Гитл и камень Андромеды

— Делайте что хотите! Иначе я переведу деньги в другой банк! Или — откройте мне другой счет!

— С другого счета никто не сможет снять деньги по старым чекам, — сказала девчушка уже взрослым деловым тоном, — но если деньги будут приходить, они останутся на счету — старом или новом. Таковы правила.

И тут я саданула кулаком по стойке. И прибежали охранник и директор. Директор повторил то, что я уже слышала. Можно сделать так, чтобы банк не отдал твои деньги, если ты не хочешь их отдавать, но нельзя устроить, чтобы деньги, приходящие на твой счет, на него не попали. Банк к такому не привык и заводить подобные правила не желает.

— Как хотите, — сказала я резко, — но если на мой счет еще раз попадут деньги с того счета, я меняю банк! А те, что пришли, — немедленно отослать обратно!

И вышла.

И подивилась собственной ярости. Значит, гнойник очистился не до конца, и это плохо.

Когда я снова пришла в банк, там была очередь.

Я села в кресло и почувствовала взгляд, прожигавший мою щеку, словно кто-то баловался зеркальцем и пускал на меня солнечных зайчиков. Это девчушка с кудряшками умоляла меня взглядом подойти к ней. Я кивнула. Пропустила двух человек и подошла.

— Я звонила в Эйлат, — торопливо сообщила кудрявая. — Мне дали в том банке телефон вашего… ну в общем… я ему позвонила и сказала, что вы отказываетесь получать эти деньги и чтобы он не посылал. А он сказал, что это не мое дело. Деньги будут переводить ежемесячно, он дал такое распоряжение. Что же теперь делать?

— Не брать!

— Как?!

— Не брать, и все!

— Это невозможно. Не предусмотрено. Нет такого порядка.

— Я уже сказала: увижу лишние деньги на счету, уйду из вашего банка!

Восхищению девчушки не было предела. Глаза сверкали, как яхонты. И тут же налились слезами. Девчушка очень хотела выполнить мое приказание. Она была полностью на моей стороне. Судя по обращенным на меня взглядам остальных кассирш, этот случай не раз обсуждался в кулуарах банка. Возможно, кучерявая и романтичная даже поспорила по этому поводу со своими меркантильными товарками. Но помочь мне она не могла.

— Это невозможно. Идите к директору.

— Вам придется самой отправлять обратные переводы, — вздохнул директор. Возможно, и он относился к романтикам. — Но это будет стоить денег. А если вы переведете счет в другой банк, узнать новый адрес, чтобы перевести на него деньги, тому, кто решит их послать, трудности не составит. Я же вам объяснил: банк не может отдать ваши деньги без спроса, но он не может отказаться получать деньги. Ваше согласие для этого не требуется.

И деньги стали кочевать из Эйлата в Яффу и обратно. Женька присылал те, что я отправляла назад, и добавлял новую порцию. Я гнала волну в Эйлат, а она опять накатывала. Прошел год, и мы оперировали уже крупными суммами. Директор банка снова вызвал меня к себе.

— Я советовался с коллегами, — сказал он. — Ваш случай рассматривается на самом высоком уровне. Мы предлагаем открыть особый счет, с которого любой из вас сможет взять эти деньги. Мы привяжем их к индексу и… делайте с ними что хотите.

— Нет! — взвилась я. — У меня не будет общего счета с… этим человеком. Нет, и нет, и нет!

— Я ни разу не встречался с подобным безумием, — вздохнул директор.

Мне стало смешно, как от щекотки. И, не удержавшись, я расхохоталась. Это была последняя тарелка в истории с «Андромедой». И я решила повесить ее на стену.

— Будете оформлять перевод в Эйлат? — спросила кучерявая.

— Нет, я отдам распоряжение купить на эти деньги ценные бумаги.

— И все? — спросила она с тоской.

— Все. Конец фильма.

— А что делать с деньгами, которые придут в следующем месяце?

— Они не придут.

Деньги больше не приходили.

10. Дед, баба и курица Ряба

Я обещала покончить с отступлениями, и я обязательно постараюсь с ними покончить. Книга должна была быть не обо мне, а о Малахе Шмерле. Но так уж получилось, что без рассказа о себе я ничего толком не могу рассказать и о нем. А кто кому обязан своим существованием: я Шмерлю или он мне — вопрос неразрешимый.

Без Шмерля не было бы меня нынешней. Но в те времена, с которых я начала рассказ, я-то была, а вот Шмерля не было в природе. Никто о нем не знал, никто его не помнил, никто не видел его картин.

А в тот момент, когда Женька исчез из моей жизни навсегда, у меня, кроме этого Шмерля, ничего в Израиле не оставалось. На месте моей возлюбленной Яффы, с ее запахами моря, гнили, свежих лепешек, асфальта, жасмина и кофе, который здешние понимающие люди покупают в зернах, самостоятельно жарят и размалывают, а потом осторожно варят в медных турках с тяжелым дном, разверзлась черная дыра. Ни черта мне тогда не было нужно в Яффе. Рынок обрыднул, и малаби — мой любимый приторный миндальный кисель в розовом сиропе — стал горчить.

Да и я никому больше не была тут нужна.

Бенджи делал детей, а дети требуют денег, и Бенджи уже не делал справедливость. Ему перестали доверять, потому что Бенджи стал по-настоящему алчен. Старец Яаков считал, что алчность можно обуздать, только Бенджи больше не внимал его увещеваниям. Он уважал отца, но не почитал его, — а чего стоит уважение без почитания?!

Каролю и Маре было совсем не до меня. Что-то испортилось в их отношениях, а они, вместо того чтобы замереть и оглядеться, заменить неисправную деталь и только потом ехать дальше, неслись как безумные в предвыборной гонке. Кофепития на крыше стали скучным занятием. Дом четы Гуэта кишел мальчиками из предвыборного штаба. Кормить их шашлыками Мара отказалась наотрез, да и Кароль не хотел умалять свое достоинство и появляться перед молокососами в фартуке. Мальчики и так ели из его рук. Поэтому заказывали пиццу из соседней пиццерии. А что это за посиделки на крыше без вина и шашлыков, да еще под бесконечные сплетни о Викторе и старом мэре? Ни о чем другом мальчики Гуэты говорить не хотели и не умели.

А мои соседи по улице воевали с мэрией, Электрокомпанией и Телефонной компанией. За столбы.

Столбы, которые несли на себе электрические провода и телефонные кабели в наш район, были старые. Они наклонились, расщепились и требовали замены. Провода просели, голоса ускользали, важные беседы прерывались шумом и треском, электричество часто прекращало поступательный ход, и все соглашались с тем, что столбы надо менять. Но мэрия кивала на Электрокомпанию, а та на Телефонную компанию, которая упрямо твердила, что столбы давно завезли.

Где они, эти столбы, никто не знал, а я знала, но раскрывать тайну не собиралась, поскольку именно на этих столбах покоилась крыша моего дворца. По этой причине принимать участие в борьбе мне было неловко. И соседи на меня обиделись.

Раньше не успевала я распахнуть ставни, объявляя миру тем самым о своем желании встретиться с ним лицом к лицу, как появлялась соседка Варда с шипящей яичницей на сковородке. Семенила в своих застиранных шароварах, меленько перебирая рваными сандалиями по уличной пыли. Сковорода впереди, за ней едва поспевает тяжелый Вардин нос, густо смазанный сливками. О, этот белоснежный нос-айсберг на фоне малиновых щек с ошметками клубники, утренний косметический салон на дому!