Феромон

Надев платье, которое ему особенно нравилось, убрав волосы в низкий узел, на тонких шпильках, с ядовито-апельсиновой помадой на губах, за которую он прозвал меня Карамелькой, - вид, от которого он всегда был без ума, - я отправляюсь кастрировать его тупыми ножницами.

Но, распахнув свою входную дверь, натыкаюсь на упакованную в пакет газету и мокнущий под дождём букет. Он лежит на крыльце, покрытый крупными каплями. И потёкшие буквы в промокшей записке заставляют меня не кинуть его, не задумываясь, в мусор, а занести в дом.

«С добрым утром!» - написано от руки. И ни слова больше. Ни подписи, ни обращения. Но мне ли не знать этот скверный почерк.

– Что ты делаешь, Хант?

– вздыхаю я над поставленными в воду цветами. И то, что вечером показалось мне фальшивым, сейчас рвёт на части душу своей правдивостью.

Это не извинение, не игра, не притворство. Это забота, и его отчаянная попытка показать мне, что я ему важна. И вопрос, над которым я не хочу думать, снова долбится, как непрошенный гость в дверь:

Что я буду со всем этим делать?

«Спасибо, Эйвер! Это было необязательно», - пишу я ему из такси.

«Не хотел, чтобы ты расстраивалась», - откликается он немедленно.

Потом мы оба замолкаем, не зная, что сказать. И хоть очередь отвечать моя, его сообщение прилетает первым: «Я еду к Дэвиду. Присоединишься?»

«У меня дела».

«Тогда удачи! Но мы здесь надолго. Если вдруг надумаешь, это адрес, - прилетает ответ. И после ссылки с GPS-координатами он добавляет: Это важно».

Сухарь! А мог бы написать, что соскучился. Только он явно не привык ухаживать за девушками. Впрочем, мне и не нужны его ухаживания. Просто я не собираюсь упрощать ему задачу по моему приручению. Пусть старается, раз любит сложности.

«Если получится», - отправляю свой неопределённый ответ.

И ему удаётся меня удивить:

«Я буду ждать».

Оставляю за ним последнее слово. И невольно закрываю глаза от подступивших буквально к горлу эмоций. Я была так шокирована вчера, что явно пропустила мимо ушей большую часть того важного, что он пытался до меня донести. Но во всём этом сумбуре событий, чувств и мыслей я уже выбрала одну, что позволит мне не пойти ко дну в море его феромонов, гормонов и обаяния. Не даст захлебнуться в волнах его настойчивости. Не разрешит утонуть в шторме собственных противоречий.

Но как научиться лавировать между желанием быть с ним и отомстить ему, я пока не придумала.

55. Анна

Такси останавливается у дома Дайсона. Учтивый водитель провожает меня под большим чёрным зонтом до самого крыльца. А удивлённый Глен открывает дверь в мятой пижаме.

– Хорошо выглядишь, - отвешиваю я комплимент легкомысленным медвежатам на мягкой ткани и, не обращая внимания на хозяина одежды, лезу в сумку, чтобы достать приготовленное Нарциссу угощение. А ещё, пользуясь тем, что Глен растерян, увидев меня на своём пороге, зажимаю собачку замка, чтобы его дом не превратился для меня в ловушку.

– Нарси! Нарси!
– зову я, присев, и присвистываю, подзывая собаку.

– Анна, он, - топчется рядом Глен.
– Он на прогулке.

– Ты выпустил Нарцисса на улицу одного?
– поднимаюсь я, не веря своим ушам.

– Нет, нет, - как-то смущённо оправдывается бывший муж.
– Он на поводке, в наморднике, всё в порядке.

– Да? Ну, ладно. Тем лучше для него, - делаю я вид, будто не желаю знать, что за очередная баба гуляет субботним утром с его псиной, и кладу на столик собачье лакомство. Но наличие подружки - прямо вишенка на торте, который я собираюсь впечатать в его паскудную рожу.
– Будем считать, что все формальности я соблюла. И повод навестить собаку не показался тебе надуманным.

