Где апельсины зреют

— Море, море… заговорила Глафира Семеновна. — Вотъ тутъ-то на морскомъ берегу вс и собираются. Я читала въ одномъ роман про Ниццу. Высшая публика, самые модные наряды…

Они ускорили шаги и вскор очутились на набережной моря, на Jett'e Promenade. Берегъ былъ обсаженъ пальмами, виднлась безконечная голубая даль моря, сливающаяся съ такими-же голубыми небесами. На горизонт бллись своими парусами одинокія суда. Погода была прелестная. Ослпительно яркое солнце длало почти невозможнымъ смотрть на блыя плиты набережной. Легкій втерокъ прибивалъ на песчано-каменистый берегъ небольшія волны и он съ шумомъ пнились, ударяясь о крупный песокъ. Около воды копошились прачки, полоскавшія блье и тутъ-же, на камняхъ, разстилавшія его для просушки.

Компанія остановилась и стала любоваться картиной.

— Почище нашего Ораніенбаума-то будетъ! сказалъ Конуринъ.

— Господи! Да разв есть какое-нибудь сравненіе! воскликнула Глафира Семеновна. — Ужъ и скажете вы тоже, Иванъ Кондратьичъ! А посмотрите, какое зданіе стоить на сваяхъ, на мор выстроено! Непремнно это городская дума или казначейство какое!

— Не хватило имъ земли-то, такъ давай на мор на сваяхъ строить, проговорилъ Николай Ивановичъ.

Они направились по набережной къ зданію на сваяхъ. Это было по истин прелестное зданіе самаго причудливаго смшаннаго стиля. Тутъ виднлся и мавританскій куполъ и прилпленная къ нему китайская башня. На встрчу Ивановымъ и Конурину попадались гуляющіе. Мужчины были почти вс съ открытыми зонтиками срыхъ, гороховыхъ и даже красныхъ цвтовъ.

— Скажи на милость, какая здсь мода! пробормоталъ Конуринъ. — Даже мужчины зонтиками отъ солнца укрываются, словно дамы.

— Что-жь, и мы купимъ себ по зонтику, чтобъ мод подражать, отвчалъ Николай Ивановичъ.

— Ужъ покупать, такъ покупать надо красные. Пріду домой въ Петербургъ, такъ тогда свой зонтикъ жен подарить можно. “Вотъ, молъ, подъ какими красными зонтиками мы изъ себя дамъ въ Ницц изображали”. А что-то моя жена теперь, голубушка, дома длаетъ! вспомнилъ Конуринъ опять про жену, посмотрлъ на часы и прибавилъ:- Ежели считать по здшнему времени на оборотъ, то стало быть теперь ужинаетъ. Долбанула поди рюмочку рябиновой и щи хлебать принимается. Вдь вотъ поди-жъ ты: мы здсь только что кофею напились утречкомъ, а она ужъ ужинаетъ. Дла-то какія!

Разговаривая такимъ манеромъ, они добрались до зданія на сваяхъ, которое теперь оказалось гигантскимъ зданіемъ, окруженнымъ террасами, заполненными маленькими столиками. Съ набережной велъ въ зданіе широкій мостъ, загороженный ршеткой, въ которой виднлось нсколько воротъ. У однихъ воротъ стоялъ привратникъ, была кассовая будочка и на ней надпись: Entr'ee 1 fr.

— Нтъ, это не дума, — проговорила Глафира Семеновна. Вотъ и за входъ берутъ.

— Да можетъ быть здсь и въ думу за входъ берутъ, кто желаетъ ихнихъ преніевъ послушать, — возразилъ Конуринъ. — Вдь здсь все наоборотъ: у насъ въ Питер теперь ужинаютъ, а здсь еще за завтракъ не принимались, у насъ въ Питер морозъ носы щиплетъ, а здсь, эво, какъ солнце припекаетъ!

Онъ снялъ шляпу, досталъ носовой платокъ и сталъ отирать отъ пота лобъ и шею.

— Кескесе са? — спросила Глафира Семеновна сторожа, кивая на зданіе.

— Th'e^atre et restaurant de Jett'e Promenade, madame, — отвчалъ тотъ.

— Театръ и ресторанъ, — перевела она.

— Слышу, слышу… — откликнулся Николай Ивановичъ. А ты-то: дума, казначейство. Мн съ перваго раза казалось, что это не можетъ быть думой. Съ какой стати думу на вод строить!

— А съ какой стати театръ на вод строить?

— Да вдь ты слышишь, что тутъ, кром театра, и ресторанъ, а рестораны и у насъ въ Петербург на вод есть.

— Гд-же это?

— А ресторанъ на пароходной пристани у Лтняго сада, такъ называемый поплавокъ. Конечно, у насъ онъ пловучій, а здсь на сваяхъ, но все-таки… Потомъ, есть ресторанъ-поплавокъ на Васильевскомъ остров. А то вдругъ: дума. Вдь придумаетъ тоже… Зачмъ дум на вод быть?

— А ресторану зачмъ?

