"Фантастика 2025-104". Компиляция. Книги 1-36
Шрифт:
Опасливо отодвинувшись на самый край парты (видимо, боялся, что у меня шалят нервы) и нервно постукивая нервными пальцами, Лютиков начал рассказывать. Все оказалось примерно так, как я себе и представляла.
Как и мой новый друг и сосед Егорка, Серега Лютиков жил с мамой и отчимом. Мама его выросла в многодетной семье, где было аж девять детей. Она была старшей. Детей этих родители не любили, но почему-то делали исправно. В итоге, как и у меня, все детство и юность (и так выпавшие на страшные военные и послевоенные годы) у его мамы прошли в няньках. К своим двадцати пяти годам Оля (так звали Сережину маму) твердо усвоила постулат: она ненавидит, презирает и считает
Ближе к тридцати годам Сережина мама вышла замуж во второй раз. Внешне отчим Сергея был вполне приличным человеком: не пил, не курил, зарплату отдавал жене, ходил на лыжах зимой, летом брал семью в походы на байдарках. О том, чтобы любить пасынка, речи не было. Однако тотальный контроль присутствовал во всей красе.
— Дневник где? — неизменно вопрошал он каждую пятницу.
У Сережки, который был выше отчима почти на голову, уходило сердце в пятки, когда, увидев оценку ниже четверки, отчим надвигался на него с ремнем. Мать в это время молча закрывалась на кухне и делала вид, что не слышит крики ребенка. И так было уже много-много лет. Сергей был обязан ходить в школу каждый день, несмотря на любое недомогание.
— Нечего валяться! Ты не барыня! Одевайся и иди! Может, хоть выучишься человеком станешь! — бесцеремонно срывал одеяло отчим с Сережки, который в который раз был вынужден переносить грипп на ногах. И Сережка с температурой и расплывающимся сознанием понуро топал в школу. Надо ли говорить, что через неделю половина класса уже валялась дома с тем же гриппом. Отчима не волновало совершенно ничего, кроме оценок в дневнике, а мать прикидывалась шлангом.
В начале сентября, всего спустя пару дней после начала учебного года, у Сереги ночью заболел живот. Однако на следующее утро, опасаясь нагоняя, он все же пошел в школу. Пару уроков он терпеливо высидел, а после второго ему пришлось опрометью нестись к «белому другу» и оставить там весь свой нехитрый завтрак. На ватных ногах Серега пошел домой, по пути держась за стенки дома и лавочки.
Когда он спустя полтора часа (вместо обычных десяти минут) дошел от школы до дома, дверь ему открыла мать.
— В школу иди! — отчеканила она! — Завуч Наталья Дмитриевна уже звонила, сказала, что ты с уроков сбежал.
Уже готовый выть от боли, Серега снова пошел в школу, однако не дошел — свалился прямо на лестнице, хорошо, что ничего не сломал. Прямо из подъезда его, валяющегося без сознания, увезли в больницу с перитонитом. На его счастье, мимо проходила соседка-пенсионерка. Несмотря на почтенный возраст, она успела мигом добежать до своей квартиры и вовремя вызвать скорую.
Когда Серега, бледный и еще более худой, наконец спустя неделю после операции вернулся домой, мать равнодушно пожала плечами и сказала:
— Сам виноват! Мог бы просто сказать, что плохо себя чувствуешь… Иди полы мой, а потом — за хлебом. Гора дел накопилась, пока ты в больничке прохлаждался.
Жил Сережка с семьей, как выяснилось, в той же новостройке, что и Катерина Михайловна, только в соседнем подъезде. Буквально пару месяцев назад его мать и отчим получили ключи, закончили ремонт и перевезли мебель из старой расселенной коммуналки.
