Герцогиня и "конюх"

Остерман вручил офицеру воззвание, подписанное Анной Иоанновной, и спросил торжественным голосом:

– - Итак, вы клянетесь, что это станет достоянием вашего полка?

– - Клянусь!

– - Вы прочтете его тем, кого поведете завтра во дворец?

– - Прочту. У нас все решено, ваше высокопревосходительство, -- ответил офицер.

– - А знаете ли вы, кто находится теперь в казармах?-- пристально смотря в глаза офицеру, спросил Остерман.

– - Нет, не знаю.

– - Там Миних.

И, лишь только Остерман произнес имя великого полководца, восторженный гул голосов прокатился по комнате.

– - Он? Сам?..

– - Да. Имейте в виду, господа, что мы играем в крупную игру и что нам надо выиграть сражение!

– - внушительно произнес Остерман и обратился к попу: -- Вы, батюшка, священник. Прошу, глядите на меня не как на лютеранина-еретика, а как на сына единой христианской веры. Довольны ли вы тем, что творится ныне на Руси православной? Разве бояре-князья Долгорукие и иные православные не колеблют в царях духа благопристойной религиозности? Кто, как не князь Иван Долгорукий, приводил в опочивальню юного императора в канун великих праздников блудниц и потешниц?
– - Голос Остермана все усиливался. Этот "старик" вдруг сразу помолодел на много-много лет.
– - Они нас зовут "басурманами", эти пьяные, дикие князья. Вы, господа, не обессудьте, что я сказал это, -- обратился великий дипломат к князю Черкасскому и титулованному офицеру Масальскому.
– - Вы на них не похожи; вы -- доблестные люди... Нет, я о них говорю, об этих палачах. Видит Бог, я хотел воспитать императора Петра в духе и правде христианских начал и правил, я -- немец!.. Правда?

Рясоносцы молчаливо кивнули головой.

– - Правда! Правда!

Остерман не мог удержаться от доброй понюшки табака, а затем продолжал:

– - А коли правда -- не угодно ли вам вот эту бумажку с подписью государыни?
– - И он отдал второе воззвание.

Общее недоумение читалось на всех лицах... Что это говорит и делает великий "оракул"?

Орлиным взором обвел собрание Остерман и произнес:

– - Слушайте, господа, меня внимательно. В России должна быть неограниченная монархия. Когда власть царицы не будет ничем и никем связана, ограничена, тогда всем будет лучше... Нельзя допускать к трону одних избранных. Они захватят власть. Все то, что предлагают Голицыны и Долгорукие, все эти пункты, кои в Митаве сгоряча подписала Анна Иоанновна, и то, что она должна будет подписать торжественно завтра, в день провозглашения ее императрицей, является гибелью для страны. Нам надо упразднить Верховный тайный совет. Это -- первое.

– - Вы видите, -- обратился Черкасский к "конспирантам", -- великий птенец Петра Первого, знаменитый Остерман, сам член Верховного тайного совета, заявляет вам, что это мрачное учреждение надо уничтожить. Или и теперь вы станете сомневаться в том, что мы ведем безумную, опасную игру, которая может окончиться неудачей? Да разве, если бы это была неверная ставка, господин Остерман примкнул бы к нам?

Почти до утра шло тайное заседание заговорщиков во главе с будущим канцлером Остерманом.

XVII

СОН АННЫ ИОАННОВНЫ

После ухода "смелого" Ивана Долгорукого, долго не могла прийти в себя Анна Иоанновна -- а был уже час поздний, предутренний... Ужас овладел ею.

– - Как могла я до того дойти?
– - охала она.
– - Что ж теперь будет? В полон попала я к князьям Долгоруким. Ежели строгость приму --они мне сейчас же о гуслях вспомнят. А Эрнст мой? Ну, как он узнает?..
– - Несколько раз, чтобы успокоить себя, она подкреплялась стаканчиками вина, и с каждым новым приемом отравы у нее становилось легче на душе.

– - А что я сделала такого?.. Эка важность, подумаешь! Да разве я не царица? Что хочу, то и буду делать...
– - подбодряла она себя.

Красавец Иван Долгорукий неотступно стоял перед ее глазами. Она точно еще чувствовала его прерывистое дыхание, силу его медвежьих объятий.

С большим трудом ей удалось заснуть... Сначала сон был тревожный, часто прерывающийся. Анна Иоанновна вскакивала на постели и кричала диким, испуганным голосом: "Ой, ой!.. Пусти!" Но постепенно она успокоилась, и вскоре сон перешел в глубокий.

И страшное, диковинное стало сниться ей {Это был вещий сон: впоследствии все, за исключением личного присутствия Анны Иоанновны, сбылось наяву.}.

Мрачная комната со сводчатым потолком -- не то вроде огромного склепа, не то погреба -- озарена багрово-красным светом. Этот страшный свет вырывается из пасти огромной печи, стоящей в углу. Целая масса каких-то странных, непонятных предметов заполняет почти все пространство унылого подземелья. Анну вводят и говорят ей:

– - Ваше величество, садитесь на этот стул. Сейчас вы увидите, как мы будем расправляться с врагами.

– - Чьими врагами?
– - спрашивает она, стараясь рассмотреть лица тех, кто привел ее сюда.

– - С моими!
– - слышится ей знакомый голос.

– - Ах, это ты, Эрнст?
– - узнав Бирона, задает она вопрос.

– - Да, это я. Ты, для которой я достал трон, изменила мне. За это ты обречена на страшную пытку: на твоих глазах первым будет замучен Иван Долгорукий.

Жутко, страшно царице. С тоской всматривается она в диковинные предметы, которыми заставлена комната.

– - Что это, Эрнст?
– - робко спрашивает она, указывая на какое-то сооружение, похожее на качели.

– - Это -- дыба, -- отвечает с отвратительной усмешкой ее фаворит.

– - А это?

– - Это -- железные гвозди, которые вбивают под ногти пытаемым. Два гвоздя будут вбиты и Ивану.

– - А что вот это такое?
– - показывает Анна Иоанновна на кресло.

– - Это -- для особо важных преступников: кресло раскаливают добела и потом на него сажают пытаемого...

Около печки сидит на корточках палач... Он подбрасывает поленья дров в печь, откуда летят искры.

Все больший и больший ужас овладевает Анной Иоанновной. Она пытается бежать, но ее грубо схватывает за руку Бирон.

– - Куда?!
– - хрипло спрашивает он.
– - Бежать задумала? Нет, посмотри до конца!..

– - Пусти меня, пусти, Эрнст! Мне страшно!..
– - молит она.
– - Смотри, какие-то страшные руки хотят схватить меня.

Но Бирон молчит.

– - Введите его!
– - кидает он затем приказ заплечному мастеру.

И вводят человека, полуобнаженного. Он молод, красив, но дрожит мелкой-мелкой дрожью.

– - За что вы схватили меня? Я -- Иван Долгорукий, а вы кто?
– - исступленно кричит он.

– - А мы -- палачи!

"Палачи?! Господи, где же я?" -- с тоской думает Анна Иоанновна.

– - Где ты? Знай, Анна, что ты в комнате пыток, тайных сыскных дел канцелярии, -- шепчет, наклоняясь к ней, Бирон.

– - Кто же учредил эту канцелярию?

– - Я!-- гордо отвечает Бирон.
– - Начинайте допрос с пристрастием!

И Ивана Долгорукого начинают допрашивать.

– - Хотел ли ты простудить государя?

– - Нет, не хотел. Сами посудите: какая мне от того могла польза быть, когда он меня другом своим ближним считал?
– - отвечает Долгорукий.