— Какъ, Глафира Семеновна, матушка, зачмъ? заговорилъ Конуринъ. — Для разнообразія. Иной на земл-то въ трактир пилъ-пилъ и ему ужъ больше въ глотку не лзетъ, а придетъ въ ресторанъ на воду — опять пьется. Перемна — великая вещь. Иной разъ въ Питер загуляешь и изъ рюмокъ пьешь-пьешь — не пьется, а попробовали мы разъ въ компаніи вмсто рюмокъ изъ самоварной крышки пить, изъ простой мдной самоварной крышки — ну, и опять питье стало проходить, какъ по маслу. Непремнно нужно будетъ сегодня въ этотъ ресторанъ сходить позавтракать. Помилуйте, ни въ одномъ город заграницей не удавалось еще на вод пить и сть.

— Да это съ вами споритъ, Иванъ Кондратьичъ, что вы такъ жарко доказываете, чтобъ на вод завтракать? Ну, на вод, такъ на вод, отвчала Глафира Семеновна, остановилась, взглянула съ набережной внизъ къ вод и быстро прибавила:- Смотрите, тамъ что-то случилось. Вонъ публика внизу на песк на берегу стоитъ и что-то смотритъ. Цлая толпа стоитъ. Да, да… И что-то лежитъ на песк. Не вытащили-ли утопленника?

— Пожалуй, что утопленникъ, сказалъ Николай Ивановичъ.

— Утопленникъ и есть, поддакнулъ Конуринъ. — Сойдемте внизъ и посмотримте. Ужъ не бросился-ли, грхомъ, кто нибудь въ воду изъ этого самаго ресторана, что на сваяхъ стоитъ? Съ пьяныхъ-то глазъ, долго-ли! Въ голову вступило, товарищи разобидли — ну, и… Со мной, молодымъ, разъ тоже было, что я на Черной рчк выбжалъ изъ трактира, да бултыхъ въ воду… Хорошо еще, что воды-то только по поясъ было. Тоже вотъ изъ-за того, что товарищи мн пьяному что-то перечить начали. Пойдемъ, Николай Ивановичъ, посмотримъ.

— Да, пойдемъ. Отчего не посмотрть? У насъ дловъ-то здсь не завалило! На то и пріхали, чтобъ на всякую штуку смотрть. Идешь, Глафира Семеновна?

— Иду, иду. Гд здсь можно спуститься внизъ? обозрвала она мстность. — Вонъ гд можно спуститься. Вонъ лстница.

Они бросились къ лстниц и стали спускаться на берегъ къ вод. Иванъ Кондратьевичъ говорилъ:

— То-есть оно хорошо это самое море для выпивки, пріятно на берегу, но ежели ужъ до того допьешься, что блые слоны въ голову вступятъ, то ой-ой-ой! Бда… Чистая бда! повторялъ онъ.

VII

А крупномъ песк, въ род гравія, состоящемъ изъ мелкихъ красивыхъ разноцвтныхъ камушковъ, дйствительно что-то лежало, но не утопленникъ. Глафира Семеновна первая протискалась сквозь толпу, взглянула и съ крикомъ:

“Ай, крокодилъ”! — бросилась обратно.

— Пойдемте прочь! Пойдемте! Николай Иванычъ, не подходи! Иванъ Кондратьичъ! Идите сюда! Какъ-же вы бросаете одну даму! звала она мужчинъ, уже стоя на каменной лстниц.

— Да это вовсе и не крокодилъ, а большая блуга! откликнулся Конуринъ снизу.

— Какая блуга! Скорй-же громадный сомъ. Видишь, тупое рыло. А блуга съ вострымъ носомъ, возражалъ Николай Ивановичъ. — Глаша! Сходи сюда. Это сомъ. Сомъ громадной величины.

— Нтъ, нтъ! Ни за что на свт! Я зубы видла… Страшные зубы… слышалось съ лстницы. — Брр…

— Да вдь онъ мертвый, убитъ…

— Нтъ, нтъ! Все равно не пойду.

А около вытащеннаго морскаго чудовища, между тмъ, два рыбака въ тиковыхъ курткахъ, загорлые, какъ корка чернаго хлба, пли какую-то нескладную псню, а третій такой-же рыбакъ подсовывалъ каждому зрителю въ толп глиняную чашку и просилъ денегъ, говоря:

— Deux sous pour la repr'esentation! Doux sous…

Подошелъ онъ и къ Ивану Кондратьевичу и протянулъ ему чашку, подмигивая глазомъ.

— Чего теб, арапская морда? спросилъ тотъ.

— За посмотрніе звря проситъ. Дай ему мдяшку, отвчалъ Николай Ивановичъ.

— За что? Вотъ еще! Стану я платить! Тутъ не театръ, а берегъ.

— Да дай. Ну, что теб? Ну, вотъ я и за тебя дамъ.

Николай Ивановичъ кинулъ въ чашку два мдяка по десяти сантимовъ.

— Иванъ Кондратьичъ! Вы говорите, что этотъ крокодилъ мертвый? слышался съ лстницы голосъ Глафиры Семеновны, которая, услышавъ пніе, нсколько пріободрилась.