Герцогиня и "конюх"
Шрифт:
– - А коли ты -- не князь, так какая же я царица?
– - вырвалось у нее, и она помимо своей воли оглядела затуманенным взором статную фигуру "баяна".
– - Царица -- всегда царица, а мы-то вот -- иное дело: людишки мы подневольные, слабые, маленькие, -- продолжал ломать роль гусляра князь Иван, держа в правой руке гусли.
– - Что же ты стоишь, князь Иван?.. Садись!..
– - указала Анна Иоанновна на место на софе рядом с собой.
Лихо, ухарски тряхнул он кудрями и послушно сел близ царицы.
А она
– - Сказывали мне, что играешь ты хорошо на гуслях, князь Иван... Вот и захотелось мне игру твою послушать...
– - Ничего, иные одобряют!..
– - сверкнул большими зубами князь Иван.
– - Поди, сколько сердец девичьих иссушил?..
– - все более и более начинала впадать в его тон Анна Иоанновна.
Иван Долгорукий тихо рассмеялся:
– - Не считал! Про меня мало ль чего не говорят... Всю Москву, вишь, женскую да девичью попортил я.
– - А не правда, что ли? Отпираться будешь?
– - волнуясь все сильнее и сильнее, спросила Анна Иоанновна.
– - Буду, пресветлая царица. Какой я озорник? Я -- монах, что ни на есть схимник самый строгий. Много ль мне надо? Чару-другую зелена вина, а на закуску -- уста румяные, сахарные, грудь белую, лебяжью... Эх! Найди такого еще скромника, царица!
И он впился в Анну Иоанновну своим пылким, воровским, удалым взором.
Ту всю словно варом обдало.
– - Вот ты какой!..
– - вырвалось у нее.
– - Не осуди, царица!.. Каков есть. А только одно знаю, в одном крепок я: хоть на дыбе пытай меня -- не стану победами своими бахвалиться, тайны ночек хмелевых раскрывать.
Князь Иван, положив гусли на колени, провел руками по струнам. Тихие, вздрагивающие звуки вдруг зазвенели и пронеслись как-то робко-несмело по покоям государыни.
– - О чем сказку сказать тебе, пресветлая государыня?
– - ближе придвинулся к Анне Иоанновне Иван.
– - Пой... про что хочешь...
– - не отодвинувшись, произнесла она.
– - Жалостливое что аль веселое?
– - спросил князь Иван, а сам глазами словно вот душу хочет съесть.
– - Что ж с веселого начинать?.. Веселое напоследок!..
– - перехваченным голосом прошептала Анна Иоанновна.
– - Хорошо! А есть обычай такой, царица, что перед сказыванием подносят гусляру чару меда стоялого аль вина какого заморского. Обычай этот не нами заведен, от дедов наших ведется. Не рушь же его, царица!..
– - все тем же в душу льющимся голосом произнес Иван.
"Царица", словно завороженная, быстро встала и вскоре принесла два кубка с каким-то вином; один из них она подала князю Долгорукому, другой поднесла к своим губам.
– - Ну, пей, раскрасавец гусляр, молодец удалой, и я с тобой вина пригублю, -- сказала она.
Глаза Анны Иоанновны горели лихорадочным блеском, грудь высоко подымалась.
– - Спасибо на ласке, царица!..
– - низко поклонился князь Иван.
– - А только коли пить, так пить уж
Анна Иоанновна до дна осушила большую чару крепкого вина. Огненная влага разлилась по ее жилам. Еще сильнее забурлила, заиграла кровь и к сердцу прилила, и в голову бросилась.
– - Хорошо, царица?
– - тихо спросил Иван.
– - Хорошо!
– - бурно вырвалось у Анны Иоанновны. Теперь она села еще ближе к Долгорукому, так что почувствовала на своей щеке его горячее дыхание.
Сильно, смело коснулся Иван струн гусель. Зарокотали те, застонали, заплакали. И начал он "сказание".
ПЕСНЬ НА ГУСЛЯХ ИВАНА ДОЛГОРУКОГО
Ой вы, гусли-гусельки, веселые мои!
Вы поведайте нам, гусли, сказочки свои!
Распотешьте девицу, красна молодца,
Чтоб взыграла кровь их, удалы сердца.
Начинают гусли: с давних, слышь ты, пор
На Руси пресветлой появился вор.
Он -- старик высокий, с белой бородой,
Ходит он все больше, все ночной порой.
Как идет -- так песни удалы поет,
Бородой косматою лихо так трясет.
"Кто ты будешь, дедко? Как тебя зовут?" --
Вопрошают люди. Сами бледны... ждут.
"Я -- сам бог Ярило, Хмелем звать меня,
Много показать вам я могу дивья.
Тайной заповедною лишь один силен,
В радостях, в весельях я один волен".
Подивились люди: "Полнё, дедко, врать!
Неужель людей всех в плен ты можешь взять?" --
"Ой, могу, людишки, чары напустить,
Одному мне будут люди все служить!"
Выдвинулся парень. Был он лих и смел
И в глаза Яриле гордо поглядел.
"Ты зовешься Хмелем? Хорошо, старик!
Я побью тебя сейчас же, в этот самый миг.
Ежели всесильны чары все твои,
Ты развей мне горе, муки все мои.
Полюбил давно, слышь, я цареву дочь
И не сплю, не ем я, -- прямо мне невмочь.
Ах, хочу лебедку я к груди прижать
И уста царевны пылко целовать!
Только та царевна за замком живет,
Свора псов иземных ее стережет".
Отвечает Хмель тут: "Гусли ты возьми
И к царевне Зорьке смело ты иди!
Грянь по струнам звонким, песенку ей спой,
И она ответит: "Ах, желанный мой!"
И пробрался парень, хоть и труден путь.
Ну, как вдруг увидят, на дыбу возьмут?
Вот уж и царевна. Вспыхнула, дрожит
И на красна молодца сурово глядит.