Это могли быть мы
Шрифт:
– Ты еще даже билет не купила?! – взвизгнула Элизабет. – Боже, понятия не имею, в каком мире ты живешь!
– Ну, это уже моя забота. Это мой номер. Может, напишешь мне подробности? Спасибо.
И она отключилась, пока дело не дошло до настоящей перепалки. Она понимала, что на той стороне пороха предостаточно.
Теперь она смотрела на кресло напротив, где сидел ее муж. Сразу после взлета он отгородился от нее и не сказал ей ни слова, видимо, злясь, что она все же влезла в самолет вместе с ним. Прямо как по пути в Лос-Анджелес, когда она оставила позади прежнюю жизнь. В приступе тревожного мазохизма она достала из ручной клади сигнальный экземпляр книги Эндрю. Ее пальцы скользнули по его имени на обложке, прежде чем она погрузилась в чтение, словно ныряльщик.
«Врачи
Хм… Кейт это помнила совсем иначе. Когда родилась Кирсти, врачи держались высокомерно и снисходительно, если не откровенно жестоко. Неужели эта книга была просто собранием лжи? Она перелистнула несколько страниц.
«Должен признать, я не верил, что Кирсти когда-нибудь научится общаться. В ее ранние годы надежды было мало. Это Оливия убедила меня попробовать».
Оливия. Та самая Оливия? Ее Оливия? Неужели она все еще там, на том самом месте, где ее оставила Кейт? Боже, в своей записке она просила приглядеть за детьми день, максимум – неделю. Но не пятнадцать же лет! Что это значило? Они вместе? Возможно ли? Это казалось немыслимым. Но откуда ей знать? Поэтому-то она и не хотела возвращаться, даже оглядываться назад. Люди, которые для нее навечно застыли в янтаре, явно не были застывшими.
Эндрю и Оливия. Это невозможно. Нет.
Кейт вернулась к книге в поисках упоминаний себя.
«Я остался один с Адамом и Кирсти, когда им было семь и пять, и это были непростые годы».
Вот и все. Не удостоил ее даже местоимения.
Она продолжала листать, то погружаясь в чтение, то отвлекаясь, слишком страшась боли, чтобы читать внимательно. Неужели Кирсти, описанная в книге, существовала на самом деле? Со своими симпатиями и антипатиями, заливистым смехом – маленькая личность? Посылающая ему воздушные поцелуи и улыбающаяся при виде него? Способная сказать, что она голодна или замерзла, или хочет игрушку?
«Как это несправедливо». Старая мысль оглушила Кейт по-новому. Сбежав, она сама отказалась от любых прав на справедливость. Но этот ребенок совершенно не напоминал ту Кирсти, которую помнила она – кричащую, плачущую, страдающую припадками. Ощущение, что это тело – лишь пустая оболочка, не способная общаться и постоянно грозящая умереть. Ей не досталось ничего – ни любви, ни смеха, ни общения. Просто осознания, что Кирсти понимает, кто она такая. Тогда она была бы готова отдать за это что угодно. Неужели ей просто не хватило терпения? Когда она ушла, Кирсти было всего пять. Их убеждали, что она никогда не сможет говорить, разве не так? Неужели ей просто нужно было надеяться сильнее?
Кейт вздохнула и убрала книгу в сумку, с глаз долой. Гадать не было смысла, пока она не приедет и не увидит все собственными глазами. Хоть она и не была уверена, что увидится с ними. Или что они захотят с ней увидеться.
Она подумывала подключиться к сети в самолете, чтобы проверить, как дела у Трикси, и, может быть, написать письмо Сьюзи. Она была уверена, что Сьюзи бы поддержала ее кучей мемов на основе цитат, приписываемых персидским мистикам. Сегодня у нее была намечена очередная акция протеста по поводу слухов о том, что верховный суд собирается отменить вердикт по делу Роу против Уэйда, от участия в которой Кейт уклонилась. Хоть ее и угнетала мысль, что все их страхи шестилетней давности так быстро сбылись, в глубине души Кейт чувствовала облегчение, что ее там нет. Пусть она и поддерживала право на аборт, и для этого у нее было оснований побольше, чем у многих других, ей всегда казалось, что на акциях протеста она отыгрывает роль. Она не знала, действительно ли ее можно считать человеком, которого судьбы незнакомых людей беспокоят настолько, чтобы выходить на марши и махать флагами. Сьюзи, казалось, обладала неистощимым запасом участия и злости, наверное, потому что сама была одинокой и бездетной. Кейт вдруг поняла, что Сьюзи стала для нее новой Оливией, хоть эти женщины были совершенно несхожи между собой. Она успокаивала себя тем, что жизнь в Лос-Анджелесе была настоящей, а не бледной тенью того, что было у нее в Англии. Здесь были друзья, даже семья. Здесь рядом всегда были люди, скольких бы ты ни оставила в прошлом.
