Герцогиня и "конюх"

– - Опочивает, кажется, -- ответил тот;

– - Ну, ничего, я разбужу ее!
– - улыбнулся Остерман.

Долгорукий не выдержал и спросил:

– - Скажите, наш великий оракул {Так величали Остермана при дворе}, о чем это вы столь продолжительно беседуете с императрицей?

– - А вас почему это так интересует, ваше сиятельство?
– - насмешливо улыбнулся Остерман.

Долгорукий смешался, но тотчас ответил:

– - Нет, я просто так полюбопытствовал.

– - Вступая на престол, Анна Иоанновна желает поучиться кое-какой государственно-политической мудрости, -- продолжал Остерман.
– - Зная меня, как опытного в сих делах дипломата, она и выразила требование, дабы я обучал ее...

– - Гм...
– - ухмыльнулся в бороду Долгорукий.
– - Особенно чего же ей стараться? Делами государственными не одна она, чай, будет ведать.

Остерман шепнул на ухо Долгорукому:

– - Да она и совсем не будет ведать ни о чем, князь Алексей. Разве мы не связали ее по рукам и по ногам?

Лицо Долгорукого просветлело.

– - Значит, вы в нашей партии?
– - воскликнул он.

– - А то в чьей же? Разве я -- не член Верховного тайного совета? Или вы исключили меня оттуда?..

Тут Долгорукий крепко пожал руку великого дипломата и произнес:

– - В таком случае надо действовать заодно. Ведомо ли вам, великий оракул, что по Москве ходят по рукам подметные письма?

– - Ведомо!..
– - спокойно ответил Остерман.

– - А что писано там, знаете?

Остерман вместо ответа вынул листок бумаги и, протянув его Долгорукому, спросил:

– - Одно из этих, князь Алексей?

Долгорукий обомлел. Он несколько секунд молчал, а потом тревожно воскликнул:

– - И вы, Остерман, столь спокойно относитесь ко всему этому?

– - Я никогда не волнуюсь и не теряю головы. Опасность велика, я знаю это. Но ведь мы настороже, князь?

– - А если нас осилят? Если мы проморгаем?
– - заволновался Долгорукий.
– - Вот, например, знаете ли вы, кто является первыми смутьянами? Знаете ли вы, кто волнует народ, войско и дворянство?

– - Знаю. И не только знаю понаслышке, но каждый день вижусь и разговариваю с ними, -- проговорил Остерман.

– - Кто же они, если вы их знаете?
– - забыв всякую осторожность, закричал Долгорукий.

– - Волынский и князь Черкасский, -- отчеканил Остерман.

– - Так ведь их надо схватить, арестовать... сослать... четвертовать!.. Чего же вы медлите?..

Ироническая улыбка пробежала по губам Остермана.

– - Вы ошибаетесь, князь Алексей!..
– - промолвил он.
– - Каждый раз, как они являются ко мне, я получаю от них драгоценные сведения. Ведь они считают меня своим сторонником и потому вполне откровенны со мной. А мне, всем нам необходимо быть в курсе их замыслов, знать настроение и большинства дворянства, и войска. Поэтому вы не волнуйтесь: я не пропущу нужного момента. Я вам скажу больше: я арестую даже Бирона... А знаете, почему и для чего?

Долгорукий насторожился.

– - Для того чтобы его место на время занял князь Иван Долгорукий...
– - еле слышным шепотом произнес Остерман.
– - Анна Иоанновна -- женщина, и притом с пылким темпераментом. Вы понимаете?.. Раз князь Иван сблизится с ней -- она очутится в ваших руках. А вы... вы не забудете моей услуги, Долгорукий?..

– - О!
– - вырвалось у того.
– - Все поделим!

– - Я знал, что вы, как умнейший человек, поймете меня. Ну, теперь я иду к государыне. Смотрите, чтобы никто не помешал нашему свиданию. Предупредите князя Ивана, растолкуйте ему...

– - Все исполню, все...

– - довольным голосом пробормотал Долгорукий.

XIV

"УРОКИ" ОСТЕРМАНА

– - Ваше величество, где вы?
– - тихо спросил Остерман, входя в красную гостиную.

Он поводил глазами, но нигде не видел заточенной императрицы.

Портьера распахнулась, и из спальни вся в слезах, угрюмая, понурая вышла Анна Иоанновна.

– - Что же это такое?
– - не здороваясь, накинулась она на своего "тайного руководителя".
– - В ловушку меня заманили? Да? В капкан засадили?..

По-видимому, Остерман был готов к подобному приему, потому что ни один мускул не дрогнул на его лице, и он тихо, но спокойно продолжал:

– - Через три дня все будет окончено, ваше величество! Но ради Бога, говорите тише, иначе все, все пропадет, все разрушится!
– - Он склонился перед царственной затворницей и, горячо поцеловав ее руку, прошептал: -- Разве вы перестали верить вашему верноподданному слуге Остерману? О, ваше величество, вы обижаете меня!.. Я знаю, ваше величество, как тяжело вам ив каком унизительном положении находитесь вы. Но вы терпели много; потерпите же еще всего три дня.

– - Ах!
– - истеричным воплем вырвалось из груди Анны Иоанновны.
– - Терпеть и терпеть! Это -- все, что я получаю от жизни. Ну, вот, я стала царицей...

– - Вы еще не коронованы, ваше величество, -- поправил ее Остерман.

– - И что же? Меня опять держат в плену, в заточении. Эти проклятые князья Долгорукие стерегут меня, словно собаку в будке. Но я не хочу этого не хочу! Я убегу отсюда, я закричу на улицах народу: "Спасайте свою царицу из рук тюремщиков и палачей!"

Остерман бесцеремонно взял императрицу за обе руки, усадил ее в кресло и стал посвящать ее во все тонкости своего хитроумного плана.

– - Понимаете, ваше величество?

– - Да, да, -- мало-помалу оживлялась Анна Иоанновна.

– - Вы видите, что сделаться самодержавной императрицей, не имея на то прямого права, не так-то легко, -- продолжал свое утешение хитроумный Остерман.
– - Поэтому потерпите еще всего день, два, три. Ваш план обратиться к народу великолепен; это самое придумал и я, а поэтому подпишите вот эти воззвания.

Остерман развернул перед Анной Иоанновной целую кипу листов.

– - А что это такое?
– - испугалась та.
– - Боже мой, я уже подписала ограничение себе!.. А это, быть может, уже совсем отречение от престола или даже смертный приговор мне?

Тогда Остерман взял один из листов и шепотом начал читать несчастной "царице":

– - "Воззвание к моим верным солдатам. Братцы! Вашу императрицу наглые члены Верховного тайного совета насильно заставили подписать ограничительную грамоту, коей я, императрица Анна Иоанновна, лишаюсь права управлять царством. Все права хотят захватить в свои руки Голицыны, Долгорукие и прочие иные господа верховники. Позор, поношение, обида царскому роду, коему вы, солдаты, служили всегда верой и правдой. Меня во дворце заключили, как в темницу: каждый шаг мой стерегут. Верные мои солдаты, верная и любезная моя армия! Идите и ослобоните меня! Присягайте только мне, как самодержавице, но не присягайте Верховному совету. Жду от всех вас, братцы, помоги, изволения от своих дерзновенных тиранов".