Газ
Шрифт:
Вновь чувствую холод моей души.
Человек – пятно.
Мысли путаются и сбиваются. Я ощущаю болезнь внутри себя. Она страшнее, чем рак и СПИД, ибо убивает тебя лишь духовно, оставляя ненужный кожаный пиджак. Этот смерч сносит целые лабиринты, принося за собой лишь пустоту.
Разве можно назвать ее смерчем? По-моему, это слишком грозно, громко.
Моя болезнь действует тихо и незаметно. Знаешь, будто в мою душу вкололи яд. Он медленно проникает по венозным путям, оставляя лишь мертвые сгустки черной гнили, но
От Алисы веет теплом, но даже оно не может вернуть мне жизнь. Девушка обнимает холодную мраморную плиту в облике человека.
Одиноко.
Макс сбежал. Навсегда ли?
Алиса закрывает глаза. Я чувствую, как она проваливается в сон. Молча. В тишине я обретаю себя. Тишина обволакивает квартиру.
Интересно – что снится ей? Прекрасный вечер в Париже? Закат в Праге? Бой курантов в Москве? Рассвет на Кубе? Она медленно уходит в сны, оставляя меня одного.
Ресницы касаются друг друга. Длинные и черные замки. Ее веки немного дрожат, но так мимолетно, что я даже едва различаю этот жест. Ее тональный крем скатывается в трещинки, незаметные на фоне образа, но слишком явные в отдельной части моего взгляда.
Моя болезнь прогрессирует и поражает. Я чувствую, как медленный яд убивает все живое во мне. Даже прошлое умирает, хотя все еще приносит боль. Наверное, оно создано для того, чтобы не давать мне черстветь. И если оно дарит мучения, значит дорого мне в бесконечном потоке информации. Числа и коды падают, оставаясь лишь налетом истории. Сказать, что я оживаю, значит нагло врать.
Выводы.
Меня пожирает болезнь, подобно огромному питону. Она обхватывает ноги, затем торс, чтобы забрать меня в себя, переварить и насытиться самоубийством. Хотя, если я пущу себе пулю в голову, разве смогу назвать это смертью?
Алисе снится мир, где люди заполняют планету, прилипают к окнам, за которыми прячутся звезды, о чем-то шумно говорят. Они наполняют чашу, квартиру, мою голову. Люди создают системы и сами становятся заложниками этих систем. Безвольный крик, как искра – один момент и взрыв, что оставит за собой пустоту. Люди подобны газу.
Моя болезнь вгрызается в вены, старается вырвать из души кристаллы, чтобы я даже не чувствовал боли. Наверняка, она создана в математических лабораториях и сейчас программирует меня, подменяя человеческое начало. Я – робот. Быть может, я – организм, бесчувственный и безжизненный. От этой болезни нет лекарства. Устал.
Я засыпаю.
Что мне приснится? Париж? Москва? Манчестер? Закат или восход? Хотя, они одинаковы в черно-белых картинках.
Странно. Я совсем забыл, что больше не вижу снов.
12.
Я вижу распятие Иисуса. Он корчится от боли, и вся его божественность тает под давлением человеческого хаоса. Из глубоких глаз ползут слезы, а мышцы в теле судорожно бьются под кожей, перегоняя кровь по усталым венам.
Яркое солнце светит в небе, словно лампочка. Тень от креста исчезает, и я вижу улыбки людей, их страдания и ненависть.
Так красочно.
Мне кажется, что я способен дотронуться до Магдалины, чей образ так долго порочила церковь, могу коснуться Петра, что собирает в высокий бокал яркую кровь из ладоней «спасителя». Я вспоминаю Брауна, коды Да Винчи, тайные общества.
Над головой его летают стервятники, что собираются выклевывать глазные яблоки, сжимать их, взрывая все мироздание в зрачках. И они теряют свет.
Через тело Иисуса бежит боль, и в ней он – человек. Вся его божественность рассеивается, словно дым. Он прилипает к губам, и я чувствую свежий аромат одиночества.
Слезы скатываются по щекам, но мокрые полоски исчезают под палящим солнцем. Я вижу Римские колпаки, плащи и копья.
Разве можно об этом упоминать вслух?
Способен ли я?
Мои ступни греет горячий песок. Я ощущаю его жар и то, как мои ноги обгорают во взаимодействии с пылью. На губах блестит прохладный дым, а на горизонте мелькают тучи.
Капли крови ползут вдоль лба, касаются бровей и заменяют собой слезы.
Я делаю вдох и открываю глаза.
Видел ли я это?
Чувствую запах морфия. Он доносится прямо из моих ноздрей. Он живет и обитает в них. Я глубоко вдыхаю, и ощущаю приятное жжение в районе горла. Частицы порошка отскакивают от слизистой оболочки, продвигаясь в гортань.
Видел ли я этот сон?
Где Алиса?
Я смотрю в сторону стены, но на измятой кровати не осталось даже запаха ее духов. Даже мелкие частицы пудры слетели в бездну, исчезнув из ореола глаз. А я вспоминаю кровавое колесо в моем сне, что чертило горизонт.
Сколько лет я не видел ничего столь яркого? Неужели я умер в своем сне, чтобы ожить с горьким привкусом наркотиков?
Я встаю с постели, надеясь встретить Алису на кухне. Не могла же она так уйти?
Делаю шаг и оступаюсь.
Мои ноги слабы. Я устал. Чувствую это сквозь оболочку наркотического сна. Комната плывет перед глазами, и на секунду думаю, что нахожусь на большом корабле, а за окном мелькает океан и мяукают чайки в высоком небе.
Сколько лет я не видел снов? И снова вопросы, что остаются без ответа. Смотрю на календарь, цифры пляшут на белой бумаге, но дни не уходят, и цикличность недели не прерывается. Листы даже не убегают, не сгорают в воздухе. Я вспоминаю глаза Иисуса. Они смотрели так, как будто принадлежали вовсе не сыну бога. Скорее, они имели оттенок равности его подобий.
Я захожу на кухню, но здесь никого нет. Лишь овощной салат источает кислый аромат гниения.
Капли воды падают в мои ладони, создавая в них маленькие океаны, что отдают солью. Большие рыбы умирают, а подбитые киты взывают к помощи. Они стонут в одиночестве, пока горячее солнце прожигает их тела. Оно блестит на громадных костях, танцуя вальс или то, что стало модным.
Холодная вода. Она успокаивает тревожность моих мыслей.
За мной кто-то следит!