Под его озадаченным взглядом я одёргиваю платье и, позволяя Глену вдоволь насладиться зрелищем обтянутых тканью покачивающихся бёдер, прохожу в комнату, цокая по паркету тонкими каблуками.

Слышу, как он плетётся следом, шлёпая босыми ногами. А когда оборачиваюсь, застаю его в тот момент, когда он скрещивает на груди руки. Хороший знак: он уже приготовился защищаться.

– И чем обязан?
– уставившись на меня с недоверием, приваливается он плечом к дверному косяку.

– Не знаю. Соскучилась, - невинно пожимаю я плечами и, потупив глаза, иду по комнате. Веду пальцами по спинке стула. Поднимаю брошенную на пол рубашку. И прижав её к себе, вдыхаю запах.
– Всё ещё пользуешься моими подарком?

– Он давно закончился. Но я купил новый, - обескураженный Глен явно не знает, как на меня реагировать.

Улыбаюсь ему ласково. И, аккуратно повесив на стул рубашку, глажу по её плечам, словно нежно массирую плечи самого Глена. Протягиваю руку к притаившейся на столе компьютерной мыши. Экран оживает поставленной на паузу игрой.

– Мн-н-н, - опираюсь локтями о стол, выгибаясь в пояснице, и щёлкаю по клавишам, запуская игру.
– Всё ещё танки?

– Кое-что не меняется, Карамелька, - осторожно кладёт он руку на мою задницу. А когда я благосклонно её принимаю, стискивает ягодицу. Привычно, грубо, по-хозяйски. А потом воодушевлённо прижимается к ней уже вздыбившейся ширинкой.
– Ты, например, всё так же хороша.

– А ты всё так же не любишь дождь, - выворачиваюсь я и сажусь на стол.

– Не люблю, - подтягивает он меня к себе, разводя ноги, и поднимает за подбородок голову.
– Но ты умела делать эти дни незабываемыми.

– Я помню, - выдыхаю я хрипло, в предвкушении.

А я думала всё будет дольше, сложнее, труднее. Думала, он включит мозги, не поверит, не поведётся на такой дешёвый развод. И будет отчаянно сопротивляться. Но на улице ливень, в моём томном взгляде тоска и надежда, а в приоткрытых губах столько неистраченной нежности, что у этого уверенного в собственной неотразимости похотливого кобеля просто нет шансов.

И с кем бы он ни жил, он явно про неё забыл, думая не той головой, доверчиво склоняясь к моему лицу. И его любимая помада, которой я не пожалела, остаётся на его губах, щеках, даже на шее и воротнике пижамы, где, словно испугавшись того, что мы творим, я прячусь от его настойчивых поцелуев.

– Я так скучал по тебе, - обжигает он мою шею горячим дыханием.

Сейчас польются покаянные речи. И он найдёт столько проникновенных и красивых слов, на которые я когда-то так легко покупалась, сколько потребуется, чтобы я раздвинула ноги. Только я не хочу всё это слушать. Мне надо, чтобы он остался без штанов, и сама сдираю с него через голову пижамную футболку. А потом, оттолкнув его от стола, спускаю вниз брюки вместе с трусами и, заставив переступить, откидываю подальше, за продавленный, залитый пивом диван.

– А раньше пресс у тебя был покрепче, - усмехнувшись, отхожу подальше от Глена и поближе к выходу.

Он ещё не понимает, что происходит. И стоящий колом хрен не даёт ему думать ни о чём, кроме как о том, чтобы его в меня воткнуть.

– Что-то не так?
– застывает этот перепачканный помадой Аполлон Бельведерский посреди комнаты.

– Всё так, мой дорогой, - позволяю себе ласково-издевательский тон, уже не стесняясь.
– Просто я пришла не за этим.

– А за чем?
– искренне обескуражен он.