Erratum (Ошибка)

Он снова встречался с политиком. Теперь не было королей или императоров, теперь были президенты и премьер-министры. Менялись названия, менялась форма власти, ныне избираемой якобы народом, а суть оставалась та же. Он мог купить любого, он мог предложить кому угодно из них то, от чего бы они не смогли отказаться. Фактически, сам их высокий пост говорил о том, что они продажны, что они готовы идти на сделки, будь то сделки с совестью, или с черным золотом. К слову о черном золоте: он ненавидел фанатиков, и империя купленных им политиков должна была сохранить мировое господство, которое дарила нефть, поэтому выход напрашивался сам собой. Черное золото должно было перетечь в империю. Как? Старым добрым проверенным способом: я хочу то, что есть у тебя и нет у меня - как этого добиться? отобрать.

Войну он всегда величал кровавыми жнивами. Каждый раз, когда начиналась война, дреги устраивали многодневные празднества, они пили и гуляли, и жрали падаль ведрами, в предощущении новой падали, грядущего ее несметного количества. И даже скользящие твари, насколько он мог их понять, получали от войны выгоду. Всем было хорошо известно, что превыше всего они ценили трускл - черные ягоды, из-за которых могли пребывать в бесформенной прострации. И именно во время войны, ягодами чернели все адские долины, вскармливаемые, словно удобрениями, человеческим горем. А демонов судьбы ждала добыча в виде града сфер Идиа, сыпящихся сверху. Все это напоминало непрекращающийся фейерверк, нескончаемый бал - война.

Он готов был сделать все, что нужно, и даже больше: слишком давно не было настоящей драмы, пришло время полить пустынные земли кровью.

Глава 38

Уцур шел по коридорам домой. Его выпустили так же неожиданно и без лишних объяснений, как и забрали. Просто дверь камеры распахнулась и ему сказали, что он свободен. Это означало, что Аба больше не злился на него. Но Уцур давно уже сердился сам на себя, и за дни заточения окончательно пришел к выводу, что виновен в том, что случилось с Софией, и к тому, что в результате он наказал себя не меньше, чем ее, позволив забрать ее. Тяжелые мысли не придавали ему бодрости духа, но царь держал себя в руках и решил, что больше не позволит гневу руководить собой, потому что его всплески слишком дорого обходились окружающим, и в итоге ему самому. Он размышлял о том, что следует разыскать Лили и Рамуэля, и, возможно, извиниться перед ними, и выяснить, что же на самом деле тогда произошло с Софией, выслушать все то, что пыталась ему в последний раз сказать чудо-девушка. Уцур задумался о том, что же ее заставило принять участие в судьбе Софии и почему она хотела помочь ему, но решил отложить все свои вопросы до встречи с ней.

Дверь в свое жилище он по привычке с силой толкнул рукой, и она хлопнула по стене, хотя на тот момент это не было признаком ни гнева, ни раздражения. Внутри кто-то тихо охнул. Уцур напрягся и автоматически принял боевое положение, но в квартире царя не поджидали ни полчища демонов, ни неведомые враги, а лишь хрупкая девушка, сидящая на его кровати, с волосами, укрывающими ее подобранные колени.

– София, - он не верил своим глазам.

Она вжалась в спинку кровати, а руки лишь сильнее сжали худые ноги.

– Нет-нет, - твердила она.

– Не бойся, я не причиню тебе вреда, - мягко произнес он, и осторожно двинулся к ней, как к испуганному животному.

– Я не вернусь, ни за что, - бормотала она, - лучше смерть.

– Никто и не возвращает тебя, София, все хорошо, - успокаивающим голосом произнес он, присаживаясь в ногах кровати.

– Зачем ты пришел? Не надо отсылать меня, я ничего не сделала.
– Она была на грани отчаяния, пальцы нервно сжимали выпуклости коленных чашечек.

– Успокойся, София, я ничего тебе не сделаю.
– Он потянул руку, чтобы погладить ее, но она так дернулась, что он решил этого пока не делать. Уцур грустно смотрел на затравленное существо, в которое превратилась София по его вине.
– Прости меня, - прошептал он не то ей, не то самому себе.
– Что, если ее так и не удастся вернуть, - подумал он, глядя на девушку. И от этой мысли ему стало совсем худо на душе. Может быть, хозяин мог бы взять сферу и помочь ей, но страшно было подумать, какую цену он запросил бы за свои услуги. Уцур содрогнулся, но вскоре понял, что заплатил бы любую цену, лишь бы вернуть ее. Глаза Софии беспокойно шарили по сторонам, и только когда взгляд ее останавливался на картинах за окном, она едва заметно успокаивалась.

– Побудь тут, - произнес он, подымаясь.
– Я скоро вернусь.
– И снова его рука повисла в воздухе, так и не дотронувшись до девушки, потому что он боялся испугать ее еще сильнее. Уцур вздохнул и решительно вышел из комнаты.

Лили услышала голоса в библиотеке и осторожно заглянула туда. Мимо полок прохаживался Ник, а в кресле перед ним сидел чем-то знакомый ей человек.

– Так ты утверждаешь, что все, что происходит здесь - это сон?
– Говорил Ник.

– Мы не знаем, когда спим, а когда бодрствуем, - произнес человек.
– Равно, как можно жизнь счесть сном, так и все, происходящее здесь, может оказаться лишь сном.

– Если жизнь - лишь сон, то ради чего стараться?

– Ради природы всего сущего, чтобы не нарушать поток, но следовать ему.

– В потоке частиц частицы не различить. А как же слава?

– Что слава - забвение.

Их реплики напоминали Лили шахматную партию, но все же она продолжала вслушиваться в их разговор.

– Ты говорил, что безразлично наблюдать одно и то же сто лет, двести или бесконечное время, - произнес хозяин, потрясая перед его лицом книгой, которую он держал в руке.

– Верно, - кивнул тот, - это лишь круговорот вещей.

– То есть тебе едино, проведешь ты в слоях сто лет, двести или вечность?
– Ухмыльнулся хозяин. Книга заняла свое законное место на полке. Человек поменял позу и склонился в кресле, оперев голову на кулак, и тогда Лили узнала его - это был Марк, которого она встретила в окружении римских легионов.

– Нет, Марк, - вырвалось у нее, и тем самым она выдала себя.

– Приветствую тебя, Лили, - произнес Ник, ничуть не удивившись, - проходи, присоединяйся к нашей беседе.

– Это не беседа, это ловушка, - горячо возразила она, подходя к креслу и Марку.

– Сочту за честь познакомиться с Вами, госпожа, - произнес Марк, подымаясь из кресла и кланяясь ей. Лили смутилась, но руки не отняла.

– Марк, - прошептала она, несмотря на то, что остаться не услышанной Ником было нереально, - мы знакомы. Это я, Лили.

Марк лишь недоуменно взирал на нее, не зная, как расценить сказанное - как розыгрыш, или как ошибку.

– Помните, Вена, палатки...
– еще раз попыталась Лили.

Ник с интересом наблюдал за ними.

– Простите, но я Вас не знаю.
– Извинился Марк, предлагая ей соседнее кресло. Лили присела, поглядывая изредка на Ника, но больше уже не пыталась воззвать к памяти Марка.

– Ты думаешь, он философ?
– Неожиданно спросил Ник, словно Марка не было сейчас рядом с ними.