"Фантастика 2025-104". Компиляция. Книги 1-36
Шрифт:
Что ж, надеюсь, я увижу новые крупные купюры, когда буду получать зарплату. Хотя нет, вряд ли. Сто рублей молоденькой учительнице, только-только окончившей педагогический институт, точно не будут платить. Кажется, бабушка рассказывала, что в начале шестидесятых она работала секретарем-машинисткой в литературном институте и получала рублей сорок или сорок пять. Позже, когда она получила опыт, и ее перевели на должность повыше, она стала получать шестьдесят рублей. Это было уже после денежной реформы. Значит, и мне, скорее всего, платят примерно столько же — шестьдесят рублей. Ну может, чуть побольше. Надо будет завтра как-то аккуратно, чтобы не вызвать подозрений, выяснить это у моей новоиспеченной коллеги Катерины Михайловны. Ну а пока буду тратить то, что есть. Надеюсь, настоящая Даша на меня не обидится. А может,
Иногда, вспоминая свое загадочное путешествие в пятидесятые годы двадцатого века, я думала: а что, если я могла поступить совсем по-иному? Дать согласие стиляге Джону (а в рабочее время — передовику завода Ивану) согласие на брак, подать вместе с ним заявление, сыграть веселую свадьбу в общежитии, нарожать ему детей… В общем, жить так, как жило большинство советских людей. Может быть, мы бы получили квартиру тут, в новостройке, и оказались соседями Катерины Михайловны. Клеили бы вместе с Ваней обои, несерьезно ссорились из-за их цвета, красили потолок из самодельного пульверизатора, покупали побелку на стройку по соседству (трешка за кулек), смотрели телевизор по вечерам, делали уроки с детьми и вспоминали, как весело барагозили в юности, глядя на совместные фотографии, где Ваня — с причудливым коком на голове, а я — с бабеттой. А отправив детей на дачу к бабушке, иногда включали бы музыку и вспоминали давно позабытые движения «атомного» и «гамбургского тройного». Ну да ладно, что сделано, то сделано.
Поразмыслив, я пришла к выводу, что в свой последний день прошлого путешествия во времени, когда мы отмечали Новый Год вместе со звездами футбольной сборной СССР, я поступила совершенно правильно, не приняв предложение руки и сердца. Между мной и моим несостоявшимся женихом была огромная пропасть, и дело даже вовсе не в том, что по факту мне было почти пятьдесят, а ему — слегка за двадцать. Важно было другое: Ваня, в отличие от меня, проживал свою, единственную, настоящую жизнь. То что, происходило вокруг, было для него родным, привычным и естественным. Он ничего не знал ни про грядущую через двадцать с лишним лет перестройку, ни про Ельцина, ни про развал СССР, ни про махинации Мавроди, ни про кризис 1998 года… Он был однолюбом и простым работягой и, скорее всего, прожил достойную, хорошую жизнь, и сейчас уже давным-давно на пенсии, если еще жив. Если он родился в начале тридцатых, то в 2024 году ему, наверное, уже за восемьдесят, как и Андрею, мужу моей подруги Лидочки, которую мои бывшие коллеги
Я же, в отличие от Вани, была и буду в мире СССР белой вороной, всего лишь гостьей, которая должна была просто выполнить свою миссию. Ну никак не получилось бы у меня радоваться ни ключам от крошечной тридцатиметровой двухкомнатной квартиры в блочной пятиэтажке на выселках Москвы, собранной из деталей, сделанных на Обуховском домостроительном комбинате, без лифта и мусоропровода, ни тому, что нас «подвинули» в очередь на покупку холодильника, ни тому, что где-то «выкинули» на прилавок бразильские апельсины, а старое пальто удачно удалось перешить в детское пальтишко для сына… А уж румынскую «стенку», о которой мечтало столько советских граждан, и дурацкую советскую привычку расставлять посуду в серванты я просто ненавидела. Я прекрасно знала, что случится со страной через пять, десять, двадцать, тридцать лет… А жить, когда все знаешь заранее наперед, неимоверно скучно. Поэтому я разумно рассудила, что все тогда сделала правильно.
— Что ж так поздно, Дарья Ивановна?
Моргнув, я уставилась на обладательницу голоса, который так бесцеремонно прервал мои размышления о жизни. Передо мной стояла сухонькая, очень худенькая старушка, ростом чуть ли не мне до пояса, но с очень суровым видом и хищным орлиным взглядом.
