"Фантастика 2025-104". Компиляция. Книги 1-36
Шрифт:
— Я? — удивилась я. — Присмотреть?
Одной оставаться с чужим ребенком? Как бы не «пришили» мне потом чего… И с кем с «этим» не хочет оставаться заплаканный мальчишка?
— Ну пожалуйста, — взмолилась женщина, чуть не заплакав. — Вы же мне никогда не отказывали! Та сейчас все равно дома никого нет. Ехорка тихо посидит, он вас любит очень. К Дарье Никитичне идти не хочет, боится ее, говорит, очень уж она строгая. Ежели чего, еды я ему на столе оставила. А еще я шанежки напекла, вот, угощайтесь! — и она протянула мне тарелку.
— Пойдем, Даша! — потянул меня за руку пацаненок и беззубо улыбнулся. — Я тебе почитаю и секрррет интеррресный ррраскажу.
Он явно гордился тем, что недавно научился выговаривать букву «р».
— Не Даша, а Дарья Ивановна! — строго одернула его мама и опять заискивающе обратилась ко мне. — Вы уж не обижайтесь на него. Тянется он к хорошим людям,
— Ладно, — подумав, согласилась я. Что ж, назвалась Дашей — полезай в кузов. В конце концов, в просьбе женщины не было ничего особенного. Бояться неприятностей из-за того, что я осталась наедине с чужим ребенком, не стоит. В коммуналках советские люди нередко проводили больше половины своей жизни. Дети вырастали, дружили, некоторые даже потом создавали пары. Несмотря на периодически возникающие конфликты, люди нередко старались помогать друг другу. Мальчишки и девчонки, проживающие в одной квартире, нередко росли вместе: бегали друг к дружке в комнату, гуляли, праздновали свадьбы, дни рождения, справляли Новый Год… Сегодня ты за чьим-нибудь ребенком присмотришь, а завтра соседка твоего в кино вместе со своим возьмет. Сегодня ты за продуктами для бабушки-соседки сходишь, а завтра она с тобой дачными дарами и банками-закатками поделится. Так и выручали друг друга. Окей, присмотрю за Егоркой. Отличная возможность проверить свои педагогические способности.
— Ну и ладненько, — повеселела женщина и еще раз, уже более настойчиво, протянула мне тарелку с шанежками, будто боясь, что я передумаю. — Вы берите, берите. — И передав мне руку Егорки, она почти бегом направилась к выходу.
— Анна! — строго окликнул ее уже знакомый мне голос моей полутезки. — Показания счетчиков за сентябрь я подала, кому сколько платить, рассчитала. Там за Вашу комнату и за места общего пользования. До конца месяца денежки на стол положите.
— Хорошо-хорошо, Дарья Никитична! — уже с лестничной площадки крикнула Анна, захлопнув дверь. Я услышала, как по лестнице быстро-быстро застучали ее каблучки.
— Идем? — вопросил пацаненок, жадно глядя на тарелку с шанежками.
— Идем! — решительно ответила я и толкнула дверь. — Давай, заходи, гостем будешь! И секрррет расскажешь.
Просторная комната с двумя высокими окнами, выходящими на шумную улицу, в которой мы оказались, была ничуть не меньше, чем та, в которой мы когда-то жили втроем с Лидой и Верой. Эх, как же хорошо тогда было… Несмотря на довольно скудную обстановку (небольшой шкаф с чуть треснутым зеркалом, выщербленный стол, который, скорее всего, был и письменным, и обеденным, три стула, кровать с металлическими поручнями, над которой висел портрет популярного тогда актера Николая Рыбникова, и книжная полка, забитая книгами и журналами), в Дашиной комнате, в которой я временно оказалась хозяйкой, было довольно уютно. То тут, то там встречались аккуратная вязаная салфеточка, симпатичный милый коврик… Было заметно, что настоящая Даша, с утра до вечера занятая в школе, тем не менее, старалась сделать свое жилище привлекательным.
Несмотря на то, что с Дашей внешне мы были похожи, как две капли воды и, кажется, обе любили рукодельничать, некоторые вкусы у нас с ней все же были разными. Рыбникова, я, например, никогда не считала мега-красавцем и его портрет над кроватью уж точно бы не повесила. Для меня он внешне был самым обычным парнем. Вот обаятельнейший и высоченный Василий Лановой с королевской осанкой и внешностью мачо — другое дело. Недаром по этому актеру долгое время вздыхала моя подружка-тихоня Вера, пока не закрутила бурный роман с футболистом сборной СССР. Она даже хранила портрет Ланового под подушкой, в чем ее как-то уличила Лида. Правда, и сама она, влюбившись позже в стилягу, засыпала с его фотографией в руке… Впрочем, как говорит Леонид Каневский, «это совсем другая история…».
