Элемент Водоворота

– Ну что ж, на первый взгляд всё хорошо. – Кабуто отодвинулся, отправив инструменты обратно в сумку. – Но пока не будем перенапрягаться. Сегодня не больше двух часов, завтра попробуем четыре, а послезавтра, если всё будет нормально, можно попробовать выйти на улицу в солнечную погоду. И обязательно будем продолжать терапию. – Он какое-то время смотрел на Итачи, затем поправил очки на носу и добавил: – Только, пожалуйста, не надо геройствовать. Если будет дискомфорт, сразу говори. – Учиха кивнул.

– Кабуто, ты просто гений! – пропела Саюри, тут же оказалась за спиной ирьёнина и положила ему руки на плечи, Якуши запрокинул голову и улыбнулся, встретив её взгляд.

Учиха нахмурился, понимая, что эту картинку из его памяти уже не сможет выжечь даже огонь Аматерасу. Но уже в следующее мгновение девушка снова посмотрела на него, и Итачи поймал себя на мысли, что ловил её взгляд уже какое-то время, потому что хотел запомнить это странное ощущение. Он был абсолютно уверен, пусть это и было почти невозможно, что вспомнил этот взгляд, вернее, те ощущения, что он дарил. Итачи с детства привык, что за ним наблюдают. Взгляды преследовали его всюду, будь то внимательный и гордый взгляд отца, ласковый и тревожный – матери, восторженный и преданный – Саске, завистливые и косые – одноклассников, а временами и старших шиноби, игривые и фальшивые – одноклассниц, холодные и оценивающие – учителей и капитанов. Он внушил себе, что в этом беспардонном разглядывании, в повышенном интересе, неусыпном внимании есть что-то правильное. Внимание было положено ему по статусу наследника могущественного клана, талантливого и подающего надежды шиноби. Он не делал ничего, чтобы это внимание подогреть или усилить, скорее, наоборот, всеми силами старался быть в тени: мало говорил, вел себя скромно, никогда не демонстрировал свою силу без надобности. Но от этого взглядов и внимания становилось только больше. Со временем он привык, действительно привык настолько, что научился их отбрасывать и забывать навсегда, игнорировать. Но этот взгляд он помнил. Помнил, что он как будто согревал лёгким призрачным теплом, подобно лучам заходящего солнца, был ненавязчивым, ускользающим, словно боялся причинить неудобства.

Когда Саюри снова отвела взгляд, спросив о чём-то Амаю, Итачи инстинктивно чуть подался вперёд, испытывая непривычное сожаление и пытаясь сохранить остывающее тепло, подаренное её лучистым взглядом.

– Может быть, сейчас лучше передохнуть, а вечером, когда придёт Саске... – Саюри не договорила, позволив им обоим додумать её мысль самостоятельно. – Он будет очень рад, узнать о результатах операции. К тому же закончить работу над списком мы можем, как и раньше. И если Саске принесёт Кусанаги, то…

– Пожалуй, ты права, – согласился Кабуто, и они оба вопросительно посмотрели на Итачи, тот нахмурился.

– Я согласен, – кивнул он, опустив взгляд.

Так же медленно, как недавно бинты, Кабуто замотал черную повязку, а Итачи терпеливо, почти безразлично ждал, как его глаза снова закроет уже привычная полоска ткани. Отчасти он был даже рад: мир сильно изменился с того момента, как он видел его в последний раз таким чётким и ярким. Изменился до неузнаваемости, но даже это не главное. Изменилось его отношение к этому миру, восприятие. И сейчас он чувствовал, что должен взять паузу, обдумать, восстановить контроль над взбунтовавшимися чувствами. А ещё он думал о том, что вечером сможет снова увидеть Саске.

====== Глава 70. Меч, ожерелье и зеркало ======

Комментарий к Глава 70. Меч, ожерелье и зеркало В главе использована легенда о синтоистских богах Аматерасу, Сусаноо и Цукиёми

Кабуто вздохнул и проследил взглядом несколько стёкших по стеклу капель. За окном уже начало смеркаться, а дождь всё лил, существенно снижая вероятность того, что Саске появится на ферме сегодня вечером. Итачи, вероятно, нервничал именно по этому поводу: тонкие губы были сомкнуты в упрямую линию, пальцы – накрепко сцеплены в замок, спина – вытянута струной. Или, может быть, он всё ещё был под впечатлением от прозрения? Или работа над списком вновь пробудила неприятные воспоминания, как это бывало все три раза, что они собирались в этой комнате и совместными усилиями пытались вычислить Тоби. Обычно Саюри вслух зачитывала в алфавитном порядке имена, возле которых не стояло пометок о том, когда и в какой части фамильного склепа Учиха были похоронены их обладатели. Наиболее частым ответом Итачи было единственное слово: «Убит». Его голос был при этом был ровным, а лицо – спокойным, однако у Кабуто почему-то не оставалось сомнений, кем убит.

