Фрейлина

Неплохо? Намного лучше, чем можно бы ожидать. Всё для меня складывалось на удивление удачно, нужно признать уже это и перестать играть в дохлую кошку. Слезы для слабых.

— Барышня, из почтовой конторы добежали — еще днем прибыло вам письмо, — вручила мне горничная плотный пакет, подвигая ближе подсвечник. Письмо было от Елизаветы Якобовны.

Первая мысль — случилось что-то? И даже сердце дернулось. Я заспешила, разрезая верхнюю бумагу и разворачивая исписанный лист. Понимая и принимая для себя через это беспокойство, что маменька давно уже не чужой для меня человек, важный.

Вначале она кратко рассказала о делах в имении (видно понимая, что Тая далека от этого), обрадовала, что нога у Миши почти зажила, но сокрушалась, что легкая хромота останется, а значит о военной службе речь уже не идет.

Но она уже все решила:

'… буду приучать его к хозяйствованию. И мне на старость подмога, да и вы с ним, думаю, мирно обойдетесь. Коль и оставлю на него имение, то оговорю, чтобы половина дохода отписывалась тебе. Для острастки (искушения случаются) будет за исполнением сего приглядывать человек честный и знающий. Отпишись не расстроилась ли ты, все же наследство было бы целиком твоим. Да и будет, если согласия твоего на мое решение не станет. Но Мишу сильно жаль оставить безо всего, хороший он и способности к управлению имеются.

Об этом говорила я и с Весниным Андреем Сергеевичем, бывшего к нам проездом. Недовольства своего по этому поводу он не выказал. Гостевал три дню, говорили мы много и показалось мне, что он не так много смыслит в сельском хозяйствовании. Был невнимателен к моим разъяснениям и отзывался поверхностно, что и понятно — призвание его и обязанность состоит в лечебном деле.

Письмо отправляю с ним. Думаю, что вскорости состоится и ваша с ним встреча, а там и помолвка. Человек он приятный и обходительный, да и с виду хорош, а я хочу тебе только счастья.

Маменька твоя. Елизавета Якобовна Шонурова.

Писано двадцать осьмого числа месяца июня'.

Устно маменька выражалась более прогрессивно, но это общая тенденция — поверять бумаге речь более вычурную и «грамотную». Я столько подобного перечитала в свое время… А уж выспренные стихи пиитов! Того же Жуковского…

В той части, где о наследстве, письмо меня не расстроило.

Так сложилось, что о нем я думала в последнюю очередь. За незнакомого Мишу порадовалась — пусть выздоравливает, но вот упоминание о Веснине… Думать о нем сейчас не хотелось.

Уже лежа в постели, я все обсасывала в уме подробности вечера, понимая со всей ясностью — интерес ко мне высочества уже не тайна для тех, кто везде имеет глаза и уши.

И наша прогулка по Александрии, и вальс, и катание на лодке… трудно не соотнести со всем этим его упорный взгляд в сторону фрейлин во время игры на скрипке. И то, как он играл, тоже… Музыка умеет сказать. Даже когда мы сами еще толком не знаем — стоит ли говорить и о чем собственно?

Но если отбросить глупые мечты — вздохнула я, устраиваясь на подушке удобнее — чем все это может грозить мне?

Ну-у… во-первых, вот прямо скоро примчится Веснин. И не на крыльях любви (что-то не спешил он с этим, гостя у маменьки), а потому, что будет велено. Да и письмо мог занести сам, а не оставлять на почте.

Во-вторых, так же вот прямо скоро… меня или отправят к тем родственникам в Питер, или изолируют в этом домике. Не в буквальном смысле, понятно, но службу при Ольге Николаевне однозначно можно считать законченной.

В-третьих… это вряд ли, конечно, но могут лично указать мне моё место, строго предупредив.

И все это, в принципе, не так страшно. Просто нужно быть готовой.

Косте не позволят бесконтрольно свалиться в любовь. Папенька уже присмотрел для него невесту по статусу и в интересах империи. Так же поступили с Ольгой, допустив то, что было выгодно кому-то, а не ей. И только Мария Николаевна с ее сволочным характером смогла отстоять и себя, и свои интересы. Выйдя замуж на свое усмотрение, она просто освободилась от девичества, после чего и пустилась во все тяжкие.

Но Костю и заставлять не придется. Скоро отец отправит его в поездку по Европам с наказом обязательно заглянуть в Альтенбург и посмотреть там одну из принцесс — Александрину… что-то там еще два раза… Саксен-Альтенбургскую.

Ее портреты писали Винтерхальтер, Гау и Каульбах, ей посвящал вальсы и кадрили Штраус, и она по праву считалась одной из красивейших женщин своего времени.

Но эффектная внешность была ее главным и единственным козырем, закрывающим недостатки воспитания и образования. К глупым выходкам, громкому хохоту и визгам принцессы относились как к шалостям ребенка. И даже хриплый гортанный голос, резонирующий с внешностью, не портил приятное впечатление.

«Красавица в самом широком смысле этого слова, и даже подле такой выдающейся красоты, какой отличались все члены русской царской фамилии, она все-таки производила чарующее впечатление».

И тут уже без шансов для Константина. Огромной силы первое чувство, любовь с первого взгляда. А какие слова о ней в его дневниках и письмах! Куда там Соломону с его Песней!

Какое-то время он даже будет счастлив, родятся дети, но постепенно, постепенно… ко всему, его жена еще и ударится в спиритизм. Его еще называли «столоверчением». Даже ребенка из-за этого потеряет — случится выкидыш.

Другой слабостью великой княгини были дела амурные. Красавица оказалась любвеобильна, при этом увлекалась как мужчинами, так и женщинами. Ее дружбе с фрейлиной Анненковой приписывали провокационный характер. Злые языки поговаривали, что во время своего отдыха в Швейцарии великая княгиня оказалась замешана в неприятной истории. Якобы, чтобы замять ее, пришлось отслюнявить крупную сумму матерям девочек 14 и 16 лет.

Простить такое Константин уже не смог. Тут и появилась молодая актриса, вторая семья и дети в ней. Все эти дрязги мешали нормальной жизни и карьере. В конце концов, полупарализованный, он окажется на попечении жены, которая не даст ему видеться со второй семьей и станет напоказ злорадствовать по этому поводу. Ну и отхватит, в конце концов…

Все зло мира от баб?

В этом случае не поспоришь.

Сейчас трудно представить Константина таскающим жену за волосы и лупящим тростью, но так будет. Все будет — несчастливый брак, вторая семья, конфликт с племянником по этому поводу, конец карьеры, инсульт… Коту под хвост все, что жизнь щедро обещает ему сейчас — с его-то способностями, возможностями, амбициями. Но что-то он, конечно, успеет, что-то сделает.

Утром я проснулась поздно, никто меня не будил, и даже кот не явился. Немилосердно давило на мочевой, и я буквально скатилась с кровати к горшку. Пришлось пересидеть какое-то время на полу — пошла кругом голова. Последствия сотрясения еще сказывались.

Поев картошки с вареной рыбой под белым соусом — постный день… я села шить повязку для Ильи Ильича. Будет он носить ее — нет… Но, раз обещала, я делала. Все равно заняться было нечем.

Я не стала делать ее круглой, как у Потемкина. Выкроила продолговатой, чтобы не мешала глазу. Шила, сидя у бюро — у окна светлее. И даже не оделась толком — на сорочку набросила капот, подвязав поясом и вступила в кожаные тапочки.