Может быть, пройдет десять или пятнадцать лет, и Даша вступит в кооператив и приобретет свое жилье. А может быть, проживет тут до самого конца девяностых. И такое случалось. Мои знакомые (мать-одиночка и ее взрослый сын), так и не получившие квартиру от государства во времена СССР, долгое время жили в большой тридцатиметровой комнате в центре Петербурга, на набережной канала Грибоедова, прямо возле Львиного мостика. Это была самая настоящая, классическая, огромная коммуналка, в которой при желании можно было без всяких декораций снимать кино про коммунальный быт. Как ни билась моя знакомая, в очереди на квартиру их никто не «подвинул». Она уж было смирилась с тем, что еще долгие-долгие годы придется делить комнату с взрослым сыном, но неожиданно в начале двухтысячных их
квартиру под офис выкупила какая-то крупная компания. Так они с сыном, не вложив ни копейки, оказались владельцами небольшой, но отдельной двухкомнатной квартиры в доме-корабле 600-й серии у метро «Пионерская». Вот тебе и «бесплатные» квартиры, которые якобы всем раздавали в СССР.Егорка явно был не впервые в моей комнате и хорошо знал меня (то есть Дашу). Он уверенно прошагал к кровати, залез на нее, сбросив чешки, и доверительно сказал:
— Когда мы с Иркой поженимся, у нас такая же комната будет. Можно я одну шанежку возьму?
— Что? — изумилась я. Неужто это и был таинственный «секррет»?
— Можно возьму?
— Да конечно-конечно, — торопливо сказала я, протянув ему тарелку. — Сейчас чайник поставлю. Ты посиди пока тут. А на ком это ты жениться собрался?
Рассказы о детской влюбленности у меня никогда не вызывали насмешку, скорее, только умиляли и напоминали о том, какими искренними могут быть чувства людей друг к другу. Поэтому мне и в голову не пришло бы потешаться над намерениями будущего первоклассника.
— Так на Ире же, — как об уже давно решенном деле, сказал Егорка, засунув пальцы в рот и расшатывая, видимо, и без того уже готовящийся выпасть очередной молочный зуб. Я ей и кольцо подарил. Вот хотел тебе рассказать.
На обращение на «ты» я ничуть не обиделась и строжить паренька не стала. Скорее всего, он воспринимал меня не как взрослого человека, а как старшую сестру. Что ж, я не против.
— Кольцо? — я чуть не выронила из рук на пол тарелку. Я, конечно, понимаю, что в семь лет предложения руки и сердца делаются более чем всерьез, но не настолько же… Предусмотрительно поставив ее на стол, я присела на стул рядышком и спросила: — А деньги у тебя откуда?
— Какие деньги? Я из проволоки сделал медной, во дворе нашел.
Теперь понятно… Да, как, оказывается, просто решаются все проблемы, когда тебе всего семь лет. А если честно, то какая разница, из чего сделано кольцо, если хочешь с человеком связать свою жизнь? Может быть, такие отношения — гораздо серьезнее, чем распространенное нынче «поживем лет семь, притремся, а потом задумаемся о семье»? Я быстренько скипятила чайник, заварила чай и с удовольствием начала слушать интеррресные секррреты, которые мне выбалтывал милый пацаненок, похожий на юного Володю, изображенного на октябрятской звездочке.
Старательно выговаривая свое раскатистое «р», Егорка поведал мне всю необходимую (и не очень) информацию об обитателях квартиры. Внимательно послушав его рассказ, под который он уплел целых пять шанежек, я порадовалась тому, какой ценный информатор нежданно-негаданно мне достался. Теперь и выпытывать у строгой Дарьи Никитичны ничего не придется. Все ясно, как на ладони.
В квартире, в которой щедрое советское государство выделило мне, как молодому специалисту, целую комнату, таких комнат было всего восемь. Именно «всего», потому питерские коммуналки, расположенные в старом фонде, в которых мне приходилось бывать, нередко насчитывали и по двенадцать-тринадцать комнат. Как в этих квартирах уживались сорок и более человек, ума не приложу. Так что можно считать, что мне еще повезло. Придется, конечно, постоять в очереди в туалет и душ, но мне не привыкать. В общежитии при заводе, в котором мне довелось пожить несколько месяцев, у нас было два туалета и один общий душ на семьдесят человек. Никакой приватности — просто заходишь в свой отсек без всякой двери или хотя бы ширмочки и моешься. А тут живут, наверное, не больше пятнадцати человек.
Спустя всего полчаса общения с милейшим юным соседом у меня в голове практически полностью уложилась вся основная информация об обитателях квартиры.
Помимо меня, Дарьи Никитичны и Егорки с мамой Анечкой, в квартире проживали еще человек десять. Еще лучше! Обычная малонаселенная коммуналка. Егоркина невеста Ира с мамой и папой — Всеволод и Екатерина (оба они были хорошими, работящими, спокойными людьми и трудились инженерами на заводе неподалеку) жили в самой дальней по коридору комнате. Сева в квартире был кем-то вроде домашнего мастера: бесплатно и с удовольствием чинил соседям телевизоры, радиоприемники и прочую технику. Его очень уважали и часто обращались за помощью. Это его голос я услышала из комнаты Дарьи Никитичны, когда впервые пришла в квартиру. Егоркиной невесте Ире было восемь лет, и она училась во втором классе. Помимо мамы, у Егорки имелся любящий заложить за воротник отчим, сродни моему бывшему сожителю Толику. Пить ему было совершенно нельзя: он был не из тех, которые могут, пригубив рюмочку, спокойно лечь спать. Егоркин отчим, употребив рюмку водки, тут же начинал пить, не просыхая, устраивал пьяные дебоши, попадал в вытрезвитель, получал выговоры на работе…