Экс на миллион
Шрифт:
— Вот какое дело, Ося. Нужно мне сей кабак посетить. Хочу, чтобы ты меня подстраховал. Посмотрел, кто за мной туда придет, куда отведет и что в том доме будет происходить дальше.
— Сделаю. Только не в бекеше пойду, как ты, а в старье своем.
… Студенческий праздник начинался с благопристойного молебна в церкви «во имя св. Татьяны» и торжественного заседания в актовом зале Московского университета. А потом… потом, как писали в газетах, в городе будет выпито все, кроме Москва-реки, да и та уцелеет исключительно из-за сковавшего ее льда. Волнующиеся потоки синих шинелей заполнят улицы и устремятся на Неглинную, в двухэтажное здание ресторана Люсьена Оливье. Прославленный гастроном уже почил в бозе, не ведая,
К назначенному часу я был на месте.
В гардеробной толкотня. Швейцар уже не выдавал номерки. Махал рукой входящим: так идите. Путь мне преградил какой-то дохляк. Косил кровавым взглядом на галуны бекеши, промычав что-то вроде «синий цвет — цвет небес, цвет студентов-повес».
— Дальтоник? — с сочувствием поинтересовался я.
— А как же пуговицы? — с надеждой, что не все еще потеряно, уточнила жертва моего нахальства.
Отстранив его рукой, я поднялся на второй этаж по истоптанной грязными калошами лестнице.
Да уж, не так я представлял себе знаменитый ресторан знаменитого мэтра Оливье. Деревянные лавки, убогая посуда, голые стены. Наверное, все ценное убрали из зала, так сказать, во избежание. Как по мне, так это не праздник студентов, а дешманская туса за гаражами. В одном углу блюют на пол, на котором ковры на один день заменила солома, во втором кавказцы танцуют лезгинку, в третьем хохлы напевают что-то лирическое, утирая пьяные слезы, в четвертом особо продвинутые пишут мелом на спинах товарищей домашний адрес, чтобы извозчик довез до дома упившегося до положения риз ваганта. В центре зала качают на руках очередного оратора, завершившего свою пьяную, маловразумительную речь, стоя на столе. Не дожидаясь, пока поймают в последний раз предыдущего болтуна, следующий говорун лезет на стол, чтобы выдать свою порцию бреда.
Оказалось, что нет. Этот попался то ли потрезвее, то ли действовал в духе традиций. Заорал на весь зал:
— Кто виноват?
Зал хором, моментально сплотившись:
— Татьяна.
И половина участников разом завела песню:
Нас Лев Толстой журит, журит
И пить нам водку не велит,
Но мы сегодня пьяны.
Кто виноват? Татьяна!
В кармане без изъяна, изъяна, изъяна
Не может быть Татьяна, Татьяна, Татьяна.
Все пустые кошельки,
Заложены часы…
— А кто виноват? — не унимался стоявший на столе и пытавшийся дирижировать руками студент.
— Татьяна!
Только отпели очередной куплет, в очередной раз обвинив Татьяну во всех бедах, другая компания громко запела свое:
Снег кружится — январь,
В день Татьянин как встарь
По стаканам вино разливается.
Помнишь старый указ в день Татьянин у нас
Всем студентам гулять разрешается.
Конкуренции между спонтанно сложившихся хоровых обществ не вышло. Теперь уже все дружно подхватили, не особо заботясь о слаженности:
Повалился словно столб,
Головой об землю хлоп, —
Ноги сами собой разъезжаются.
Поскользнулся — и в сугроб.
Поцарапал щеки, лоб, —
Ноги сами с собой заплетаются.
От зари до
зари, как зажгут фонари,Все студенты по улицам шляются.
Они горькую пьют, на начальство плюют
И еще кое-чем занимаются.
Новый оратор на столе, а «дирижёр» взлетает к потолку.
— Это стыдно! Стыдно… В такое время праздновать, когда еще не остыли трупы наших товарищей…
— Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! Слазь со стола! — гнали говоруна студенты из тех, кто побогаче или поумнее. — Хватит с нас митингов. Не все в восторге от ваших революций. Нам учиться нужно. Профессию получать…
— Немедленно прекратите! Вы… Вы… Подстилки самодержавия — вот вы кто! Соглашатели!
— Сессию-то сдал, умник?
Жестко тут, я смотрю. Того глядишь подерутся. Дуэль на сосисках или пивной бутылкой по чайнику. Кажется, у них это называется альма-матерь. Или матер?
Не зная, что мне делать, принялся слоняться по залу. Невольно слушал чужие разговоры. Вернее, всего два их варианта. Пьяные признания в любви, звучавшие довольно двусмысленно в сугубо мужском обществе. И сетования, что нет былого бесшабашного веселья в Татьянин день.
Не удержавшись от соблазна, громко процитировал классику невеселой компании, оплакивавшей упадок студенчества:
— Грубый век, грубые нравы. Романтизьму нету.
— Вот! Вот! — завопил взлохмаченный студиоз в съехавшем набок пенсне, размазывая слезы по лицу и тыча в меня пальцем. — Не студент, а понимает!
— Грубый век, — согласились его собутыльники и протянули мне бутылку. — Выпей с нами, собрат!
— Вас ожидают, товарищ Командор, — тихо шепнул мне на ухо незаметно подобравшийся в бурной толпе длинный нескладный юнец с очень серьезным лицом и бегающим взглядом.
Глава 15
Мистер Вася, у вас есть план?
О, как! Нежданно-негаданно заслужил партийную кличку. Глядишь, войду в учебники истории русской революции. Какой-нибудь амбициозный аспирант из ИМЭЛ защитит в будущем кандидатскую диссертацию, посвящённую забытым героям русского террористического подполья, раскопав мое имя. Или еще из какой научной структуры, где в славные советские времена засели профессиональные натягиватели исторической совы на политический глобус. Я-то в курсе, если что, про гнезда фальсификаторов истории. Откуда у меня такие познания? Так матушка моя преподавала в урюпинском техникуме до распада СССР историю партии, пока ее команда Ельцина не лишила насиженного теплого местечка. Вот она тут же и переквалифицировалась в разоблачители бывших коллег — исключительно в рамках кухонных симпозиумов и околоподъездных научных дискуссий. Наслушался от нее в детстве всех видов антипартийной критики, поедая сырники или яичницу с колбасой.
— Выходите на улицу и садитесь в сани с цифрой 17 на борту, — поторопил меня студент.
Кивнул согласно в ответ. Садиться так садиться. Жаль только Ося меня потеряет из виду.
Вышел на улицу. Сразу обнаружил нужные мне сани. В них на месте пассажира уже сидел очередной студиоз. Напряженный как струна. Рыскающий глазами по сторонам, держа руку в кармане. Наверняка, у него там браунинг или что-то вроде того.
— Гаудеамус! — закричал ему, изображая подвыпившего участника праздника, и плюхнулся рядом.
— Трогай! — скомандовал связной Володи и, вынув руку из кармана, пожал мою. Спросил в полголоса. — Вы Командор?
— Собственной персоной, — подтвердил я и накрыл нам ноги овчинной полостью.
Ехали недолго. Остановились у какого-то сквозного проходного двора.
— Вам туда, — кивнул на проход студент. — Выходите на параллельную улицу.
Спрыгнул с саней и, изображая нетрезвого человека, миновал двор. Студент ждал, пока я скроюсь. Видимо, отслеживал, нет ли за мной хвоста. Конспиратор хренов!