Где апельсины зреют

Онъ протянулъ два франка.

— Rien ne va plus! — послышался отвтъ и крупье отстранилъ его руку лопаточкой на длинной палк.

— Землякъ! Чего онъ тыкаетъ палкой? Я хочу на Пошехонскій уздъ, — обратился Конуринъ къ Капитону Васильевичу. — Гд Пошехонье?

— Да нтъ тутъ такого города и наконецъ уже игра началась.

— Отчего нтъ? Обязаны имть. Углича нтъ-ли?

— Понимаешь ты, здсь только европейскіе города, города Европы, пояснилъ ему Николай Ивановичъ.

— Ну, на Европу. Гд тутъ Европа, мусью?

— Да вдь ты не хотлъ играть, даже къ столу упрямился подходить.

— Чудакъ человкъ! За живое взяло. Я говорилъ, что сердце не камень. И наконецъ, выигрываютъ-же люди. Гд тутъ Европа?

— Николай Иванычъ! Я еще четыре франка на нечетъ выиграла! раздавался голосъ Глафиры Семеновны.

— На Европу! кричалъ Конуринъ. — Вотъ три франка!

— Да нтъ тутъ Европы. Есть Петербургъ, Москва, Лондонъ, Римъ.

— Римъ? Это гд папа-то римскій живетъ?

— Ну, да. Вотъ Римъ.

— Вали на папу римскую! Папа! Выручай, голубушка! На твое счастье пошло! бормоталъ Конуринъ, когда поздъ забгалъ по рельсамъ.

— Москва! Я выиграла на Москву! радостно вскрикнула Глафира Семеновна.

Крупье опять цридвинулъ къ ней грудку серебра. Конуринъ чертыхался.

— И папа римская не помогъ! Вотъ игра-то, чортъ ее задави, чтобъ ей ни дна, ни покрышки!

— Нельзя-же, Иванъ Кондратьичъ, съ перваго раза взять. Надо имть терпніе, сказала ему Глафира Семеновна.

— Вы-же съ перваго раза выиграли. И съ перваго, и съ третьяго, и съ седьмаго…

— Тьфу, тьфу, тьфу! Пожалуйста, не сглазьте. Чего это вы?… Типунъ-бы вамъ на языкъ.

— Землякъ! Нтъ-ли здсь какого-нибудь муходанскаго города? Я на счастье муходанскаго мурзы-бы поставилъ, коли на папу римскаго не выдрало. Или нтъ. Глафира Семеновна на что поставила… На что она, на то и я.

И Конуринъ бросилъ въ тотъ-же четыреугольникъ, гд стояла ея ставка, пятифранковую монету.

— Не смйте этого длать! Вы мн мое счастіе испортите! Николай Иванычъ! Сними! Послушайте, вдь это-же безобразіе! Вы никакого уваженія къ дам не имете! Ну, хорошо! Тогда я переставлю на другой городъ.

Она протянула руку къ своей ставк, но поздъ уже остановился.

— Londres! возгласилъ крупье и сталъ пригребать къ себ лопаточкой и ставку Глафиры Семеновны и ставку Конурина.

— Вдь это-же свинство! Я прямо черезъ него проиграла. Позвольте, разв здсь дозволяется на чужое счастье ставить? раздраженно бормотала Глафира Семеновна.

Конуринъ чесалъ затылокъ.

— Поставлю въ какой-нибудь турецкій городъ на счастье муходанскаго мурзы, и ежели не выдеретъ — лицомъ не стану даже оборачиваться къ этимъ проклятымъ столамъ, говорилъ онъ. — Какъ турецкій-то городъ называется?

— Константинополь, подсказалъ Николай Ивановичъ.

— Ставлю на Константинополь пятерку. — Мусье! Гд Константинополь?

— Постой. Поставлю и я серебрянный пятакъ. Константинополь!

Николай Ивановичъ кинулъ на столъ пяти франковую монету. Капитонъ Васильевичъ пошарилъ у себя въ жилетномъ карман, ничего не нашелъ и сказалъ Глафир Семеновн:

— Позвольте мн, сударыня, пять франковъ въ займы. Хочу и я на нечетъ поставить. При первомъ свиданіи отдамъ. Или нтъ… Дайте лучше для ровнаго счета десять франковъ, просилъ у Глафиры Семеновны Капитонъ Васильевичъ.