— Я… это, — на ходу попыталась я что-то придумать, так и не поняв, куда именно я опоздала и за что должна оправдываться. Наверное, именно так почти каждый день оправдывались за опоздания юные пионеры перед строгой Екатериной Михайловной. Я, хоть и давно школу окончила и не обязана была оправдываться перед обычной соседкой, однако почему-то тоже порядком струхнула. — Автобус задержался…
— Я просто хотела сказать, что Ваше дежурство — до конца этой недели, — вежливо напомнила мне старушка, все так же сверля
меня взглядом, и, внезапно подобрев, сказала уже гораздо более теплым, материнским голосом: — Я там картошки с грибами нажарила, грибы хорошие, я из деревни привезла, под Псковом. Что-то много получилось, я и Вам на стол тарелочку поставила, прикрыла салфеткой. Поужинаете. Вам, детонька, хорошо питаться надо, вон Вы какая худая. Тем более в школе работаете. Силы Вам пригодятся. Как там Ваши пионеры, сильно Вам докучают? Вы уж с ними построже. Понимаю, Вы девушка молодая, новенькая в школе, но авторитет зарабатывать нужно!— Спасибо большое, — обрадовалась я совершенно искренне и обтекаемо ответила: — Да нет, не то чтобы…
Очень кстати! Пирожки с ливером, которыми меня угостила Катерина Михайловна, конечно, были наивкуснейшими и таяли во рту не хуже меренгового торта, но к девяти вечера мне уже снова захотелось поесть, и чего-то более существенного. Да и комплименты своему телу, внезапно снова ставшему худым и молодым, я выслушала с удовольствием. — Спасибо Вам, ээээ…
— Дарья Никитична! — окликнул из комнаты старенькую соседку мужской голос. — Я Вам телевизор починил, все нормально! Лампа просто новая нужна была. Смотрите с удовольствием!
— Спасибо тебе, Севушка! — похвалила неизвестного домашнего мастера старушка. Надо же, она, оказывается, почти моя тезка. Только я — Ивановна, а она — Никитична. Что ж, легко будет запомнить.
Скинув туфли в прихожей и повесив плащ на вешалку, я пулей домчалась до кухни по длинному извилистому коридору и снова огляделась. На одном столе стояла трехлитровая банка с какой-то жидкостью и надетой сверху резиновой перчаткой, на другом — бутылка с молоком и пробкой из фольги, на третьем валялись какие-то очистки от рыбы и лежала кем-то забытая зеленая резиновая грелка. В углу стоял большой холодильник, на котором было написано: «Зил — Москва». Заглядывать туда я пока не стала.
На четвертом столе, стоящем дальше всех от меня, возле самого окна, на деревянной подставочке стояла тарелка, прикрытая салфеткой. От нее доносился изумительнейший аромат. Я аккуратно приподняла краешек салфетки, и в желудке у меня заурчало. Огромная порция вкуснейшей жареной картошки с грибочками, посыпанная сверху зеленью. То, что нужно! В последнее время я занялась собой, начала худеть и почти все жареное и жирное исключила из рациона. Ужинала я теперь овощным салатом с несладким чаем. Но это же там, в той моей жизни. А в этой жизни школьная учительница Дарья Ивановна, чей вес едва ли достигает сорок семь килограммов, сильно поправится всего от одной тарелки жареной картошечки. Да еще с грибочками, с зеленью, да со шкварочками… Ммм…
Даже не садясь к столу, я мигом схватила ложку, с наслаждением уплела всю порцию. Вкуснотища какая! Я запила свой бонусный ужин стоящей рядом чашкой холодного чая, наспех вымыла тарелку и поняла, что нужно решать следующую часть квеста, а именно — не вызывая ни у кого подозрений, найти свою комнату.
Глава 6
К счастью, искать свое место проживания мне долго не пришлось. У второй по счету от кухни двери, рядом с большим черным дисковым телефоном, висящим на стене, и тумбочкой, на которой лежал пухлый блокнот (видимо, телефонная книга), стояла молодая женщина лет тридцати в платочке в горошек и сереньком неприметном плащике. Одной рукой она держала за ладошку заплаканного испуганного пацаненка лет семи, а в другой у нее была тарелочка, от которой исходил чудесный аромат свежей выпечки. Несмотря на то, что я только что поела, у меня рот снова предательски наполнился слюной. Неужто снова угощения? Нужно бы себя в руках держать, а то, глядишь, поплывет Дашин сорок четвертый размер к привычному для продавщицы Гали пятьдесят восьмому.
Вид у женщины был очень усталый и изможденный. Взглянув в ее глаза, я чуть не вздрогнула. Точно такой же взгляд — понурный, несчастный и обреченный — был у меня на протяжении последних тридцати лет — ровно до тех пор, пока я не нашла в себе силы кардинально поменять жизнь и не уволилась с ненавистной работы. Видать, и этой молодой маме очень тяжело приходится.
— Дарья Ивановна, Вы за шкетом моим не присмотрите? Ховорит, не хочет один с этим оставаться… Та я пока в махазин сбехаю, да кой-чего еще сделаю, — с ярко выраженным акцентом попросила она.