Кейт, 2016 год
Толпа вокруг обступала, словно бурные морские воды.
Опасно.– Все в порядке? – одними губами спросила Сьюзи.
Кейт кивнула. Она подняла руки и поправила на голове вязаную розовую шапочку в форме вагины, если можно было утверждать, что у вагины есть форма. Она понимала, что шапочки выглядят очень глупо и ставят под сомнение серьезность вопроса.
Кейт старалась не обращать внимания на растущее возбуждение толпы, запах немытых тел от некоторых протестующих, орфографические ошибки на транспарантах. Они испытывали одновременно возбуждение и ярость, примеряя на себя роль активистов, сражаясь за то, что их поколение считало само собой разумеющимся. Но никто из них не знал, как о чем-то просить, писать письма или обзванивать кого-то. Им не приходилось сражаться. Полученное право усыпило их бдительность. Кейт точно не знала, чего они сегодня требуют. Тот человек собирался попасть в Белый дом вопреки всему. Ходили слухи, что русские взломали машины для голосования, но Кейт в это не верила. Как и в ее родной стране, все просто шло под откос. Тучные годы закончились. И вот они вышли на марш, чтобы показать, что им это не нравится. Ярость скрывала захлестывавший всех ужас. Неужели все это происходит с нами на самом деле? Кейт в последнее время часто слышала о «Рассказе служанки» – книге, которую когда-то читала в колледже, но жизнь в Америке, казалось, действительно потихоньку начинала двигаться в этом направлении. Люди предпочитали говорить об этом в виде шуток или мемов в интернете, но страх был реален и только усиливался. Пошли разговоры о запрете на аборты и даже на контрацепцию, об отмене однополых браков почти сразу же после их разрешения. Неужели именно так все и рушится – шутишь, шутишь, и вдруг наступает момент, когда поднимаешь голову, и шуточки оказываются правдой?
После свадьбы, которой ни она, ни Конор не желали, испорченной Аланной, появившейся, словно в греческой трагедии, и заявившей, что Трикси – не дочь Конора, поначалу ничего не изменилось. Аланну забрала охрана, а потом она отправилась в наркологическую клинику; Трикси шла по проходу перед Кейт на нетвердых ногах, и по ее лицу катились слезы, смешанные с тушью. Кейт и Конор произнесли нужные слова, подписали документы и стали мужем и женой. На следующий день Конор стоял перед Трикси, которая брала образец слюны для теста ДНК.
– Это необходимо? – пробормотала Кейт, обнимая плачущую Трикси. – Она все равно остается твоей дочерью.
Конор гневно посмотрел на нее.
– Ты спятила?
Вот так он стал разговаривать, став ее мужем. Пришли результаты теста, и Аланна оказалась права – Конор не был отцом Трикси. Аланна утверждала, что это был какой-то актер, чьего имени она даже не могла вспомнить, – настолько была в тот момент одурманена наркотиками. Конор больше ни слова не говорил по этому поводу, но все изменилось. Когда Кейт приглашала Трикси в дом, Конор просто выходил из комнаты. Он по-прежнему платил ей пособие и не забрал ключ от дома, но больше ни секунды не проводил с девочкой, не отвечал на ее сообщения и не разговаривал с ней по телефону. Он полностью выбросил ее из своей жизни.
Она пыталась утешить Трикси.
– Он опомнится. Это просто шок.
Вот поэтому она и не хотела снова выходить замуж. Во всяком случае, это была одна из причин. Необходимость извиняться за поведение другого человека. Нести за него ответственность. Она видела, как девочка печальными глазами следит за передвижениями Конора по дому, подавленная, понимающая, что не имеет на него никаких прав, и Кейт пыталась хоть как-то ей это возместить. Но разве могла благонамеренная мачеха заменить биологического родителя? Она не знала и не хотела слишком много думать о том, кто заботится о ее собственных детях.
Потом произошло еще кое-что. Через восемь лет после того, как она бросила мужа, сына и дочь, закрыв эту главу своей жизни, Кейт снова забеременела. Это казалось настолько невероятным, что она долго отказывалась это признать – слишком долго. Конор следил за ее циклом внимательнее, чем она сама, и спросил, почему у нее уже два месяца нет месячных. Она туманно ответила, что и раньше случались сбои. Он настороженно посмотрел на нее. Однажды утром, когда она наливала кофе в металлическую чашку, собираясь поехать в студию, он посмотрел ей прямо в глаза. Просто удивительно, как редко это происходило, если учесть, что они жили под одной крышей.