Те редкие случаи, когда Итачи этого слова не произносил, как правило, означали не менее чем сорокаминутное обсуждение даты рождения и описания внешности, сопоставление известных Итачи фактов биографии и поступков Тоби, после чего делался вывод, мог ли тот или иной Учиха претендовать на почётной звание серого кардинала Акацки. В итоге они получили список из восьми человек, который и было решено отправить в Коноху, предварительно обсудив ещё раз. Может быть, поэтому Итачи был сейчас так задумчив?

В общем-то, Кабуто уже давно отчаялся понять, с чем могли быть связаны внезапные беспокойства Учихи, поэтому терпеливо ждал, когда вернётся Саюри, которая отправилась отнести тёплый плед и горячий чай читавшей на террасе в кресле-качалке Амае.

Саюри появилась через мгновение.

– Там льёт как из ведра. Саске придёт насквозь мокрым, – констатировала она, бросив взгляд в окно. – Нужно, наверное, разжечь огонь в камине.

– Вероятно, – согласился Кабуто, заметив, как чуть дрогнули уголки губ Итачи. – Займусь этим, как только закончим со списком.

– Мне, в общем-то, осталось только переписать всё аккуратно и передать Какаши, – улыбнулась Саюри, с сомнением глядя на ворох исписанных их с Кабуто разнокалиберным почерком и в нескольких местах перечёркнутых листков.

– Можно ограничиться тремя вариантами. Остальных мы не вычеркнули только с большой натяжкой, – проговорил Итачи, чуть повернув голову на шорох бумаги.

– Ну почему же… – задумчиво протянул Кабуто, пробежав глазами записи. – Хотя, наверное, семидесятивосьмилетний Кагами-сан – это и правда перебор.

– Строго говоря, кандидатура только одна. – Итачи безошибочно повернул голову к замершей с кисточкой в руках Саюри. – Те двое вряд ли могут быть Тоби.

– Но Какаши… – замялась та, – он совершенно точно видел…

– У меня нет объяснения. Я не знаю, как это могло произойти, – Учиха нахмурился, – но смерть остальных двоих кажется мне куда более вероятной.

– В любом случае, Какаши-сану вряд ли понравится подобный расклад, – Кабуто вопросительно посмотрел на Саюри, та лишь пожала плечами и продолжила писать.

Дверь скрипнула, и на пороге появилась Амая, а за ней – промокший до нитки Саске.

Повязку снова аккуратно сняли, открывая обзор, и Итачи сначала чуть плотнее сомкнул веки, затем одним резким движением распахнул глаза. В комнате был полумрак, из источников освещения – только разожжённый Кабуто жестяной камин у стены, недалеко от кресла, в котором сидел сам Итачи.

Саске не нужно было искать глазами – он сидел на корточках прямо у кресла и внимательно, испытующе смотрел ему в лицо. Всклокоченные, ещё немного влажные после дождя волосы, красивое лицо с точёными чертами, нервно вцепившиеся в коленки пальцы рук. Итачи узнавал и не узнавал. Если быть до конца честным, то по-настоящему чётко он видел Саске в последний раз больше десяти лет назад. И он помнил отото впечатлительным мальчишкой, который носился за ним хвостом, заразительно смеялся и забавно дул щёки, когда на него не обращали достаточно внимания.

Во время их следующей встречи Итачи уже начал терять зрение, и лицо брата словно плыло в сероватой пелене, не дававшей ни заглянуть в глаза, ни рассмотреть изгиб тонких губ. Однако тогда Итачи хотя бы удалось прочитать выражение лица, полного ненависти, ярости и злости. И это настолько испугало его тогда, что во время их последней схватки он даже благодарил всех богов, что уже видел настолько плохо, что едва различал очертания фигуры брата.

И вот теперь он смотрел Саске прямо в лицо. И видел всё чётко. Как слегка дёрнулись тонкие брови, как между ними образовалась небольшая морщинка, придавшая лицу сосредоточенное выражение. Как чуть приподнялся острый подбородок, невольно вызвав у Итачи воспоминание об отцовской мимике. Как недоверчиво прищурились большие чёрные глаза. Мамины. Итачи моргнул. Он понимал, что это Саске, и что-то внутри предательски дёрнулось, подтверждая импульсы зрительных нервов, передававшие информацию в мозг. Он видел перед собой не восторженного мальчишку и не обозлённого на весь мир подростка. Молодого мужчину. Сильного, умного, многое пережившего. Взрослого. Взрослого Саске. Концепция не укладывалась в голове, поэтому Итачи прищурился и чуть дёрнул головой.