Герцогиня и "конюх"

– - Так! Так! Так!
– - захлопала руками Анна Иоанновна.
– - О, эти проклятые князишки! Я им покажу, как оскорблять царскую кровь!

– - Подписывайте скорее, ваше величество! Каждая секунда дорога!
– - торопил ее Остерман, боявшийся внезапного появления которого-нибудь из Долгоруких.

Анна Иоанновна подписала все воззвания.

– - А теперь помните, что вы, ваше величество, должны быть особенно ласковы с Долгорукими, особливо с князем Иваном. Они не должны держать в подозрении ни вас, ни меня, -- продолжал поучать императрицу Остерман, затем встал, чутко прислушался и преувеличенно громко произнес: -- До свидания, ваше величество!

В дверях стоял Алексей Долгорукий.

– - Итак, вы усвоили себе, что такое ограниченный монарх?
– - почтительно спросил Анну Иоанновну Остерман.

– - Да, -- растерянно ответила императрица.

– - Уверяю вас, ваше величество, что это -- самый лучший, удобный и выгодный образ правления, -- продолжал великий дипломат.
– - Вы -- императрица, но не можете же вы одна управлять такой махиной, как Российская империя? Я правду говорю, князь Алексей?
– - обернулся Остерман к Долгорукому.

– - Это -- святая правда, ваше величество, -- поклонился тот государыне.

– - Завтра или послезавтра я буду иметь высокое счастье снова явиться к вам, ваше величество, на урок. Вы дозволите?
– - сказал Остерман.

– - Я буду ждать вас с нетерпением, господин Остерман!
– - улыбнулась Анна Иоанновна, протягивая ему руку.

"Великий оракул" прижался долгим поцелуем к "державной" руке и быстро вышел из покоев императрицы.

– - Ну, что, как она?
– - перехватил его на дороге Иван Долгорукий.

– - Чудесно! Все идет как нельзя лучше!.. А вот вы поразвлекли бы ее!..
– - улыбнулся Остерман.
– - Скучает ее величество...

– - Можно!
– - осклабился отвратительно-цинично князь Иван.

По уходе Остермана князь Алексей Долгорукий обратился к Анне Иоанновне:

– - Вот, ваше величество, человек! Ума -- палата!

– - Да, -- усмехнулась императрица, -- малость поумнее нас с тобой будет. А ты вот лучше скажи, что это за скучища у нас тут в Москве?
– - В ее голосе задрожала злоба к этому главному тюремщику.
– - У меня в Митаве и то было веселее...
– - продолжала она.
– - Хоть поговоришь с кем-нибудь, а тут сиди одна, как заключенная.

– - Что делать, ваше величество, надо обождать малость. Вот через два дня состоится официальное провозглашение вас императрицей, тогда дело иное будет, -- ответил Долгорукий.
– - Вы, ваше величество, игру на гуслях любите?

– - А что?
– - оживилась Анна Иоанновна.-- Я часто слыхала игру на гуслях, еще до замужества моего, когда девицей была и у матушки жила. А ты почему про это спросил, князь?

– - К тому, ваше величество, что Иван мой -- большой по этой части затейник. Играет он страх хорошо, да и поет, что соловей залетный. Если угодно вам, может, он позабавит вас. Но только надо это аккуратно сделать, чтобы никто ле видел, не слышал, а то пойдет слух, что вот, дескать, государь император только что помер, а та, которая царицей нашей будет, в веселие ударяется. Сами изволите знать Москву: город смирный, богобоязненный, не то что Петербург, где машкерные и иные бесовские действа и лицезрения творятся, -- проговорил Алексей Долгорукий.

Анна Иоанновна смутилась. Она уже видела Ивана Долгорукого, этого разудалого, лихого молодца, с его грубо-красивым, наглым лицом, молодца, который "не щадит ни бабьей, ни девичьей чести".

