Ганфайтер. Огонь на поражение

— Брек! — крикнул Вуквун.

— Ну дают, чуды-юды, — выразился кто-то из «самоанцев».

— Анестезирующие — товсь! — раздалась команда.

Сихали старательно, чтобы не перепутать с пироксилиновыми, подготовил анестезирующие торпеды.

— Арманто! — вызвала Наташа командира. — Ничего не выйдет. Глянь, какие волны подняли!

— Тундрочка! — сказал Вуквун с веселой укоризной. — Из глубины возьмем, по косой. Вызываю базу!

— «Онекотан» на связи.

Браун оглядел близкий горизонт — плавучая база едва выделялась над зубчатой стеной волн.

— Ветеринаров сюда! Кашалоты дерутся.

— Вас понял!

Развернувшись, вожак и одинец столкнулись на полном ходу, из водяной воронки поднялись рев и стоны. Голова старшего замерла в высшей точке подъема — огромный черный обрубок, расцвеченный кровью и белыми полосами (кожа у бедолаги была продрана до жирового слоя) — и схватила молодого за челюсть. Бросаясь из стороны в сторону, оба погрузились.

— Давай, старпер! — вопил Ашизава. — Всыпь сопляку!

— Выстрел!

Анестезирующая торпеда скользнула стремительным прочерком и разорвалась. Молодой оцепенел и обмяк, начал медленно погружаться, не шевеля плавниками.

— Выстрел!

Торпеда утихомирила развоевавшегося вожака.

— Что там, Токаши?

— У молодого челюсть сломана. И, по-моему, ребра — два или три. У вожака кости целы, но много рваных ран. Одинец ему весь бок располосовал!

— Вот олень безрогий… — проворчал Вуквун. — Токаши, проводи его и будь рядом, сейчас вертолет придет с «айболитами».

— Понял!

— Сихали! Походи под стадом, пугани акул.

— Понял.

Субмарина Брауна погрузилась и пошла кругами. Смутные тени полярных акул близко не серели — пугались хищницы китовых рывков, но запах крови влек их, глуша позыв к самосохранению.

Тимофей расстрелял из ультразвуковой пушки парочку самых наглых рыбин — и не маленьких, метров по семь каждая. Акулы, вяло переваливаясь, стали тонуть, их мигом окружили товарки.

— Сихали, как у тебя?

— Завалил двух.

— А остальные как?

— Кушают заваленных.

— Ясно, давай к нам.

— Понял.

Наверху все уже успокоилось. Подле вожака и одинца качался на волнах вертолет с синими крестами на поплавках. «Айболиты» — зубастые, бородатые парни — прыскали китам на раны болеутоляющее и лепили заживляющие тампопластыри размером с полотенца.

— Отбой, ребята! — пропыхтел Арманто по рации. — На булки с маслом мы сегодня заработали. Стройся!

— Будем ждать летунов? — спросил Токаши.

— Не, волна большая пошла. Пойдем к «Онекотану». Стройся, кому сказал!

— «Один татарин в два шеренга, — съехидничала Наташа, — становись!»

Улыбаясь, Браун развернул субмарину и направил ее к «Онекотану». Кашалоты, добродушно поглядывая крошечными глазками, уступали подлодке дорогу. Ультраакустика передавала печальные подвывания, стоны, мычание — такое впечатление, что рядом успокаивается потревоженное стадо коров.

«А я тогда кто?» — подумал Тимофей. «А ты — пастух!» — хихикнуло подсознание. «Ну, вот еще, — проснулась гордыня. — Ковбой, а не пастух!» Браун согласился с этим выводом…

— Сихали, осторожно!

Младший смотритель не сразу сообразил, в чем дело, а когда глянул в иллюминатор, было уже поздно — громадный кашалот мчался на него, опуская зубастую нижнюю челюсть размером с односпальную койку. Но рвать субмарину кит не стал — ударил головой. Бум-м-м!

«Орку» швырнуло, будто малолитражку, сбитую тягачом. Если бы не широкий эластичный ремень, Брауна швырнуло бы из кресла — и прямо на чехол ультразвукового локатора. Опыт у него был…

Субмарину перевернуло. Повиснув вниз головой, Тимофей судорожно потянулся к пульту. За спектролитом иллюминатора блеснула огромная зубастая пасть.

— Превосходно… — пропыхтел младший смотритель.

— Полный вперед, Сихали! — провопил Джамил. — Жми!

Браун до отказа повернул рукоятку скорости. Пронзительно взвыли турбины. Субмарину бросило вперед, она оттолкнула бортом кита, чувствительно задев его обтекаемо-зализанной рубкой. Кашалот бросился в сторону для разгона — и сразу два «электрокнута» вразумили шестьдесят тонн китятины.

— Бодается, собака свинская!

— Все, удрал…

Селектор смолк на целых пять минут, после чего донесся голос Арманто, вопрошающий:

— Ашизава-сан, это правда, что в Австралазии так любят китятину?

— Правда, — важно сказал Токаши. — У нас, в Японии, особенно. Это действительно вкусно! В красном мясе китов, — заговорил он, увлекаясь, — мы его называем аканику, белков больше, чем в говядине. Просто его готовить нужно уметь. Сначала аканику выдерживают в луковом отваре, а потом уже жарят. Или варят с горьким соком всяких там цитрусов. Или с соей мешают и с тертым редисом…

— Надо попробовать… — задумчиво сказала Наташа. — А то пасем их, пасем, а что пасем — и сами не знаем… А какая китятина самая вкусная? Кит-то большой… Мне говорили — та, что с хвоста. Это правда?

— Ну-у… — задумался Ашизава. — Хвостовое мясо ономи — его берут между спинных плавников и основанием лопастей хвоста — жирнее и дороже. Спинная часть вкуснее боковой… но самые вкусные куски те, что возле лопастей. Да тут все сложно так! То же аканику — это ведь не просто мясо, это продольные мышцы, первый сорт. А есть еще сюноко, второй сорт — он под брюшными бороздами. Сюноко жестче аканику, из него ветчину делают и бекон…

— Ой, народ, — сказала Наташа. — Что-то я есть захотела!

— Да это Ашизава все, — обличил товарища Каримов, — понарассказывал тут всего…

— Ха! — воскликнул Вуквун. — Так двенадцать уже!

— В столовую! — воинственно крикнула Наташа. — В столовую!

— Меню зовет нас! — подхватил Токаши.

После обеда Боровиц ввалился в кают-компанию и объявил:

— Собирайтесь.

— Куда? — вытаращился Шурик Белый. — Ты чего, сегундо? Сегодня ж у нашего звена выходной! Суббота!

— Субботник сегодня! — беззлобно поправил его главный смотритель.

— Вот же ж… — проворчал Белый и смущенно поскреб в нестриженом затылке. — А у меня совсем из головы вылетело… И куда нас?

— На Большое Мусорное Пятно, — внушительно сказал Станислас. — Лично Генеральный Руководитель проекта ТОЗО, попечением своим о чистоте вод, перегнал нам пять самоходных подводных барж. Наташка, ты хватай вертолет-наводчик, будешь сверху высматривать, где отходов побольше…

Наташа, радостная и оживленная с самого утра, кивнула только и ослепительно улыбнулась.