покоилась Карла Йегер. Ее бледное лицо осунулось, на лбу выступила липкая испарина. Сломанные ноги, худо-бедно зафиксированные грязными бинтами и деревянными палками, были источником постоянной, пульсирующей боли, от которой не спасали редкие, скудные порции промедола, выдаваемого медиками в первую ночь. Её дыхание было поверхностным, отрывистым. Казалось, жизнь вот-вот выскользнет из её тела, как последний вздох.

Алексей отходил от навеса, держа в руках ополоснутый в грязной речной воде котелок. На дне плескалось немного мутной воды, выменянной на половину его последнего запасного сухаря. Каждая такая сделка была битвой. Пища и чистая вода были драгоценнее золота в этом лагере. Он оглянулся на детей. Эрен сидел у ног матери, стиснув зубы, в глазах его тлела знакомая, но теперь глубоко искалеченная ярость. Микаса, прильнув к нему, молча впитывала его боль и свою собственную. Армин, отстранённый и бледный, копался в пыльной книжке, не читая, а лишь цепляясь за её ветхие страницы как за связь с миром, который перестал существовать.

Ханнес появлялся нечасто, всегда с виноватым видом, принося что-то мелкое – корягу для очага, остывшую похлёбку. Он не мог смотреть на Карлу, избегал её глаз, словно её живой, страдающий вид был более страшным упрёком, чем её смерть. Его трусость теперь не дала ей погибнуть, но обрекла на мучения. И эта вина грызла его.

Алексей не тратил силы на разговоры или утешения. У него не было на это моральных или физических ресурсов. Его энергия была направлена на самое главное: выживание группы и наблюдение. Он внимательно следил за перемещениями солдат Гарнизона, слушал обрывки их разговоров, вглядывался в лица вновь прибывших беженцев. Ища признаки своих преследователей – тех самых, из Острога или Караннеса. Пока их не было. Возможно, они не рискнули появиться в таком огромном скоплении людей. Или были где-то в другом лагере. Или просто решили, что он погиб в хаосе.