"Фантастика 2025-96". Компиляция. Книги 1-24
Шрифт:
Сквозь тонкие стены проскользнул шорох тапок: где—то неподалёку Нинель Павловна в очередной раз пыталась догнать ускользающий смысл жизни, виляя своими потрепанными шлёпанцами по коридору. Звук её поступи был сродни барабанной дроби обречённого отряда, что придавал моменту особую торжественность.
Павел снова потер руки. Валентина мысленно отметила, что, если он ещё хоть раз их потрёт, в комнате вспыхнет пожар от трения. Она чуть приблизилась, что дало Павлу повод в панике сделать шаг назад и упереться пяткой в трухлявую ножку кровати. Кровать возмущённо скрипнула, словно кричала на своём кроватьем языке: «Не трогайте меня, я уже пенсионерка!»
Её
Валентина опустила взгляд, чтобы спрятать предательскую улыбку, которая, как кошка, пыталась выскочить на свободу. Она видела его натёртые ботинки, слегка мятые джинсы, дрожащие пальцы. Видела и понимала, что никакой межгалактический суд не сравнится с тем судом, который она готова была вынести сама себе за то, что когда—то боялась жить.
Между ними ещё какое—то время ползало молчание, облизывая стены и потолок, закрадываясь в щели и жужжа, как сонная муха. Всё было настолько неловким, что любой нормальный человек на их месте давно бы выкинулся в окно. Но ни Валя, ни Павел к нормальным не относились.
Наконец он всё—таки попытался что—то сказать, открыв рот с тем видом, с каким крокодилы в зоопарке просят ещё рыбку. Но на этом природа милосердно прервала его попытку: за стенкой кто—то чихнул так оглушительно, что номер слегка содрогнулся, а за окном вспугнутая ворона ругнулась на чистом и крепком русском.
Павел закрыл рот. Валентина тихо всхлипнула – от смеха или от нежности, она бы и сама не разобрала.
И вот, стоя посреди этой жалкой, прокуренной реальности, среди хныкающих стен, умирающих тапок и пакета с душой усталого курьера, они впервые за весь этот безумный день ощутили – нет, не любовь, это было бы слишком пошло, – они ощутили какое—то странное, корявое, лопоухое родство.
Павел тяжело вздохнул, словно готовился покорять не кровать, а Эверест в шлёпанцах, и неуверенно опустился на край постели, которая под ним жалобно скрипнула, выражая свой протест к происходящему. При этом он всё ещё держался напряжённо, будто в любой момент ожидал выстрела стартового пистолета и команды "Беги, глупец!". Ладони вновь потерлись одна о другую – привычка, предавшая его уже не первый раз за сегодняшний день, – но в этом жесте было что—то растерянное и в то же время тёплое, словно он пытался собрать из воздуха хоть каплю храбрости.
Он тихо хлопнул по кровати ладонью, приглашая Валентину сесть рядом, жестом в котором смешались надежда, неловкость и странная, нежная настойчивость. Валя посмотрела на это приглашение с долей осторожности, как кошка на подозрительно улыбающегося незнакомца, но медленно подошла и опустилась рядом, аккуратно, словно боялась продавить кровать до первого этажа вместе с обоими пассажирами.
Тишина обволокла их, тёплая, липкая, как мёд, оставленный на подоконнике под июльским солнцем. Валентина не знала, с чего начать разговор, и Павел, похоже, тоже. Они сидели так близко, что плечи едва не касались друг друга, но каждый вцепился в свою неловкость, как утопающий в спасательный круг.
Первой не выдержала Валя.
– Сегодня был… странный день, – выдохнула она, сама поражаясь, насколько неадекватно звучит это умаление.
Павел хмыкнул коротко, сдержанно, будто боялся, что любой
громкий звук нарушит хрупкое равновесие между ними.– Если бы кто—то утром сказал мне, что я буду бегать по санаторию с куском халата наперевес и прятать женщину в шкафу, я бы попросил этого человека перестать пить на завтрак, – негромко сказал он, усмехаясь уголком губ.
Валя улыбнулась, и её улыбка вышла настоящей, тёплой, без натяжки, словно наконец разрешили себе чуть—чуть радости среди безумия.
– Я думала, что не доживу до вечера, – тихо призналась она. – То полиция, то гадалки, то нападение санаторной администрации… – Она вздохнула, вспоминая собственные метания с мокрой зубной щёткой и расписанием массажей наперевес. – И всё время казалось, что сейчас проснусь… а потом поняла: не проснусь. Потому что я и есть кошмар. Во плоти. С тапочками.
Павел повернулся к ней чуть ближе, так, чтобы видеть её лицо. Его глаза были внимательными, мягкими, полными той редкой открытости, которую обычно прячут за дурацкими шутками и усталыми вздохами.
– Я тебя нашёл, – медленно сказал он. – Не потому, что хотел выяснить, в каком санатории самая вкусная перловка… – Он усмехнулся своей же шутке, но голос дрогнул, стал более серьёзным. – Я тебя искал, потому что… потому что не мог больше без тебя.
Валентина застыла. Где—то в глубине её души что—то мягко оборвалось, словно порвалась старая нитка, на которой годами держались все её страхи и комплексы.
Павел опустил взгляд, чуть покраснел, как мальчишка, пойманный на краже яблок, и неуверенно продолжил:
– Я, наверное, выгляжу сейчас полным идиотом. Прости. Но я не мог сидеть и ждать. Я звонил всем, кто хоть что—то мог знать. Я ехал сюда, не зная, где тебя искать. Я просто… ехал.
Он замолчал, растерянно теребя край одеяла. Валя, едва дыша, смотрела на его пальцы – сильные, тёплые, живые. И вдруг почувствовала, как эти самые пальцы осторожно, с затаённой робостью коснулись её руки.
Поглаживание было лёгким, почти невесомым, будто Павел боялся напугать её одним прикосновением. Он проводил подушечками пальцев по её костяшкам, словно изучал каждый изгиб, запоминал каждую линию, боясь упустить этот миг.
– Я не хочу тебя терять, – прошептал он, не поднимая глаз.
Тишина между ними стала настолько плотной, что её можно было бы нарезать ломтями и подавать в качестве десерта в лучших ресторанах абсурда.
Валя с трудом сглотнула комок, застрявший в горле, и, не зная, что сказать, просто сжала его руку в ответ. Медленно, нерешительно, будто боялась, что малейшее движение разрушит эту хрупкую реальность.
Её сердце билось в груди быстро, неровно, словно испуганная птица. Тело казалось одновременно чужим и своим: каждая клеточка жила в этом моменте, впитывая его, как высохшая земля пьёт первый дождь.
Павел наконец поднял взгляд, и Валя утонула в этих глазах – тёплых, чуть уставших, полных такой боли, нежности и надежды, что в груди у неё что—то болезненно сжалось.
Он медленно наклонился к ней, давая ей время отступить, отвернуться, засмеяться, сделать вид, что это всё шутка. Но Валентина не сделала ничего из этого. Она только чуть сильнее сжала его руку, словно шёпотом говоря: "Я здесь. Я не убегу".
И в этот момент между ними возникло что—то такое, что невозможно было описать словами – что—то трепетное, настоящее, бесконечно важное. Что—то, ради чего стоило пройти через весь этот хаос, через беготню по коридорам, через шкафы, гадалок, полицию и собственные страхи.