"Фантастика 2025-104". Компиляция. Книги 1-36
Шрифт:
— А чего вы не уходите куда-нибудь? — поинтересовалась я, преисполнившись жалостью к худенькому пареньку с иссиня-черными волосами в мешковатой одежде, чем-то смахивающему на юного Гарри Поттера в пору, когда он еще жил у Дурслей и не получил письмо с приглашением учиться в школе чародейства и волшебства «Хогвартс».
— Некуда идти, — совершенно по-взрослому устало пожал плечами Егорка и поддернул чересчур длинные рукава заношенного свитера, в котором и я бы легко утонула. От этого мне стало еще больше его жалко. Ну не должны дети взрослеть так рано!
Еще в квартире проживал дядя Женя — поэт. Со слов Егорки, был он ну очень старым, «лет сорок, если не больше». На самом деле поэт работал дворником, но очень обижался, когда ему об этом напоминали, и всегда говорил, что в первую
— Иниверситет он закончил, — увлекательно рассказывал Егорка с набитым ртом, — потом еще где-то учился. Потом должен был от кого-то что-то защищать, но у него не получилось, и стал поэтом. Теперь они с отчимом постоянно… ну, ты понимаешь.
Я кивнула, понимая, в общем-то, что тут не до смеха. Скорее всего, милый первоклассник имел в виду, что неудавшееся светило мировой литературы, закончив «иниверситет», поучилось в аспирантуре, должно было защищать кандидатскую диссертацию, но провалилось и с тех пор заливает горе алкоголем, а компанию ему периодически составляет Егоркин отчим. Уйти его матери некуда: о том, чтобы купить жилье, речи не идет, а денег, чтобы вступить в кооператив, у нее явно нет. Даже снять жилье легально не получится — в шестидесятых это все еще было запрещено. Вот и мыкается она, как и многие советские жены, с уже опостылевшим человеком, а ребенок с малых лет видит то, что ему не положено видеть (драки, пьянки и побои) и взрослеет раньше времени…
Впрочем, не все было совсем уж плохо. Хотя Сергей Довлатов в сборнике рассказов «Наши» довольно правдиво описал мироустройство большинства советских коммуналок: «Кастрюля, полная взаимного раздражения, стояла на медленном огне и тихо булькала…», основной состав населения квартиры, в которой мне посчастливилось бесплатно получить от государства комнату к своим двадцати пяти годам, состоял из вполне приличных людей, и жили обитатели довольно мирно и в суп друг другу не плевали.
Другая пара — Саша с Ритой, жившие по соседству с Дарьей Никитичной, были учеными и работали в научно-исследовательском институте. У них имелись сыновья-близнецы — Эдик и Игорь, учившиеся в в восьмом классе и, как и многие советские пацаны, страстно увлекающиеся футболом. К Егорке юные спортсмены, по его словам, относились покровительственно, не обижали его и даже один раз отбили на улице от какой-то шпаны, когда паренек один отправился в магазин за кефиром.
— Они меня мяч научили чеканить! — с восторгом сообщил Егорка. — Вот пойдем на улицу гулять, я тебе покажу. А Эдик в девятку с закрытыми глазами легко может попасть! А Игорь гирю раз… сто поднять может!
— Пойдем как-нибудь, — охотно согласилась я. А почему бы, собственно, и нет? Надо же познакомиться и с другими обитателями. Что такое «девятка», я не имела совершенно никакого представления. Вот Вера, наверное, сейчас рассказала бы. Не зря же она в свое время окрутила целую звезду советского футбола — Игоря Нетто.
Справа от моей комнаты, как мне охотно сообщил болтливый Егорка, жил студент Владик с мамой, трудившейся, как и я, учительницей в школе.
— Влад клево танцует, — рассказывал мне сосед… — У него еще ботинки такие…модные. Я когда вырасту, себе такие же куплю.
Ага, значит, незнакомый пока мне Влад — это и есть стиляга, чьи ботинки я увидела в коридоре. Что ж, значит, правду говорил мне Ваня: обвинения в адрес представителей этой субкультуры были безосновательными. Многие стиляги вовсе не были бездельниками: они или работали, или учились. А кто-то успешно совмещал и то, и другое. Вот и Влад, по словам Егорки, исправно ходит в «иниверситет» на пары, а танцует в свободное от лекций время. Скорее всего, он, как и герой фильма Тодоровского «Стиляги», по ночам разгружает вагоны и таскает мешки, чтобы прикупить себе модный шмот. Только вот вряд ли милый малыш купит себе подобную обувь, когда подрастет. Когда он станет студентом, на дворе уже будут семидесятые годы, и «стиляг» заменят другие субкультуры.
