Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Возвращаясь к медицинской трилогии, сопоставим ее со стихотворением «Про глупцов» (1977), где конфликт поэта и власти представлен в виде противостояния мудреца и трех глупцов, причем последние обнаруживают закономерное родство с главврачом: «Он стервенел, входил в экстаз» /5; 79/ = «Но те двое орут, стервенея» /5; 484/ (вспомним, что и тамада в песне «Я скоро буду дохнуть от тоски…», подняв тост за Сталина, «всех подряд хвалил с остервененьем»); «В ответ мне доктор заворчал» [1963] ^[1964] = «Удаляясь, ворчали в сердцах» /5; 149/; «Ко мне подходят со спины»308 = «И глупцы подступили к нему» (АР-7-198); «Он — супермаг и голем» /5; 404/ = «Спор вели три великих глупца» /5; 148/; «Но властно дернулась рука» = «Но глупцы состояли при власти». Отсюда и повелительные интонации: «Лежать! Лицом к стене!» /5; 77/ = «Темной ночью прикажут: “Вылазьте!”» (АР-7-198).

1963

РГАЛИ. Ф. 3004. On. 1. Ед. хр. 33. Л. 11об.

1964

РГАЛИ. Ф. 3004. On. 1. Ед. хр. 33. Л. 11.

Одинаково ведут себя также лирический герой и мудрец: «Зачем из вены взяли кровь?» /5; 398/ = «Для чего это вам, дорогие?» /5; 149/ (а обращение дорогие уже фигурировало в «Диагнозе»: «Дорогие! Я нормален»; АР-11-52). И если лирический герой опасается, что доктор его «упрячет в желтый дом» (что в итоге и произошло), то мудреца сажают в одиночную камеру: «В “одиночку” отправлен мудрец».

Следующее произведение 1977 года, к которому мы обратимся, — это «Райские яблоки». И действие в них, так же как в «Истории болезни», происходит зимой: «Плыл за окном морозный день, / Дышали люди паром» /5; 389/ = «Ветроснежное поле, сплошное ничто, беспредел» (АР-3-157). При этом главный герой — бывший зэк

— узнает тюремную и лагерную обстановку: «Привычно ёкнуло нутро: / Знакомая работа! / Как бойко ерзает перо, / Перечисляя что-то» /5; 373/ = «Чур меня самого! Наважденье, знакомое что-то» /5; 175/. Об этом же он скажет и в другой лагерной песне

— «В младенчестве нас матери пугали…» (1977): «Я здесь бывал — я узнаю распадок: / Нас выгребли бульдозеров ножи (АР-7-65). В последнем случае, как и в «Райских яблоках», лирический герой произносит свой монолог уже после физической смерти.

Что же касается образа матерого зэка, то он встречался и в одном из вариантов названия «Театрально-тюремного этюда на Таганские темы» (1974) — «Песня бывшего таганского заключенного» (АР-4-202). И вообще лирический герой часто говорит о своих «посадках»: «Не в первый раз садился» («Рецидивист») и др.

В «Истории болезни» герой сдерживается, чтобы не выругаться, а в «Райских яблок» он уже физически не может произнести ругательства: «Но я не извергал хулу, / Молчал, терпел, крепился» /5; 380/ = «Лепоты полон рот, и ругательства трудно сказать» /5; 176/ (при этом черновой вариант: «Липко стало во рту, и ругательства трудно сказать»; АР-17-200, - также находит аналогию в песне «Ошибка вышла»: «И вот мне стали мять бока / На липком топчане»); и даже прибегает к религиозным восклицаниям: «И я воскликнул: “Свят, свят, свят!”» /5; 388/ = «Прискакал<и>, шабаш, матерь божья, знакомое что-то» (АР-3-156) (кстати, «шабаш» упоминается и в первой песне, но в другом значении: «Шабаш калился и лысел»).

В обоих случаях Высоцкий использует свое любимое слово — чуток: «Нет! Надо силы поберечь, / А то чуток устал» [1965] = «Пусть чуток обождут — за другими успеют слетать» (АР-3-157). Это же слово встречается в следующих цитатах: «Я еще чуток добавил прыти» /3; 176/, «В шахте мы повздорили чуток» /2; 179/, «Еще бы чуток шоферов нам» (АР-14-188), «Соседу навесить — / Согреться чуток?» /5; 219/, «И снова носишься, глотнув чуток из форточки» (АР-6-130), «Отдохнул бы ты чуток, / Мое горюшко!» (АР-17-121), «Ну еще пробеги до меня хоть чуток! / Пусть народ на трибуне свистит неприятно!» /2; 434/.

1965

РГАЛИ. Ф. 3004. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 1.

И в психушке, и в лагере героя начинает трясти: «.Доктор молвил: “Вы больны”. / И меня заколотило» /5; 82/ = «Херувимы кружат, ангел окает с вышки — озноб» (АР-3-158); и он испытывает отвращение ко всему происходящему: «…но чувствую отвратно: / Мне в горло всунули кишку — / Я выплюнул обратно» = «Херувимы кружат, ангел окает с вышки — отвратно» (АР-17-200).

