Герцогиня и "конюх"
Шрифт:
– - Не хочу я, не могу унижение такое принять, чтобы подавать туфли да платье!..
– - Да ты, дура, то сообрази: ведь сегодня для Анны день не торжества, но унижения, ведь сегодня ей покажут, какая на Руси будет царская власть. Ха-ха-ха!.. Короче воробьиного носа, поняла ты?
– - цинично расхохотался Иван.
– - Так ты зачем же хочешь лишать себя удовольствия унижением ее насладиться? Смотри, дескать, вся Россия знает, что ежели бы меня царицей выбрали, так я без всякого ограничения государством правила бы; а выбрали тебя -- на, получай, как нищая, милостыню -- игрушечную
Помимо ожидания, эти слова Ивана произвели такое сильное впечатление на Екатерину, что она даже с радостью стала поспешно одеваться и поехала с братом во дворец.
* * *
– - Что же это вы, милая, заставляете себя так долго ждать?
– - резко обратилась Анна Иоанновна к вошедшей в ее покои княжне Екатерине Долгорукой и впилась воспаленным взором в ее прелестное лицо.
"Говорят, что она уже изведала любовь. Да что-то непохоже: ишь, как свежа", -- с завистью подумала Анна Иоанновна.
Смертельно побледнела Долгорукая от такого "ласкового" приветствия.
– - Так как я до сих пор горничной еще не была, то не привыкла торопиться, -- надменно ответила она.
Анна Иоанновна вскочила со стула, подошла к Долгорукой и, близко наклонившись к лицу красавицы княжны, прошипела:
– - Ах, вот как вы умеете, милая, разговаривать?
Екатерина Долгорукая гордо выпрямилась. Резкий ответ уже готов был сорваться с ее уст, но страшным усилием воли она овладела собою и побелевшими от бешенства и волнения губами прошептала:
– - Разве я сказала что-нибудь дерзкое или оскорбительное?
– - Оскорбительное?!
– - воскликнула Анна Иоанновна, сжимая кулаки.
– - Да разве ты или иной кто можете оскорбить императрицу всея Руси?
Еле заметная, иронически-злобная улыбка пробежала по губам красавицы Долгорукой. Она вспомнила все, что слышала от брата.
"Погоди, скоро ты узнаешь, к_а_к_а_я ты будешь императрица всея Руси!" -- пронеслось в ее голове.
Остерман, оставшийся безмолвным зрителем этой тяжелой сцены, почтительно обратился к Анне Иоанновне:
– - Разрешите мне удалиться, ваше величество; вам пора приступать к туалету. Съезд уже начался.
– - Да, да, мой милый Остерман, вы правы! Пора, пора!
– - возбужденно воскликнула Анна Иоанновна.
Остерман склонился к руке повелительницы и, целуя руку, проговорил:
– - Ах, я и забыл доложить вашему величеству, что до вашего выхода в парадный зал у вас домогаются получить аудиенцию обер-камергер Бирон и прибывший из Митавы синьор Джиолотти.
Радость, но вместе с тем и какое-то большое смущение вспыхнули в глазах Анны Иоанновны.
– - Хорошо... Я их приму, -- произнесла она.
Остерман вышел. Начался "великий" туалет императрицы.
На малиновой бархатной подушке сверкала, переливаясь разноцветными огнями, алмазная императорская корона. Тут же сверкали звезды; они должны были украсить грудь императрицы.
Каким взглядом, полным тоски и печали, смотрела на эти вожделенные предметы Екатерина Долгорукая! Ведь все это, все эти символы безумно-могучей власти могла
принадлежать ей. А теперь? Теперь она была унижена, оскорблена.– - Вы заснули, милая?
– - послышался сердитый окрик Анны Иоанновны.
– - Наденьте мне на ногу туфлю!
– - и она протянула свою толстую ногу красавице Екатерине Долгорукой.
– - Я не могу наклоняться... у меня голова кружится...
Анна Иоанновна побагровела от бешенства и прохрипела:
– - Если ты, тварь, не наденешь мне туфли на ноги, так я тебя в Сибирь сошлю!
И Долгорукая надела...
Туалет окончился. Анна Иоанновна стояла во всем великолепии и величии парадного царского одеяния. Ее лицо, искусно подкрашенное, казалось красивее обыкновенного, благодаря также необычайному блеску, каким сверкали ее глаза.
– - Теперь, княжна Екатерина Долгорукая, вы свободны и можете идти в тронный зал. Я желаю, чтобы вы присутствовали при сегодняшней торжественной церемонии, -- пренебрежительно обратилась она к Долгорукой.
Та, бледная, вышла из покоев императрицы.
– - Ступайте и вы все!
– - приказала Анна Иоанновна остальным фрейлинам.
В эту минуту, "по своему праву", без доклада вошел Алексей Долгорукий. Злобно, хитро, исподлобья оглядел он величественно-пышную фигуру ненавистной Анны Иоанновны и спросил, низко кланяясь:
– - Вы готовы, ваше величество?
– - Как видишь, князь Алексей. А у вас все готово?
– - И Анна Иоанновна впилась каким-то особенным, загадочным взором в лицо того, кто вкупе с Голицыными подкопался под самодержавие ее трона.
И невольно смутился Алексей Долгорукий.
– - Да, ваше величество, все готово. В тронном зале собрались все. И митрополит уже приехал, -- ответил он.
– - А, и он? И ему хочется поглядеть, как русская царица и императрица будет подписывать отречение от своих исконных державных прав?
– - Ваше величество!
– - Ничего, ничего, князь Алексей, я ведь шучу!..
– - криво усмехнулась Анна Иоанновна.
– - Будь покоен: я никогда не забуду твоих услуг. Сейчас я выйду. Но прежде я хотела бы повидать тех двух лиц, кои испрашивают у меня аудиенции. Один из них -- Бирон. Он был мне предан и верно служил мне, когда я была жалкой загнанной герцогиней Курляндской. Пусть он, как обер-камергер, поведет меня и к ступеням трона. Другой -- синьор Джиолотти. Он спас меня от болезни. Ему тоже первое место. Так вот ты и впусти их, князь Алексей.
– - Кого же пригласить первым, ваше величество?
– - спросил Долгорукий, заметно вздрогнув и побледнев.
– - Синьора Джиолотти, -- приказала Анна Иоанновна.
XIX
ИМПЕРАТРИЦА, КУДЕСНИК И "КОНЮХ"
– - Ваше величество!
– - прозвучал знакомый властный голос, и, прежде чем Анна Иоанновна успела опомниться, к ее ногам склонился великий чародей и пылко воскликнул: "Soit b^eni ce jour, votre Majest^e! Le dernier acte de votre trag^edie est fini..." {Да будет благословен сей день, ваше величество! Последний акт вашей трагедии сыгран... (фр.).}