Феромон

Демонстративно щёлкаю по клавишам. И, делая вид, что больше совершенно Анной не интересуюсь, забиваю по памяти прочитанную фразу.

«...И думаешь о браке, завтра утром

Ты с посланной моею дай мне знать,

Где и когда обряд свершить ты хочешь.

И я сложу всю жизнь к твоим ногам,

И за тобой пойду на край вселенной», - выдаёт всезнающий интернет.

Вот это номер! Неужели он собрался сделать ей предложение? Или уже сделал? Размечтался! Да хрен тебе, Ривер!

– Что-то ещё?
– поднимаю глаза на Ан, так и стоящую в кабинете.

– Нет, ничего, - с её губ так и не срываются слова, что она хотела сказать. Она разворачивается и выходит. Вижу, как зло скидывает в коробку свои безделушки, освобождая ящики. А потом открывает сумку и достаёт до боли знакомый цветной прямоугольник билета в Оперу.

Оглядывается на меня, усердно делающего вид, что занят работой, а потом рвёт она его в мелкие клочки и выбрасывает в мусорную корзину.

И у меня в ушах ещё долго стучит прощальное «та-там! та-там!», выбиваемое её каблуками, словно она ушла не на другую половину офиса, а насовсем - так невыносимо пусто становится без неё.

47. Анна

Наверно, бесполезно спрашивать Йорна, что задумал Хант в отношении Ривера, но это была первая мысль, что возникла в голове, когда я пришла в Кларин секретарский бокс.

Даже не знаю, кто из этой, порядком надоевшей друг другу парочки, больше обрадовался моему предложению перемен: Йорн, обнявший меня благодарно, или Клара, так поспешно покинувшая свой пост, что он и глазом моргнуть не успел.

Рокировка прошла успешно, а вот вопрос о планах Ханта так и остался открытым. Только что задумал Хант - знает только Хант, и точка. Пока мне и без этого есть над чем поразмыслить.

Хоть я и знаю, почему меня это так беспокоит. У него был такой кровожадный взгляд, что я не на шутку волнуюсь за Тома.

Том. Чёртов Том Ривер. Перед глазами так и стоит его одинокая фигура. Прямая спина. Засунутые в карманы руки. И взгляд, которым он проводил меня, уходящую с Хантом. Взгляд, от которого меня пробрало до озноба. Как и от его записки. Думаю, он именно тогда и решился. Это его ход в игре по моим правилам.

Хуже другое: что я целовалась с Эйвером, а думала про Тома. Пусть недолго. Пусть это было лишь несколько нечётких образов, воспоминаний тела, чувственных ассоциаций, но сначала всё равно это был Ривер, а потом только Хант, Хант, Хант.

«Всегда Хант», - вот и сейчас в памяти звучит этот упрёк Тома. И сейчас как никогда хочется возразить: «Нет! Не всегда! Тебя было больше! Ты заполнял собой всё. Когда был ты, ни для кого больше не было места. Но когда ты уходил, как бы я ни старалась, со мной всегда оставался он. Эйвер Хант».

Его походка. Его скулы. Его чёртова задница.

У меня слишком долго никого не было. Никого столько искусного и опытного, чтобы предвосхищать каждый мой вздох. Чувствующего меня так тонко, понимающего язык моего тела так правильно, чтобы я смогла отказаться. Никого, после Ривера. Глен вообще ни в счёт. Как и те пару случайных перепихов после вечеринок до него, которые я и за секс-то не считала.

И вот теперь Хант. Нет, не тот восемнадцатилетний мальчик, пусть симпатичный, пусть дерзкий, пусть оставшийся в памяти навсегда, но не имеющий ничего общего с этим Хантом.

С Хантом, что просто взял и разрушил всю ту странную шаткую конструкцию, похожую на город из кубиков, которую я называла своей жизнью. Что смял к чертям собачьим мою ненадёжную оборону. Сорвал с меня кожу, оголил нервы, болевые точки, освободил всё спрятанное глубоко, зажатое, тщательно скрываемое.

Хант, вернувший мне меня. Заставивший вспомнить, как это красиво, как это правильно, как это восхитительно - принадлежать мужчине. Мужчине, который одним прикосновением вызывает искры и заставляет забыть обо всём, когда он рядом... Вот только уходя, он оставляет после себя такую пустоту, что уже не заполнишь ничем.

Я расставляю свои немногочисленные вещи на Кларином столе. Но на самом деле я вишу, как паучок, на тоненькой ниточке где-то между сегодняшней ночью с Хантом и запиской от Ривера.

Я сама предложила Риверу жениться. И сама пригласила Ханта в свою постель. Ай да я! Осталось только решить, кого же из них я больше «ненавижу».

– Зайди, - вызывает меня Йорн из кабинета, зажимая кнопку интеркома.

– Слушаюсь и повинуюсь, - прикрываю я за собой дверь.

– Ну, рассказывай, - показывает он на стул.
– Я же понимаю, что не мои красивые глаза заставили тебя перейти ко мне.

– Бельгийские вафли, Йорн, - забираю я подписанное им заявление, усмехаясь.
– Мы переспали, что тут непонятного.

– Вообще-то про вафли это была моя фраза, - потирает он подбородок, заросший такими светлыми волосами, что на фоне загорелой кожи они смотрятся почти белыми. А я и не заметила, когда он отрастил щетину.
– И, с одной стороны, это плохо. Для Ханта. Ведь он потерял отличную секретаршу. Но с другой, - Морган склоняет голову на бок, - вы взрослые люди.

– И теперь, когда выяснилось, что мы не дети, может перейдём к работе?

– Не-а, - отрицательно качает он головой.
– Переспали и переспали. Это не ответ. Почему ты перешла ко мне? Не хотела бы смешивать рабочее с личным - ушла бы совсем. Работы валом, и уж точно ты стоишь дороже, чем обычный секретарь. Но ты осталась.

– Мне нравится у вас работать. У меня куча незаконченных здесь дел, которые я хочу довести до конца. И...
– я осекаюсь на полуслове, когда он недовольно морщится.

– Я подскажу. Ты ведь задела его, да? Зацепила, а теперь натянула леску так, чтобы он не сорвался.

– Я смотрю, ты опытный рыбак, - усмехаюсь на его проницательность.

– Не-е-ет, я больше по орхидеям, - улыбается он и сам, довольный своей догадкой.
– Но я ему даже завидую. Счастливчик. Или идиот. Женщины по нему с ума сходят, а он всё носится со своими принципами, всё что-то кому-то доказывает. Хватается за самые безнадёжные дела, за самые сложные, самые проблемные и всё выигрывает, выигрывает, выигрывает. Всё хочет быть самым лучшим. Во всём. Но мой тебе совет: не бросай ему вызов.

– А может, я хочу, чтобы он победил?

– Он уже победил, - тяжело вздыхает Йорн.
– Я знаю его одиннадцать лет. Его родители небогатые люди. И отец из сил выбивался, чтобы дать ему достойное образование. Но Эйвер ведь выбрал не просто университет, а лучший из лучших, и поступил. У отца хватило денег только на первый год обучения. Но Эйва бы и это не остановило. И я не знаю, чем бы закончилось его пристрастие к азартным играм, которыми он собирался зарабатывать себе и на учёбу, и на жизнь, если бы я не сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться. И за него заплатил.