Эндшпиль

Таверна загудела, поддатые бородачи затопали ногами, заорали — мысль о том что император переселяет к ним ненавистных иноверцев, не понравилась никому. На подобный эффект я и рассчитывал.

— А вы что не знали? — я деланно удивился. — Так сюда уже караван идет ведь.

— Какой караван?

— Мы с ребятами, — я обвел своих бойцов рукой, — обогнали его, когда ехали. Потому в караван-сарае и не встали, они туда планировали приземлиться, — использовал я местное слово, означающее временную остановку. — Не сильно опередили их, всего на день, пожалуй даже меньше. Это не переселенцы еще — небольшой караван совсем, это старшины северных, пока только местечко присматривают.

Зал снова загудел. Кто-то из вспыльчивых бородачей даже запустил в стену кружкой, от избытка чувств.

— Ну да, старшины, — я пожал плечами, — северяне богатые, наняли отряд имперской стражи, золотишко то у них всегда в избытке, ну и выдвинулись смотреть земли которые себе приберут… По слухам золота с собой везут, немеряно. Каждый из них весь семейный скарб волочет, подальше от войны. Так что чем те громадные сундуки на колесах набиты только предки ведают. Эх, пощипать бы их, — мечтательно затянулся я трубкой, набитой местной дурман-травой, — да поди справься с ними, ублюдки носатые целый гарнизон купили… Денег у них… Говорят их старшины даже нужники себе из золота льют.

Безусловно местные власти знали, что к ним направляется караван сборщиков податей, даже пытались что-то втолковать толпе, разгоряченной близкими врагами по вере(хотя скорее всего близким золотом) и обильным количеством вина, да только ничего у них не получилось.

Горожане и даже примкнувшие к ним селюки уже загорелись идеей, которую я, взяв на себя роль рассказчика, внедрял им в головы. Под конец рассказа я громко выматерившись на местном, не забыв помянуть предков и намекнув на то что «ложе делил» с мамами всех носатых северян, даже вышел во двор и сорвал рогожу с телег, явив собравшимся бочонки с вином и мешки дурман травы, отчего толпа радостно загудела. Раздавая пойло и курево, бросая в толпу мешочки с дуртравой, я начал пламенную речь, а под ее конец, даже сорвал рогожу с третьей повозки, демонстрируя сложенные штабелями клинки, и призвал поднять неверных на ножи.

Слабо окультуренные и вечно чем-то обдолбанные селяне уже делили промеж собой воображаемые сундуки с драгоценностями, соглашаясь с моими речами и наскоро сочиняя причину поубивать северян. В конце-концов, решив, что неверным тут не место, (а особенно очень богатым неверным) толпа, не дождавшись рассвета, поперла к караван-сараю в который в этот самый момент входил имперский гарнизон.

Пацанва бегала от дома к дому, вопя во всю глотку и вызывая горняков в поход во славу веры, раздавая, совсем бесплатно, бурдюки с крепким вином, туго набитые мешочки дурман травы и даже мечи из повозки, которую на благое дело пожертвовал странствующий купец, который и рассказал о приближении каравана, тем у кого своих не было. Хлипкий отряд местного графа толпа почти не заметила, и, незадолго до рассвета, прорвав тоненькую цепочку воинов феодала, пытавшихся ее хоть как-то угомонить, снесла забор окружавший территорию караван-сарая, выломала ворота, и, переворачивая попавшиеся на пути телеги других постояльцев, рванула в атаку на опешивший отряд сборщиков податей.

Обдолбаное и пьяное мужичье — благо и в вино, и в их курево я добавлял свою наркоту, сильно мощнее — были не столь уж серьезной боевой единицей, но численность спасала. Извечный их метод: нападать сильно превосходящей толпой, сработал и в этот раз. Защитники каравана, положив не меньше трети бородачей, все же дрогнули под напором, строй распался и превратился в множество отдельных схваток, в которых численное превосходство решало. Одурманенная толпа сбивала солдат с ног, налетала на каждого упавшего целым десятком, бешено воя и улюлюкая, подпрыгивая, готовясь в любой момент отскочить на безопасное расстояние, затаптывала тогами и буквально затыкивала ножами. Оставляла труп, иногда даже успев сорвать что-то ценное, и неслась дальше к огромным сундукам на колесах, которые, как уверял кочующий торговец, были доверху набиты золотом и драгоценными камнями.