Она дала. Играли вс, но выиграла только она одна три франка на четъ и, сказавъ “довольно”, отошла отъ стола.

— Сколько выиграла? спросилъ ее мужъ.

— Можешь ты думать: восемьдесятъ семь франковъ! Нтъ, мн непремнно надо играть! Завтра-же подемъ въ Монте-Карло. Я въ рулетку хочу пуститься. Иванъ Кондратьичъ, вы сколько проиграли?

Вмсто отвта тотъ сердито махнулъ рукой.

— Пропади она пропадомъ эта проклятая игра! выбранился онъ.

XII

Супруги Ивановы и Конуринъ можетъ быть еще и дольше играли-бы въ азартныя игры у столовъ, тмъ боле, что кром испытанныхъ уже ими лошадокъ и желзной дороги, имлась еще игра въ покатый билліардъ, но Капитонъ Васильевичъ, взглянувъ на часы, заторопился на поздъ, чтобы хать домой. Онъ сталъ прощаться.

— Надюсь, что еще увидимся… любезно сказала ему Глафира Семеновна. — Мы въ Ницц пробудемъ нсколько дней.

— Непремнно, непремнно. Я пріду къ вамъ въ гостинницу. Вдь я долженъ вамъ отдать свой долгъ. Я даже познакомлю васъ съ однимъ графомъ. О, это веселый, разбитной человкъ!

— Пожалуйста, пожалуйста… Знаете, заграницей вообще такъ пріятно съ русскими… Послушайте, Капитонъ Васильевичъ, да вы сами не графъ? спросила его Глафира Семеновна.

— То есть какъ сказать… улыбнулся онъ. — Меня многіе принимаютъ за графа… Но нтъ, я не графъ, хотя у меня очень много знакомыхъ князей и графовъ. И такъ, мое почтеніе… Завтра я не могу быть у васъ, потому что я долженъ быть у посланника.

— Да мы завтра и дома не будемъ… Завтра мы демъ въ Монте-Карло. Вдь вы говорите, что это такъ не далеко, все равно, что изъ Петербурга въ Павловскъ създить, а я положительно должна и тамъ попробовать играть. Вы видите, какъ мн везетъ. Вдь я все-таки порядочно выиграла. Что-жъ, въ Монте-Карло я могу еще больше выиграть. Вы говорите, что въ Монте-Карло игра гораздо выгодне и ужъ ежели повезетъ счастье, то можно много выиграть?

— Но зато можно и проиграть много.

— А вотъ т деньги, что сегодня выиграла, я и проиграю. Теперь я съ запасомъ, теперь я въ сущности ничмъ не рискую. Такъ до свиданья. Завтра мы въ Монте-Карло.

— Какъ мы, матушка, можемъ быть завтра въ Монте-Карло, если мы взяли на завтра билеты, чтобъ эту самую драку на бульвар смотрть, гд цвтами швыряться будутъ, вставилъ свое слово Николай Ивановичъ.

— Ахъ, да… И въ самомъ дл. Ну, въ Монте-Карло посл завтра, отвчала Глафира Семеновна.

— Зачмъ посл завтра? Да вы и завтра, посл цвточнаго швырянія въ Монте-Карло можете създить, успете, — сказалъ Капитонъ Васильевичъ. — Цвточное швыряніе начнется въ два часа дня. Ну, часъ вы смотрите на него, а въ четвертомъ часу и отправляйтесь на желзную дорогу. Позда ходятъ чуть не каждый часъ. Еще разъ кланяюсь.

Разговаривая такимъ манеромъ, они очутились на бульвар. Капитонъ Васильевичъ пожалъ всмъ руки, какъ-то особенно томно повелъ глазами передъ Глафирой Семеновной и зашагалъ отъ нихъ.

— Ахъ, какой прекрасный человкъ! — сказала Глафира Семеновна, смотря ему въ слдъ. — Николай Иванычъ, не правда-ли?

— Да кто-жъ его знаетъ, душечка… Ничего… Такъ себ… А чтобы узнать прекрасный-ли онъ человкъ, такъ съ нимъ прежде всего нужно пудъ соли състь.

— Ну, ужъ ты наскажешь… Ты всегда такъ… А отчего? Оттого, что ты ревнивецъ. Будто я не замтила, какимъ ты на него звремъ посмотрлъ посл того, когда онъ взялъ меня подъ руку и повелъ съ столу, гд играютъ въ позда.