"Фантастика 2025-86". Компиляция. Книги 1-21

Амелия мотнула головой, но потом сообразила, что в темноте собеседник может этого не заметить. Ответила вслух:

— Ничего. Я перерыла всю усадьбу — ни дневника, ни блокнота.

Снова повисло молчание. Тяжелое. Седдик прав, бабушка Амелии была великим целителем и владела не только мощным даром, но и обширными знаниями в разных областях. То, что она умерла, не оставив после себя даже клочка записей, — потеря не только для ее потомков, но и для всего мира.

— Она думала прожить дольше, — тихо сказала Мэл. — Пыталась меня учить. Но не успела. Думаете, бабушкина кровь тоже могла лечить?

Или убивать, как случилось сегодня? Но этого, ясное дело, она не стала произносить вслух.

— Скорее всего, — высказался Седдик.

Но леди Грерогер могла исцелять всего лишь прикосновением. Зачем ей было использовать кровавые «ритуалы»?

— Я не знаю, что еще умела твоя бабушка, — поделился своими мыслями знахарь. — Но однажды она сказала мне одну вещь, которую я помню до сих пор.

— И какую же?

Мэл наконец спустила ноги со скамьи и расправила сбившуюся юбку. Смотреть на собеседника было бессмысленно — в темноте были видны лишь его очертания.

— Любовь лечит, а ненависть убивает.

В любой другой день Амелия расценила бы эту фразу лишь как красивое изречение. Такие часто приписывают философам древности, а потом с умным видом вворачивают в великосветской беседе.

Но не сегодня.

Настоящее время

Монтегрейн-Парк

Ей снился тот самый умерший раненый маг. Он вылезал из свежей могилы, полз на четвереньках, щелкая острыми зубами, и приближался к ней на неестественно вывернутых конечностях. Ухватился искривленной челюстью за подол ее свадебного платья, ставшего вдруг воздушным и розовым, как на Балу дебютанток.

Амелия в ужасе рванулась и побежала. А оживший полуразложившийся мертвец, прожевав розовую ткань, измазавшую ему пасть масляным кремом, бросился за ней, не переставая клацать зубами.

Кладбище сменилось королевским дворцом. Она упала с балкона, вскочила и помчалась дальше.

Врезалась в чью-то каменную грудь.

— Соскучилась, женушка? — Эйдан улыбался, снова был так же красив, как в тот день, когда она увидела его впервые.

Его руки крепко стиснули ее талию, оказавшуюся уже затянутой в плотную ткань черного вдовьего платья, а губы сложились в трубочку и потянулись к ее лицу за поцелуем.

Мэл закричала, попыталась вырваться. Со всей силы саданула его по скалящейся морде, из уголка губ которой побежала бурая струйка крови.

Кровью плеснуло на ее ладони, забрызгало платье, залило глаза.

Она вырвалась, побежала, упала, а сверху навалился враг…

От громкого крика сдавило горло, стало сложно дышать. Мэл кричала и отбивалась из последних сил, а потом…

А потом в ее сон ворвался чужой голос — не Эйдана.

— Тихо, тихо, дыши…

Чьи-то теплые руки, обнимающие ее сквозь тонкую ткань ночной сорочки. Чья-то твердая грудь, в которую она бессовестно уткнулась носом, содрогаясь всем телом — уже проснувшись, но еще не обретя связь с реальностью. Чья-то ладонь, ласково гладящая по спутанным волосам.

— Все хорошо, это просто сон.

Судорожно сжавшиеся пальцы впились в какую-то ткань. Не отпускать, держаться…

И только когда она поняла, что это не барабаны грохочут в ушах, а чье-то сердце равномерно стучит прямо под ее щекой, до нее дошло, что это больше не сон.

Мэл резко разжала пальцы, с ужасом глядя на измятую после такого обращения рубашку сидящего перед ней мужчины. Обнимающие ее руки тут же исчезли, и Амелия, не смея поднять глаза, оттолкнувшись ладонями от кровати, отсела подальше.

Как всегда бывало после кошмаров, цепь предыдущих событий восстанавливалась медленно.

Вчера она пыталась помочь Монтегрейну…

У него произошла странная реакция на компресс, и она не рискнула уйти к себе на ночь, боясь, что добавленная ему в питье кровь тоже может дать побочный эффект…

Они немного поспорили, потому что Амелия настаивала на том, чтобы спать на диване в гостиной. Но хозяин комнат, бросив очередное: «Да ты издеваешься!» — не желая слушать возражений, отправил ее в свою спальню, оставшись на диване сам. Мэл пыталась доказать, что для его ноги это может иметь нежелательные последствия, а он сказал что-то о том, что в этом доме вся мебель удобная и сделанная с умом.

Сдавшись, Амелия сходила к себе за одеждой для сна и вернулась. Уснула, едва коснулась щекой подушки. А ведь планировала присматривать за своим пациентом и даже не думала крепко спать.

А ещё совсем забыла выпить на ночь травяную настойку от кошмаров…

— У тебя кровь, — сказал все тот же спокойный голос, выдернувший ее из страшного сна в реальность, и в зоне ее видимости оказался белый носовой платок.

Амелия взяла его и поднесла к лицу, прижала — светлая ткань и правда окрасилась алым.

— Спасибо, — пробормотала, окончательно приходя в себя.

Кровь из носа — давненько такого не было. Если ей не изменяла память, то в последний раз такое случалось во время работы в лазарете — от переутомления.

Спохватившись, Мэл натянула одеяло по самый подбородок. Все еще не поднимая глаз, искоса бросила взгляд на сидящего рядом мужчину. Он устроился на самом краю кровати, полубоком к ней. Уже полностью одет: снова черные брюки и рубашка. Последняя — измята на груди ее пальцами… Боги!

— Все нормально?

Амелия торопливо закивала, как деревянная игрушка с пружинкой в шее — у нее в детстве была такая.

— Все. Нормально, — повторил Монтегрейн уже с утвердительной интонацией. После чего подхватил прислоненную к кровати трость и поднялся. — Я — вниз. Дверь за собой просто прикрой, — бросил напоследок.

Дверь спальни скрипнула, захлопнувшись, и Амелия, шумно выдохнув, упала на подушки навзничь, раскинула руки в стороны.

Сердце в груди билось еще слишком быстро. Но липкого страха, обычно сопровождающего ее все утро после кошмара, как не бывало.

* * *

Облокотившись на ограду, Амелия наблюдала за свежеиспеченными матерями-лошадьми и их потомством. В последний раз она видела новорожденных жеребят ещё в юности — в поместье отца. Мэл давно выросла, но, как ни странно, восторг от наблюдения за только-только начавшейся жизнью, этим чудом природы, сохранился.

Один, ярко-рыжий, жеребенок с необычайно важным видом исследовал специально огороженную для этой «детской» территорию и даже попытался укусить еще беззубым ртом веревку, которой были связаны бревна ограды. Веревка оказалась жесткой и невкусной — не понравилась. Фыркнул и потрусил к матери, щиплющей неподалеку траву, полез к ее животу — проголодался.