Герцогиня и "конюх"
Шрифт:
"Ой ты, тать ночная! Ой ты, вор лихой!..
Как ты смел пожаловать в царский терем мой?"
Не ответил молодец... лишь в очи поглядел,
И на гуслях-гусельках он песню ей запел.
"Ах, зови, царевна, палачей своих,
Пусть уж снимут голову со плечушек моих!
Но на пытке лютой буду умирать
И "люблю царевну!" стану все кричать!"
Что же тут царевна молвила в ответ?
Оглянулась... Горенка... Никого-то нет...
Перед ней молодчик статный, удалой...
Окончил Иван Долгорукий... Замер последний звук... И вдруг Анна Иоанновна почувствовала, как сильная рука сжала ее в объятии.
– - Опомнись!
– - крикнула она.-- Как ты смеешь?.. Князь Иван, пусти... Ой, что ты делаешь?..
– - Анна, счастье мое, лебедушка ты моя!..
– - хрипло вырывалось у Ивана Долгорукого.
Вино ли сказалось, или зверь проснулся в этом необузданном молодчике княжьей крови, неизвестно, но только он запрокинул Анну Иоанновну и покрывал ее лицо исступленными поцелуями, пылко шепча в то же время:
– - Брось, слышь, говорю, брось ты этого проклятого немца! Ну, что ты в нем нашла хорошего?.. Ты меня полюби, я трон твой буду на плечах своих держать, царица моя, Аннушка моя!.. Ты -- русская; к чему тебе возиться с немцем? Ты не гляди, что я молод. Молод да удал, а удали во мне -- что в океане воды. Никому тебя в обиду не дам, ножки твой державные целовать буду, водой той умываться стану...
Альков царицы не выдал своей заповедной тайны, и неизвестно, что ответила на это несчастная, затравленная политическими интригами бывшая митавская затворница...
XVI
"СТРАШНАЯ" НОЧЬ МОСКОВСКИХ ЗАТВОРОВ
Остерман только что отпустил из своего кабинета какого-то таинственного незнакомца в маске и, откинувшись на спинку кресла, мечтал об отдыхе, хотя бы минут на двадцать, как в кабинет ворвался Бирон.
Он поистине был страшен. Его лицо было бледно как полотно, глаза вытаращены, волосы стояли дыбом.
– - А-а, вы этого добивались, Остерман?
– - бешено завопил он.
Вздремнувший было маститый российский дипломат вскочил в испуге.
– - Что такое? Что с вами, Бирон? В своем ли вы уме?
– - воскликнул он.
– - Я-то в своем, а вот вы-то, Остерман, не знаю!..-- продолжал неистовствовать Бирон.
Остерман улыбнулся.
– - Теперь я все понимаю...
– - спокойно произнес он.
– - Вы? И понимаете? А откуда вы можете понимать весь ужас того, что произошло?
– - безбожно коверкая русскую речь, крикнул Бирон.
– - Я вам поясню. Вы из дворца?
– - Да. Я... я должен был ее видеть... Я боюсь оставлять ее одну так долго без себя. С величайшим усилием я проник во дворец... Оказывается, князья Долгорукие отдали строжайший приказ никого не пускать. Но я сумел заставить все двери распахнуть передо мною. Да кто же я, черт меня возьми? Муж ее или тряпка?
– - Муж? Ну, знаете, Бирон, это немного чересчур!
– - расхохотался Остерман.
– - Эк выхватили!..
– - Да, да! Я покажу этим варварам, что тот, кто держал в своих объятиях царевну, имеет право быть первым у трона императрицы.
Бирон выпрямился. Что-то бесконечно алчное, хищное засветилось в его глазах.
– - Продолжайте лучше, Бирон, свое повествование!..
– - осадил его великий дипломат.
– -
У дверей покоев Анны я увидел князя Алексея Долгорукого. Перед ним стояли бутылки вина, -- взволнованно заговорил Бирон.– - Он спал как убитый... Чтобы удостовериться в том, спит ли он или притворяется, я схватил его за конец бороды. Он что-то пробормотал и опять захрапел. Тогда я взялся за ручку двери. Та была заперта. Я обошел секретным ходом кругом и проник в спальню. И там я... Черт меня возьми!..
– - Ну?..
– - привстал Остерман.
– - В красной комнате, на софе, сидели Анна и этот проклятый Иван... Он играл ей что-то на гуслях и... держал ее в объятиях левой рукой. Я хотел ворваться и убить Долгорукого на месте, но...
– - Испугались?.. О, еще бы!.. Этот Иван ударом кулака кладет медведя, -- похлопал Бирона по плечу Остерман.
– - Все, что вы мне поведали, совсем не интересно. Успокойтесь и помните, что Анна никуда не уйдет из наших рук, а если она теперь "забавляется" -- Бог с ней.
– - А если эти забавы перейдут в серьезное чувство?
– - с тревогой спросил Бирон.
– - Пустяки!
– - махнул рукой Остерман.
– - А трон-то держать будем мы, а не они. Их песенка спета. Послезавтра в России будет царствовать самодержавная императрица. Послезавтра Верховного тайного совета не будет.
* * *
В небольшой комнате, в которой колыхались клубы табачного дыма и чувствовался сильный запах вина, находилось более чем разношерстное общество. Рядом с нарядным залом придворного щеголя сидели в расстегнутых мундирах офицеры; бок о бок с ними сидели рясоносцы, примыкая непосредственно к двум лицам в простых суконных кафтанах; около тех были -- фраки и жабо.
Это была та знаменитая "конспиративная квартира", которая спасла России самодержавие.
Ее хозяева -- Волынский и Черкасский -- были сильно взволнованны. Первым держал речь Волынский.
– - Господа! Послезавтра мы должны окончательно решить вопрос: идти ли нам в полон или вырваться на волю... Вы желаете?
И он произнес горячую, страстную речь, в которой мрачными красками нарисовал их тягостное положение.
За ним говорил князь Черкасский. Он еще более подлил масла в огонь: собрание совсем зашумело.
И вдруг в разгаре их споров появилась фигура Остермана.
– - Остерман!!!
– - пронеслось по собранию заговорщиков.
– - Да, это -- я, господа!
– - послышался его металлический голос.
Все умолкли. Все собирались слушать, что скажет этот знаменитый "оракул".
– - В вашем собрании, -- произнес он, -- я, господа, вижу представителей всех сословий Российской империи. Я рад этому, так как каждому из вас я должен вручить, по повелению ее величества, ее послание.
– - Как? Сама пишет?
– - послышались голоса заговорщиков.
– - Сама подписала. Позвольте мне прочитать вам их все.
И Остерман начал с воззвания к войску.
Гвардейские офицеры, слегка пошатываясь от чрезмерного возлияния богу Бахусу, встали и торжественно отдали честь.
– - Да здравствует наша самодержица!
– - заорали они хриплыми, сиплыми голосами.
– - Господа, не кричите: за нами следят, -- засуетился князь Черкасский.
– - Кто следит?! Да мы их, таких-сяких, в куски изрубим!!!