— А давай я тебе почитаю? — вытерев губы, предложил
Егорка. — Вот, смотри, мне недавно мама купила.И он гордо протянул мне новую желтенькую книжку с красным корешком, на которой было написано крупными буквами: «БУКВАРЬ», а ниже: «Учпедгиз, 1963». Внизу обложки была изображена пухлая девчушка с букетом цветов и в коричневом платье с белым фартуком (у меня было точно такое же), чуть выше — стайка других ребят.
— А давай! — охотно согласилась я. — Уже умеешь читать?
— Конечно! — оскорбился Егорка. — Слушай!
Устроившись поудобнее на кровати и скрестив тощие ноги по-турецки, он начал читать, старательно водя пальцем по строчкам. Слушая неторопливое и старательное чтение улыбчивого пацаненка, которому, к несчастью, пришлось так рано повзрослеть, я задумалась. Из года в год, из десятилетия в десятилетие люди вынуждены были стоять в очереди к местам общего пользования, делить плиту, холодильник, подписывать продукты. Да, это весело, когда тебе восемнадцать, ты живешь студентом в общежитии и знаешь, что еще пара-тройка лет, ну максимум пять — и все это закончится. А многие так жили всю жизнь, так и не дождавшись заветного ордера на квартиру. И всю твою сознательную жизнь на общей кухне с восьмью-десятью столами Цукерман поет: «Семь сорок», а Гоги делает шашлык. Вот только в реальной жизни все это было совсем не так весело, как в известной песне группы «Дюна».
В России подобные квартиры появились в первой половине XIX века. Быт их жильцов хорошо описал Федор Михайлович Достоевский в своем романе «Бедные люди». Уже в то время столица Российской империи — Санкт-Петербург — занимала первое место в стране по количеству таких квартир. Три четверти всех зданий города были доходными домами.
Не изменилась в лучшую сторону ситуация с коммуналками и после революционных событий. Обычно бывшим владельцам просторных апартаментов оставляли только одну комнату для семьи, а в остальные без их согласия заселяли других жильцов. Не помогло и установление нормы — восемь с чем-то квадратных метров на одного человека. Люди по-прежнему продолжали снимать койко-места.
Тот факт, что государство кому-то выдало жилье, отнюдь не означал, что это жилье ему теперь навсегда принадлежит. Отнять драгоценные квадратные метры могли, например, если жилец уезжал в длительную — больше трех месяцев — командировку. Выходило, что получить комнату было очень трудно, а потерять ее можно было в одночасье. Возвращаешься домой — а там уже новые жильцы, которые говорят тебе, что ты теперь тут никто и звать тебя никак.
Справедливости ради стоит сказать, что государство пыталось решать эту проблему. Так, в двадцатых годах советская власть даже предприняла попытку передать квартиры на баланс организаций или жилтовариществ (что-то вроде современных управляющих компаний). Этот процесс назывался демуниципализацией. Однако подобная попытка привела только к росту коррупции: чтобы получить комнату, нужно было «подмазать», то есть дать взятку. Поэтому к тридцатым годам попытка демуниципализации была признана неудачной. Теперь жилищный вопрос снова находится в ведомстве местных властей. Теперь жилищная норма была еще меньше — около шести квадратных метров на человека, то есть ужались еще больше. Жизнь в коммуналках в СССР стала обыденностью. Люди разного возраста, разных взглядов, разных бытовых привычек, разного распорядка дня были вынуждены уживаться друг с другом на одной небольшой территории.
Впрочем, кому-то такое вынужденное «единство» спасло жизнь. В статье, которая тогда мне попалась на глаза по дороге домой, приводились воспоминания актрисы Алисы Бруновны Фрейндлих, которая во время блокады Ленинграда жила в центре, в коммунальной квартире вместе с шестью другими семьями. Жильцы квартиры делились друг с другом едой, и только благодаря этому выжили все.
В начале тридцатых годов Главное управление народного хозяйства при Совете народных комиссаров СССР опубликовало инструкцию. Согласно этому документу, в приоритете было строительство домов с индивидуальными квартирами. Вот только получить такие квартиры мало кому удавалось — их давали за особые заслуги. У двадцатипятилетней Дарьи Ивановны заслуг пока особо не было никаких.