– - А будет ли взаправду хорошо это? Не выйдет ли зазорно?
– - дрогнувшим голосом спросила она.

– - Что ж, ничего!.. Только осторожно, говорю, поступить надо. Ужо вечерком, как поулягутся все во дворце, Иван и придет с гуслями. Присылать, стало быть?

"Ох, искушение!" -- растерянно подумала Анна Иоанновна, но вдруг решилась.

– - Что ж, пусть приходит... Очень уж скучно!..
– - отрывисто сказала она и почему-то отвернулась от Алексея Долгорукого.

XV

МОЛОДОЙ ГУСЛЯР И ЦАРИЦА

В течение всего конца дня и начала вечера "скушливой" тридцатисемилетней Анне Иоанновне было что-то не по себе. Какое-то безотчетное, неясно-смутное волнение охватило все ее существо. Она не находила себе места, больше ходила, чем сидела, и ни разу не "повалялась" на софе. То чувство, которое овладело ею, было знакомо ей. С такой силой, как сегодня, она испытывала его всего несколько раз в жизни: в последний раз -- при встрече с рыцарски-великолепным Морицем Саксонским. То же ноюще-сладкое томление в груди, то же замирание сердца, та же истома во всем пышном, грузном теле.

"Ох, дурость во мне бабья поднимается" -- так определяла она сама подобное состояние.

Как у всех крупных, дородных, праздно-ленивых женщин того времени, украдкой изрядно попивавших и целыми днями валявшихся на пышных перинах, у Анны Иоанновны наблюдалась повышенная чувственность. Томясь, волнуясь, поджидая красавца Ивана Долгорукого, она старалась думать о своем верном друге Эрнсте, но -- странное дело!
– - образ Бирона совсем не появлялся. А думать она хотела о последнем для того, чтобы отогнать от себя "искушение".

И, словно подсмеиваясь, издеваясь над ней, какой-то таинственно-чудный голос нашептывал ей:

"Ты ведь молода еще. Эка невидаль -- тридцать семь лет!.. Старше тебя многие, а грешат мыслями... Что твой Бирон? Немец, конюх, лошадник... И как тебе, бедной, жить-то до сих пор приходилось? Маета одна... А они, взять бы хоть ту же Екатерину Долгорукую, вон как тут веселились, какие попойки да забавы устраивали".

А другой голос тоже шептал:

"Тыне забудь, кто -- ты... Ты ведь послезавтра -- императрица всероссийская... Разве можешь ты забываться, хотя бы по-женски?"

Тихо, бесшумно отворилась дверь покоев Анны Иоанновны, и послышался звучный, красивый, молодой голос:

– - Дозволишь ли войти, пресветлая царица?

Вздрогнула Анна Иоанновна, вскочила с кресла и приложила правую руку к сильно заколотившемуся сердцу. Взглянула она -- и ахнула.

"Экий красавец! Экий молодец!" -- так и ожгло ее всю.

Перед ней стоял князь Иван Долгорукий в костюме гусляра. На нем были высокие сафьяновые сапоги, шаровары темно-алого бархата, голубая шелковая рубаха-косоворотка. Грудь -- что наковальня кузнечная: бей молотом -- не дрогнет. А эти сильные руки? А эти плечи в косую сажень? А эти кудри? А главное -- глаза: жгут они, нутро все поворачивают.

– - Ах, это ты, князь Иван?
– - вспыхнула Анна Иоанновна.

Улыбнулся хищной улыбкой Долгорукий-младший, обнажил белые, словно кипень, зубы и пылко произнес:

– - Какой я, пресветлая царица, князь? Разве не видишь, что простой я гусляр. Князь Долгорукий там, позади дворца остался, а видишь ты здесь только гусляра-сказочника Ивана.

Анну Иоанновну словно волна какая-то подхватила. Простая русская женщина властно проснулась в полуонемеченной, бывшей герцогине Курляндской, а ныне -- полуимператрице.