И лирический герой в песне «Ошибка вышла», и толпа зэков в «Райских яблоках» терпят страдания молча: «Я было взвизнул, но замолк: / Сухие губы — на замок» = «И измученный люд не издал ни единого стона»; становятся на колени: «Я даже на колени встал» = «Лишь на корточки вдруг с занемевших колен пересел»; и их усыпляют с целью «расколоть»: «А вдруг уколом усыпят. / Чтоб сонный “раскололся”?!» [1966] = «Бессловесна толпа — все уснули в чаду благовонном» (АР-3-160), «Нет, звенели ключи — это к нам подбирали ключи» (АР-3-158) (вспомним еще одно стихотворение на эту тему: «То друзей моих пробьют на зуб, / То цепляют меня на крючок» /5; 330/).

1966

Такая процедура называется «растормозка», и она действительно применялась в советских психушках. Приведем рассказ писателя Михаила Нарицы о его заключении в Ленинградской спецпсихбольни-це тюремного типа: «Спит ли мой сосед? Сколько он порассказал мне сегодня кошмарных вещей! “Это пыточная тюрьма. Под предлогом, что здесь сумасшедшие, им дано право делать все, что хотят. И бьют, и лекарства дают вредные, и допрашивают с уколами. И мне такой укол делали. Когда я пришел в сознание, смотрю — у нее [врача] целая страница исписана… И не помню, что спрашивала и что я отвечал”» (Нарица М.А. Преступление и наказание // Посев. 1971. № 8. С. 39). Из «вредных лекарств» использовалось, например, сочетание мединала (барбитала натрия) с кофеином.

В итоге лирического героя усыпляют: «И крик: “На стол его, под нож! / Наркоз, анестезию!”» («История болезни»). А в «Райских яблоках» функцию наркоза выполняет озон: «Вот сладкий газ в меня проник» /5; 85/, «Пока наркозом не пропах» (АР-11-56) = «Я пока невредим, но и я нахлебался озоном» (восходит же этот мотив к «Балладе о Кокильоне» и «Песне про Тау-Кита»: «И вот / в нирване газовой лежит», «Покамест я в анабиозе лежу...»); «Вот сладкий газ в меня проник, / Как водка поутру» = «Сладость — ватой во рту, и ругательства трудно сказать» (АР-3-158).

А что касается сонности «желтого дома» («Правда, в этом доме сонном / Нет дурного ничего…» /5; 405/), который является олицетворением всей страны, то здесь можно вспомнить «Купола» (1975), в которых кони влекут лирического героя «сонной державою, / Что раскисла, опухла от сна».

Теперь посмотрим, как в песне «Ошибка вышла» и в «Райских яблоках» ведет себя власть: «Раздался звон, и ворон сел / На белое плечо» = «Нет, звенели ключи — это к нам подбирали ключи»; «Но властно дернулась рука: / “Лежать лицом к стене]”» = «Не к мадонне прижат, а к стене, как в хоромах холоп» (АР-17-200).

В первом случае «властно дернулась рука», а во втором: «И апостол-старик — он над стражей кричал, комиссария» (СЗТ-2-371).

Совпадает и дальнейшее описание главврача и «апостола Петра»: «Врач бегал от меня к столу, / Кривился и ворчал» [1967] = «И кряхтел, и ворчал, и не смог отворить, и ушел»; «Шабаш калился и лысел» = «Близорукий старик, лысый пень, всё возился с засовом» (АР-3-166) (с характеристикой старик, лысый пень перекликается также описание Черномора в «Лукоморье»: «Без опаски старый хрыч баб ворует, хнычь не хнычь»); «Он — дока, но и я не прост» /5; 384/ = «Он — апостол, а я — остолоп» (похожее сравнение присутствует в песне «Про любовь в Средние века»: «Ведь он — король, а я — вассал»; причем синоним вассала появится и в «Райских яблоках»: «Не к мадонне прижат, а к стене, как в хоромах холоп»).

1967

РГАЛИ. Ф. 3004. Он. 1. Ед. хр. 33. Л. 15.

Более того, описание главврача и его прислуги совпадает с описанием знакомых лирического героя, которые пришли на его похороны: «Угрюмый стражник встал к двери, / Как мститель с топором» (АР-11-42) = «Почто вы невеселые, угрюмые, / Процессия, за гробом семеня…» /5; 508/. И герой одинаково обращается к тем и к другим: «Мне кровь отсасывать не сметь / Сквозь трубочку, гадюки!» /5; 402/ = «Не сметь канючить! Ишь, чего удумали!»/5; 508/.

В песне «Ошибка вышла» лирический герой сравнивает своих мучителей с чертями и шабашем («Все рыжую чертовку ждут <…> Шабаш калился и лысел»), а в «Райских яблоках» он саркастически отождествляет власть с ангелами и апостолами: «Херувимы кружат, ангел выстрелил в лоб аккуратно» /5; 510/.

Подобное формальное различие не должно вводить в заблуждение, так как в произведениях Высоцкого и ангелы, и черти зачастую являются олицетворением советской власти и потому неотличимы друг от друга: «Зря пугают тем светом — / Там лишь черти с кнутом. / В лоб удар — я на этом, / В печень бьют — я на том» («Побег на рывок»; АР-4-14) = «Пусть вторично убьют — ведь застреленных балуют раем, / И оттуда — землей: есть идея и тайный расчет» («Райские яблоки»; АР-3-160). В последнем случае лирический герой тоже получил «в лоб удар»: «И за это меня застрелили без промаха в лоб».