Фельдшер XV века

Она молчала, потом кивнула, почти со вздохом:

— Ну вот и дождались. Я ж говорила — долго в тени не отсидишь. Ты светишься, Дима. Люди такими сами не становятся — их вытаскивают на свет. А свет — он и греет, и жжёт.

— Думаешь, не вернусь?

— Думаю, вернёшься. Только не тот, что ушёл. Там всё другое. Там не травы — там игры. И правила у них свои.

Но… — она взяла меня за руку, — ты же не дурак. И сердце у тебя — живое. А значит, справишься.

Я кивнул. Где-то в груди дрогнуло — не от страха. От того, что кто-то верит.

— Спасибо, Марфа.

— Не благодари. Лучше целым вернись. И с тёплой печенью, а не в мешке с землёй.

Она усмехнулась.

А я улыбнулся впервые за утро.

Вернувшись в избу, я долго сидел у сумки. Та самая, с которой я когда-то оказался в этом мире.

Сейчас она напоминала не спасение, а якорь. Всё, что я сделал, начиналось отсюда.

Я аккуратно выложил содержимое: перевязочные, антисептики, остатки антибиотиков, бинты, спирт, иглы, инструменты. Всё проверил, протёр, сложил заново.

Тряпки промаркировал травяной краской: чистые, в запас, на шов.

Отобрал самое необходимое — в дорогу.

Потом достал тетрадь. Открыл на новом листе. Написал:

«Инструкция для Вани:

— Настои ромашки, календулы и мяты держать тёплыми.

— Мыло варить дважды в неделю.

— Больных осматривать утром и вечером.

— Не решаешь — зовёшь Марфу или Акулину.

— Шептунов не слушай. Работай.

— Записывай всё. Что болит. У кого. Чем помог».

Я знал — он справится. Он уже не мальчишка с глазами, полными паники. Он помощник. Он почти фельдшер.

Позвал его. Ваня пришёл с мешком на плече и глазами, в которых было слишком много тревоги для его возраста.

— Ты уходишь?

— Уезжаю. На время. Может, на долго. Зависит от князя. И от того, что я там увижу.

Он молчал.

Я подал ему тетрадь, сумку с травами, вручил жгут и показал, где у меня заначка бинтов.

— Ты теперь главный. У тебя Марфа и Акулина. Слушай их. Но принимай решения сам. Как я учил.

Он кивнул. По-мужски. Без слов.

— Гордишься?

Он усмехнулся, впервые за всё утро:

— Ага. Только боюсь жутко.

— Вот и хорошо. Без страха только дураки лезут лечить людей.

Вечером я вышел на улицу. Воздух был сухой, прохладный, но не злой. Деревня будто затаилась, ожидая.

Собаки не лаяли, дым печей поднимался ровно вверх — тихо, спокойно. Слишком спокойно.

У колодца стояли двое стариков, переговаривались о чём-то будничном — о лошадях, о просевшей бане. Но когда я проходил мимо, оба замолкли. Один только кивнул мне, не без уважения. Второй перекрестился.

«Вот и началось», — подумал я.

Уже в сумерках ко мне в избу заглянула Акулина. Без предисловий положила на лавку мешок:

— Тут тряпки, сушёные листья лопуха, и бутылка та самая… со спиртом. Марфа велела.

— Спасибо.

— Возвращайся живой, Дмитрий. А то, если тебя там в Новгороде обидят, я сама за тобой пойду — и им там наделаю новых пациентов.

— Постараюсь не доводить.

Ушла, как пришла — быстро, по-деревенски. За ней — Ерофей, не говоря ни слова, просто оставил остро отструганную деревянную коробку с резьбой: для лекарств.

«На дорогу. Чтоб не брякало в сумке», — сказал на ходу и исчез за дверью.

А потом пришла Марфа. Уже без иронии, без привычного взгляда «ну что ты там опять натворил». Просто села напротив, подлила мне настойки и сказала тихо:

— Ты уже другой.

— Какой?

— Не просто фельдшер. Теперь ты — свой. Для нас.

А теперь тебя берут в другой мир. Главное — не потеряй в нём себя. Ни того, кем стал… ни того, каким пришел.

Мы выпили. Немного. Молча.

А ночью я не спал. Смотрел в потолок, слушал треск печи и пытался вспомнить, с чего всё началось.

Сколько времени прошло? Шесть недель? В этом мире — почти вечность.

А завтра… всё может измениться.

Но если и изменится — я должен быть готов.

Ночью я так и не заснул. Лежал, уставившись в потолок, в котором за последние недели выучил каждую щель и сучок. Но в ту ночь всё казалось новым.

Будто дом уже скучал по мне заранее.

Мысли крутились, как белки в колесе.

Что меня ждёт? Князь — это не деревенский староста. Это не Марфа, не Ваня. Это люди, у которых власть — не слова, а приказы, и ошибки не прощаются.

А я — чужак. Человек без рода, без имени, без истории.

И если кому-то покажется, что я — угроза или чародей, один щелчок пальцев может решить мою судьбу.

Я попытался вспомнить хоть что-то из школьных учебников.

Какой сейчас год? Осень. Уже прошло почти полтора месяца. Когда я записывал в тетради день, ориентировался на календарь XXI века. Но теперь… выходит, осень 1471 года.

М-м… 1471… Новгород. Мда.

Сердце сжалось.

Если память не врёт — это год, когда Иван III подавил новгородскую вольницу. И началось втягивание Новгорода в московское влияние.

Если меня везут туда — значит, попадаю прямо в гущу. И никто не спросит, хочу ли я туда.

Я перевернулся на другой бок, закрыл глаза.

Главное — не лезь вперёд. Наблюдай. Дыши. Делай своё дело. И помни: ты здесь не герой. Ты лекарь.

Утром мороз чуть поджал землю. Лёгкий иней покрывал крышу. Деревня встретила меня тихо — даже собаки не лаяли.

У ворот ждали трое всадников. Один держал в руках узду второй лошади.

Я вышел с сумкой, на плечах — тёплая овчина, за поясом — мешочек с травами. У пояса — нож. Всё как у местного, только взгляд выдавал чужака.

У калитки стояла Марфа. Не подошла, просто кивнула.

Я кивнул в ответ.

Подошёл к Ване, вручил ему тетрадь.

— Пиши. Всё. И помни: врач — это не тот, кто спасает. А тот, кто пытается, даже когда шансов нет.

Он кивнул. Поджал губы. Но не дрогнул.

Я вскочил в седло, махнул коротко. Всадники развернули коней.

И мы поехали на юг. В сторону Новгорода. В сторону судьбы.

Глава 16

Мы ехали молча. Трое вооружённых людей — впереди и по бокам, я — позади, словно не пленник, но и не гость. Скорее — ценный груз, который лучше не выпускать из виду.