Феромон

Ривер делает движение вперёд, чтобы сорвать поцелуй, но я отступаю. И это должно было выглядеть вульгарно и заигрывающе, именно так, как он терпеть не может, но замираю пойманной бабочкой, когда неожиданная догадка пронзает меня насквозь, словно пришпиливает к картонке тупой иглой.

С такой ненавистью он сказал: «чёртов Эйвер Хант» и «всегда». Так уверенно убеждал, что я никогда его, Томаса Ривера, не любила.

Чёрт, ему не нужна я. И он понятия не имел, что я пойду работать к Ханту и буду как-то замешана в этом деле с иском против «Визерикуса», ведь от неприятностей отца я всегда была так далеко. Риверу нужен сам Хант. Схватка, война, противостояние и... победа. И это я взрастила в нём это острое чувство неприязни, это соперничество, эту вражду.

А я-то возомнила себя ценным призом. Но, по сути, я разменная монета. Хант никому не позволяет трогать свои вещи. А сейчас я именно его вещь, к которой протянул ручонки Ривер. Умышленно протянул. Просто посмотреть, что из этого выйдет. И встретил то, чего, возможно, и не ожидал - яростный отпор. И мой. И Ханта.

Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт!

– А поцелуй я всё же заслужил, - железной хваткой стискивает меня Ривер.

Я уклоняюсь, сопротивляюсь, пытаюсь вырваться. А ещё мне страшно - настолько он сильнее. И я в ужасе от собственной беспомощности. И осознания: то, что Том столько лет церемонился со мной - это просто его прихоть. Он здоровый мужик, который, если захочет, загнёт меня прямо здесь, в нескольких метрах от моих родителей, но они и не подумают прийти мне на помощь. Никто мне не поможет, если в его больную голову взбредёт мысль отыметь меня, когда ему вздумается. И не знаю, на что я надеюсь, хватаясь за его цепкие руки, разве что на его порядочность, к которой уже собираюсь взывать...

– Мне кажется, девушка против, - убедительно спокойный, звенящий сталью, как вытащенный из ножен клинок, голос Ханта заставляет Ривера ослабить хватку, а меня - облегчённо вздохнуть. Слава богу! Я спасена! По крайней мере от своего разыгравшегося воображения - точно.

Я даже успеваю вывернуться до того, как Том примиряюще поднимает руки:

– Уверяю тебя, я не настаивал, Эйвер. Небольшое женское кокетство, игра в недоступность и не больше.

– Уверен, что это была всего лишь игра?

В этой схватке взглядов мне нет места. И я с трудом не позволяю себе спрятаться за широкой спиной Ханта. Он опять вступился за меня. Очередной раз загородил. Очередной раз дал Риверу понять, что будет вставать между ним и мной снова и снова. Так и просится добавить: всегда. Но «всегда» - это слишком долго. Такой кредит благородства от Эйвера Ханта я вряд ли получу.

– Всё в порядке, Эйвер, - а вот теперь в моём голосе такая неуместная игривость.
– Это не то, о чём ты подумал.

– Фраза «не то, о чём ты подумал» занимает в моём рейтинге почётное второе место по непереносимости, - усмехается он.

– А первое?
– мне действительно интересно.

– Нам надо поговорить.

– Кстати, - притворно всплёскиваю я руками, пытаясь превратить это в шутку, - Эйвер, нам надо поговорить.

– Так я вас оставлю, говорите, - снова усмехается он, разворачиваясь, чтобы уйти.

– Нет, нет, подожди, - изображая из себя совершенно невменяемую дуру, иду я за ним.
– Я с тобой хотела поговорить.

– Правда?! Может быть, ты даже знала, что я приду?
– останавливается он.

– Нет, я не знала, но, не поверишь, я тебя ждала.

– Не поверю, - даже на каблуках я ниже его ростом. Даже оказавшись вплотную, он смотрит на меня сверху вниз.

– А я ждала, - оглядываюсь я на Ривера, который так и стоит там, где я его оставила. Одинокий. Красивый. Стройный. Безоружный. Покинутый.

С трудом отрываю от него взгляд и понятия не имею, что же сказать Ханту. Такая вдруг накатывает пустота, что даже в зал к родителям возвращаться не хочется.

– А зачем ты, кстати, приехал?

– Поздравить Монику.

– Поздравил?

– Нет, забыл. Увидел, как ты там целуешься с Ривером, и про всё на свете забыл, - улыбается он.

– Ненавижу тебя, - толкаю его плечом, когда он открывает мне дверь в тамбур.

– А мне кажется, любишь, - улыбается он ещё шире.
– Ну, где ещё ты найдёшь такого заботливого босса, который бы то и дело защищал тебя от твоих ухажёров и бывших мужей.

– А может, и люблю, - разворачиваюсь к нему лицом.

И от этого простого, сказанного в шутку слова, надо мной словно разверзаются небеса. Я словно жду молнию, что казнит грешников, и жить мне осталось всего ничего. С такой пронзительной ясностью я слышу, как рвутся из груди слова, обращённые к нему.

«Забери меня отсюда, Эйв. Увези. Укради. Спрячь.

Утащи в свою берлогу. Привяжи. Посади на цепь.

Оставь меня себе. На сегодня. На завтра. Навсегда.

Сделай что-нибудь. Хоть что-нибудь. Хоть как-нибудь дай понять, что я тебе не безразлична. Нет?» - умоляю я, глядя в его непроницаемые глаза.

44. Анна

– Нет. Не любишь, - качает головой Хант. И пусть отвечает не на мой мысленный вопрос, но и к нашему шутливому разговору это тоже не имеет отношения.

– Эйвер, - я делаю к нему шаг, но он привычно вытягивает вперёд руку, не подпуская меня ближе.
– Твою мать, Эйвер!

– Ты ругаешься как портовый грузчик, - усмехается он.
– И твои родители тебя уже заждалась.

Плевать! Мне на всё сейчас плевать. Сегодня или уже никогда. Сейчас и ни секундой позже. Пока я не превратилась в кучку пепла. Пока не одумалась. Пока что-то во мне кричит громче меня.

– Эйв! Забери меня отсюда!

Теперь я точно знаю, какой эффект производит брошенная к ногам граната. К ногам Эйвера Ханта. Граната или один неподвижный взгляд и всего три слова, в которые я вложила всё, что чувствовала.

– Уверена?
– приходит он в себя в какие-то доли секунды. И я почти не сомневаюсь, что он действительно умеет читать по глазам. Что он видит меня насквозь. Что он понимает меня лучше, чем я сама себя понимаю.

– Как никогда, - качаю я головой.

– Здесь есть другой выход.

Он хватает меня за руку и больше ни о чём не спрашивает.

Тянет к лестнице, и спускается по ней бегом, словно боится, как бы я не передумала. Закручивает меня вокруг руки, как в танце, и на площадках между пролётами приподнимает, прижимая спиной к себе, пока я визжу и болтаю в воздухе ногами.

– Импала?!
– успеваю я удивиться, садясь в его раритетную машину.

Боже! Та самая Импала, что подарил ему отец на окончание школы. Импала, в которой он приехал на выпускной. Которой гордился. Любил, натирал до блеска и не позволял в неё садится даже друзьям.

Охренеть! Я в его Импале.

– Звони, - кидает он мне на колени телефон, выруливая со стоянки.
– Звони отцу, пока он не поднял полицию на твои поиски.

– Пап, это я, - отвечаю я на взволнованный вопрос отца: «Эйвер?», а потом повисает многозначительная пауза, во время которой отец тоже понимает всё: где я, с кем, почему не вернусь.
– Придумай что-нибудь для мамы.