Гнев изгнанника

Раньше здесь были только я и Сэйдж, но сейчас определенно есть кто-то еще, и он в моей новой спальне.

Я открываю стеклянную дверь, хватаю с вешалки серое полотенце и оборачиваю его вокруг талии, стараясь не выключать душ. Просто чтобы незваный гость не услышал, как он выключился, и не сбежал, пока я его не поймаю.

Вода стекает с моих волос, когда я иду к двери и приоткрываю ее настолько, чтобы заглянуть в спальню. Из-под двери валит пар, и когда он рассеивается, я замечаю своего шпиона.

Так, так, что это тут у нас?

Серафина Ван Дорен стоит ко мне спиной и рыщет в моих вещах, как крыса.

Она вытаскивает пачку презервативов из ящика прикроватной тумбы. Ее изящные пальцы открывают упаковку, и она заглядывает внутрь, рассматривая, что же может быть в пачке Magnum.

Не найдя того, что искала, Фи бросает упаковку обратно в ящик. Мои губы дергаются, когда она разочарованно вздыхает, выпрямляясь, и ее волосы вишневыми волнами скользят по краю джинсов.

Я уже собирался позвать ее по имени, но она сдвигает одну из подушек, обнаруживая спрятанный под ней черный блокнот на спирали, и у меня застывает кровь в жилах.

— Держи свои липкие пальчики при себе, заучка.

Я сокращаю небольшое расстояние от ванной до нее и вырываю блокнот из ее рук.

Фи резко поворачивается, ее брови поднимаются до линии волос, она шокирована тем, что видит меня, и еще больше тем, что я частично голый.

Теперь, когда она стоит передо мной, три вещи четко бросаются мне в глаза.

Первая: Фи меня рассматривает.

Без стеснения. Без намека на скромность. Она откровенно пожирает меня глазами.

Ее взгляд скользит по моей обнаженной груди, задерживаясь на ней, будто она запоминает каждый мускул. Опускается ниже – к полотенцу, едва прикрывающему бедра, – и ее щеки заливает тот самый предательский румянец. Опасный и глубокий розовый оттенок, кричащий: «она видит больше, чем должна, и ей это нравится».

Вторая: на ней надето нечто, что можно лишь примерно назвать футболкой.

А точнее – обтягивающий лоскут ткани с дерзкой надписью красным цветом: «Make Boys Cry».

Третья: на ней нет лифчика, и мой член это заметил. Облегающая белая ткань обтягивает ее грудь, сквозь нее видны бусины от пирсинга на ее сосках, которые так и манят меня прикусить их зубами.

Ее огненно-рыжие волосы, еще влажные, беспорядочными волнами спадают на плечо. Ни грамма макияжа – только дикая, необузданная красота, против которой любая подводка будет бессильна.

Черт возьми, она чертовски сексуальна. До безумия. Настолько, что мне почти хочется возненавидеть себя еще больше, только чтобы использовать это как повод снова ее трахнуть.

— Ты не можешь так смотреть на своего нового сводного брата, заучка, — бормочу я, медленно и высокомерно улыбаясь.

Румянец становится еще более глубоким, но я был бы еще глупее, если бы думал, что она признается в том, что трахает меня глазами. Не в этой жизни.

— О, прости, я пыталась отвлечься от этого гребаного кошмара.

Чушь.

Я замечаю, как ее взгляд снова скользит к моей груди, к цепочке, свисающей на моей шее. Она хочет меня так сильно, что не может этого вынести.

Это написано на ней, как сыпь, которую она не может скрыть.

Она просто не хочет нести ответственность за то, что произойдет после того, как она возьмет то, что хочет.

Я тихо смеюсь, качаю головой и наклоняюсь, чтобы снова засунуть блокнот под подушку.

— Конечно, принцесса.

— Тебе нужно найти более надежное место для своего дневника. А то он может попасть в чужие руки, — дразнит она, скрестив руки на груди, как будто у нее в запасе целый день, чтобы довести меня до белого каления.

Я закатываю глаза и выпрямляюсь.

— Не думал, что кто-то будет рыться в моих вещах, как енот в мусоре, но приму это к сведению.

— Так это твой дневник? Мило, — парирует она, и ее губы искривляются в той самой раздражающей улыбке.

— Почему ты все еще здесь, Фи? Мы же с тобой договорились, разве нет? Не хочу тебя расстраивать, но я не заинтересован в том, чтобы снова тебя трахнуть.

Ее бровь приподнимается, и я вижу вызов, потребность доказать, что я не прав. Она хорошо превращает каждое мое слово в какой-то вызов. Фи живет вниманием, и если она его не получает, она вырвет его из тебя, будет биться и кричать, если понадобится.

Эта игра в кошки-мышки? Попытки переплюнуть друг друга в ненависти? С меня хватит. У меня есть причины, по которым она мне не нравится, и она их знает. Я не хочу продолжать это, только чтобы она могла смотреть, как я теряю самообладание.

Мне нужно, чтобы этот год пролетел как можно быстрее и гладко, чтобы я мог убраться отсюда.

И этого не произойдет, если ее отец и брат будут пытаться убить меня за то, что мы слишком сблизились за закрытой дверью. А именно это и случится, если мы будем продолжать в том же духе, особенно когда все, что отделяет меня от ее горячих губ, – это полотенце.

Спорить с ней? Это как прелюдия. Мы дразним друг друга, пока кто-то не срывается и не сбрасывает с себя первый предмет одежды.

Секс с Серафиной Ван Дорен – это гребаное самоубийство.

Это было приятно, но я не буду рисковать своим будущим ради оргазма.

— Поверь мне, Синклер. Я лучше воткну вилку себе в глаза, чем прикоснусь к тебе снова, но не будь лжецом, Джуд, — она опускает взгляд, прямо на место, где мой член выпирает из-под полотенца, обернутого вокруг моей талии, а затем морщит нос. — Это некрасиво, чувак.

Боже, я хочу сорвать эту самодовольную ухмылку с ее лица, разорвать на куски зубами эту гордость, которой она так дорожит.

Я тяжело вздыхаю, скрещиваю руки на груди, заставляя тело расслабиться, несмотря на страсть, бурлящую в животе.

— Мой член не слепой, а ты в курсе, что о тебе говорят, Ван Дорен.

— Да ну? — она наклоняет голову, бросая мне вызов. — Просвети меня, грешник. Что обо мне говорят?

Я делаю шаг вперед, сокращая расстояние между нами. Ее дыхание на мгновение перехватывает, но этого достаточно. Достаточно, чтобы я понял, что она чувствует это напряжение. Притяжение. Эту темную, скользящую энергию между нами, которую никто из нас не хочет признавать, но которая все равно существует.