Со временем Сережка привык быть один. Стараясь как можно больше времени проводить вне дома, он скитался во дворе, гулял по городу, просто отдыхал на лавочках… Раньше,
он, оказывается, был почти отличником. Учиться ему всегда нравилось, а тут вдруг расхотелось. При одном воспоминании о школе в его памяти всплывало ехидное лицо Натальи Дмитриевны, с удовольствием сообщившей маме, что Лютиков «нахамил и сбежал с уроков».Вне дома было спокойно, но скучно. Хотелось хоть какого-то общения. И со временем общение нашлось. В микрорайоне, где теперь обитала Сережина семья, сколотилась своеобразная гоп-компания. Возглавлял ее рослый парень лет семнадцати по кличке «Гвоздь». Настоящего имени его никто не знал.
Гвоздь был примерно с Серегу ростом, окончил ПТУ, для вида где-то работал, но почти все вечера проводил в компании ребят чуть помладше. Среди них он чувствовал себя лидером. Хвастаться Гвоздю было, в общем-то, совершенно нечем — к семнадцати годам у него, кроме свидетельства об окончании ПТУ и сломанного в одной из многочисленных драк носа, никаких достижений не было. Поэтому он избрал верную, но самую гадливую тактику: вместо того, чтобы самому расти, собрать возле себя неуверенных ребят из неблагополучных семей. На их фоне он, яркий, развязный и уверенный в себе, смотрелся выигрышно.
Гвоздь охотно угощал ребят сигаретами, внушая им, что они уже взрослые, подсаживал их на употребление самопальной «сивухи» и карточные игры. В карты Гвоздь, по словам Сереги, играл мастерски и охотно подсаживал парней на лудоманию. Поначалу новички, севшие с ним играть, выигрывали, раз, другой, третий. По рублю, по два. Потом выигрывали сумму покрупнее — рублей десять. А дальше у неокрепших детских умов ожидаемо слетала кукуха, и пацаны начинали даже выносить вещи из дома, чтобы продать по сходной цене и снова сесть за карточный стол. Те, у кого выносить было нечего, приходили к Гвоздю и плакали:
— Не могу расчитаться…
— Иди воруй тогда, — ухмылялся гуру, затягиваясь сигаретой и пуская дым колечками. — Или пулю в лоб себе пусти. Ты же вроде в Суворовское собирался поступать. Значит, офицером стать хочешь? А карточный долг для офицера — дело чести.
— Проигрался? — мрачно сказала я.
— Ага, — кивнул Серега, закончив свое повествование. Он выглядел уже более спокойным. Видно, понял, что от меня не исходит никакая опасность. — Дарья Ивановна, а что теперь со мной будет?
— Не знаю, — задумчиво ответила я. — Да уж, ситуация. — А много проиграл-то?
— Полтинник, — сокрушенно промямлил Лютиков.
— Пятьдесят рублей? — на миг забыв, где нахожусь, воскликнула я. — Так из-за этого весь сыр-бор? Мелочь какая! На вот… — и я привычно сунула руку в карман джинсов. Сережка изумленно вылупился.
И правильно. Я сейчас нахожусь в 1963 году. Никаких джинсов на мне нет, есть аккуратное платьице. Настоящие джинсы из США, если и встречаются тут, то стоят немерено. Это сейчас на полтинник даже литр молока не купишь. А пятьдесят рублей в середине шестидесятых — месячная зарплата многих жителей СССР. Теперь понятно, почему Лютиков снова отодвинулся на край парты и так недоверчиво смотрит на меня.
«Спокойнее, Галочка. Нельзя ни на минуту забывать, где ты находишься», — одернула я себя. А мальчишке сказала:
— Ты это, Сережа, иди домой. Мы что-нибудь придумаем.
Сережка внезапно улыбнулся, и я увидела, что у него очень красивая улыбка и невероятно добрые глаза. На меня вдруг накатила злость на тех, кто почему-то решил, что он рожден, чтобы быть несчастным. И я дала себе слово, что во что бы то ни стало помогу бедолаге, чем смогу. Чуть повеселевший, он подхватил сумку, попрощался и вышел.