Когда солнце показалось над горизонтом битва была закончена. Опьяненная бухлом и боем толпа, постепенно возвращалась к человеческому виду, и разочарование накатывало на нее, словно утреннее похмелье.

Золота в сундуках не оказалось. Северян в караване — тоже. Кочующий торговец куда-то пропал, а медленно остывающие бородачи, внезапно осознали себя посреди массового побоища и, разочарованно глядя вслед улепетывающим остаткам гарнизона — в основном всадникам — начали понимать, что натворили знатных делов.

Уцелевшие бойцы доберутся до одной из многочисленных придорожных крепостей, а откуда в столицу отправят птицу и сколько времени понадобится, чтобы из соседнего региона сюда прислали целую армию одним предкам известно.

Я, набросив маскировку на летающий корабль, завис над побоищем: еще один фитиль был подожжен, еще к одной бочке с порохом приближалась крохотная искорка, и насколько сильно рванет, я даже не представлял.

Империя казалась мне громадным, но неповоротливым левиафаном. Огромная, зубастая пасть твари могла проглотить целиком все что попадется ей на пути, толстая броня, что покрывала громадную тушу, была непробиваема, вот только нервные импульсы, от кончика хвоста до крохотного мозга, бежали слишком уж медленно.

Казалось, чудовищный левиафан сможет пожрать все, до чего дотянется, но поперек глотки вдруг встала кость, а толстую шкуру, под броней которую не пробить ни топором ни молотом, как оказалось, можно проткнуть тонкой иголкой, легко проходящей между пластинами брони. Каждый отдельный укол не мог навредить громадной туше, она его даже не чувствовала, но каждый укол, оставался крошечным очагом инфекции.

Зараза плодилась, вирус расползался по гигантской туше, пропитывал каждую мышцу и нерв, и разрушал левиафана изнутри. И пусть пока что эффект не заметен, но вскоре сгнившая плоть сползет с костей, истлевшая шкура не удержав внутри безмерную массу гниющего мяса, разорвется, и ядовитый гной выплеснется наружу, залив весь мир и уничтожив все живое.

Я покачал головой отгоняя промелькнувший перед внутренним взором образ. Я надеялся что этого не случится. Я надеялся что нервные импульсы дойдут до мозга раньше чем гангрена пожрет всю тушу монстра. Я надеялся что он отступит. Выплюнет добычу и отползет зализывать раны… Потому что не хотелось думать, о том, что будет в противном случае.

Глава 12

— Ну и как тебе парень? — архимаг Орвил Ланте даже не обернулся на звук шагов. Он стоял на балконе одного из лучших ресторанов столицы, а рядом с ним — на столике — лежала стопка бумаги, из которой маг, хитро ее сгибая, делал что-то похожее на птиц или летучих мышей, во всяком случае нечто крылатое.

— Силен, — усмехнулся Тор Ле Вин, проследив взглядом за одной из бумажных птичек, которая, совершив хитрый пируэт, перелетела через площадь и скрылась из виду, — находчив, изобретателен, харизматичен. Из него получится отличный полководец, но правитель плохой.

— С тобой справился?

— Справился, но нечестно, схитрил.

— Проявил воображение, — снова улыбнулся Ланте, — парень горазд на выдумки.

Еще одна бумажная птичка, больше похожая на широкий наконечник стрелы, сорвалась с пальцев архимага и почти по идеальной прямой пересекла площадь и скрылась между домами на той стороне. Маг вынул из кармана маленькую тетрадь и наскоро перерисовал туда схему по которой сгибал птичку.

— Что ты делаешь? — поинтересовался Ле Вин

— Пытаюсь переизобрести форму крыльев, — Ланте быстро согнул из листа бумаги еще одну такую же птичку. — Парнишка Адд очень уж интересно летал, я так на своих крыльях не смогу. Очень резкие, агрессивные маневры, высокая скорость, и я до сих пор не смог понять как он себя двигает. Крыльями он не машет, я вообще не заметил их, ветра вокруг нет…

— Бросай, пошли поедим, потом сделаешь свои крылья. А я расскажу как пацан меня победил.

Ланте запустил последнюю бумажную птичку и, собрав листы бумаги, пошел вслед за другом к столику. Тот, прихрамывая и опираясь на трость, уже зашел с террасы в ресторанный зал и сейчас остановился у огромного аквариума, рассматривая плавающих там водяных тварей.