Гнев изгнанника

Я сказала «нет». Я умоляла его остановиться. Я сказала «нет».

«Нет» достаточно. «Нет» – это полное, чертово предложение. «Нет» должно было быть достаточно.

Но в ту ночь я имела дело не с мужчиной, а с монстром. Существом, питающимся властью и болью, единственной целью которого было уничтожить меня. Он планировал все с самого начала, каждое извращенное слово, каждое прикосновение, предназначенное разорвать меня на части. Дело не было в похоти или желании. Дело никогда не было во мне.

Дело было в Судье.

— Беги обратно к папочке, девочка. Обязательно расскажи ему, как я тебя сломал. Обязательно расскажи ему, что бывает, когда он связывается с моей семьей.

Я была просто инструментом, средством для достижения цели. Он хотел уничтожить меня, чтобы отомстить моему отцу за то, что тот отправил его дерьмового отца в тюрьму. Окли не заботился обо мне, ему было плевать на то, что он отнял у меня той ночью. Ему была важна только месть.

И он никогда не добьется своего.

Мой отец никогда не узнает правду о том, что произошло той ночью. Окли никогда не испытает удовлетворения, увидев, как он ломается.

Я не позволила ему превратить меня в оружие, чтобы уничтожить единственного человека, который всегда был рядом. Который всегда слепо защищал и любил меня.

Я лучше умру, чем позволю этому ублюдку победить.

— Все кончено, — произношу я, отступая от него еще на шаг.

— Да? Если со мной ты закончила, я всегда могу заняться твоей милой сестренкой. Как ее зовут? Андро…

Мой кулак достигает его носа, прежде чем он успевает договорить, и в воздухе раздается резкий звук кости о кость, словно хлыст разрезает густую ночь. Боль разрывает мои суставы, горячая и мгновенная, но удовлетворение – от того, что я вижу, как он спотыкается, кровь хлещет из его носа и капает на его усмехающийся рот, – стоит того.

Каждая секунда.

Что-то дикое разрывается внутри меня, эта неосязаемая, жестокая вещь, и я снова бросаюсь на него.

Мои пальцы цепляются за ткань его рубашки, ногти впиваются в его грудь, я толкаю его со всей силой, на которую способна.

Он выше меня, даже сильнее, но алкоголь и наркотики притупили его рефлексы, и он спотыкается, чуть не падая.

Я набрасываюсь на него, прежде чем он успевает восстановить равновесие, и мой кулак взмывает вверх, с жестоким хрустом врезаясь ему в челюсть. Кости в моей руке вибрируют от силы удара, звук эхом проходит по всему телу, но я почти не чувствую его.

Ярость затуманивает мне зрение, красная и пульсирующая, и все, что я знаю, все, что я чувствую, – это то, что я не остановлюсь, пока Окли не почувствует каждую каплю боли, которую он причинил мне.

— Если ты еще раз хотя бы подышишь рядом с моей семьей, — рычу я, и мой голос звучит низко и злобно. — Я убью тебя. понял? Я выпотрошу тебя, Окли.

Шок на его лице начинает испаряться, уступая место гневу. Он вытирает кровь с разбитого носа и прищуривает глаза, глядя на меня. Его рука сжимается в кулак, из губы капает кровь.

— С тобой покончено, гребаный ублюдок.

Не давая ему пошевелиться или наброситься на меня, я снова кидаюсь на него, огонь горит в моих венах, белый и ослепительный.

Красный цвет застилает мое зрение. Я не позволю ему выжить в этом огне.

На этот раз он заплатит жизнью за то, что поднял на меня свои грязные руки.

Но прежде чем я успеваю это сделать, сильная рука обхватывает меня за талию, отталкивает назад и прижимает к твердой груди. Я сопротивляюсь, тяжело дышу, сердце колотится.

— Отпусти меня! Отпусти меня, блять, сейчас же!

— Заучка, — низкий хриплый голос Джуда доносится до моего уха, мягкий, но твердый.

Моя нога ударяет Окли в грудь, прежде чем меня разворачивают, и я оказываюсь прижата спиной к противоположной стене. Джуд встает передо мной, его тело – барьер между мной и его другом.

— Ты его защищаешь? — шиплю я, вдавливая ладони ему в спину. — Ты больной ублюд…

Смех Окли раздается у меня у самой кожи, перебивая мои слова.

— О, Джуд. Как я мог не догадаться, что ты бросишься играть в героя, как только узнаешь? — его голос пропитан насмешкой. — Ты так отчаянно хочешь сбросить шкуру волка, что превратился в жалкую овечку.

Мои глаза слегка расширяются, шок пронизывает меня, когда я смотрю на затылок Джуда. Его мышцы напрягаются под тонкой тканью футболки, кулаки сжимаются по бокам.

Что он только что сказал?

— Оукс, — предупреждает Джуд холодным, резким тоном. — Собери в себе все остатки достоинства и убирайся отсюда.

— Какой же ты размазня, — Окли поднимает руки, притворяясь невинным. — Если бы я знал, что она тебе нравится, я бы раньше тебе все рассказал. Сделал бы тебе одолжение, чувак. Ты бы знал, какая она уз…

Громкий грохот раздается в воздухе, не давая ему закончить фразу.

Я вздрагиваю от шума, задерживая дыхание, когда фотографии, висящие в коридоре, падают на пол, разбиваясь о плитку. Руки Джуда превращаются в размытое пятно, когда он с силой, от которой дрожит весь дом, бросает Окли в стену.

Гипсокартон крошится от удара, и за плечами Окли появляется рваная дыра, когда его тело отбрасывается назад. Предплечья Джуда напряжены, на них выступили вены, ярость волнами исходит от него, ощутимая, электрическая. Его пальцы сжимают футболку Окли, скручивая ткань так, что она почти душит его.

— Только попробуй закончить эту фразу.

Это смертельная, тихая угроза.

И впервые я замечаю это – страх, мелькнувший в глазах Окли. Его самонадеянная ухмылка исчезает, а с лица спадает бравада, оставляя только острую реальность ярости Джуда, устремленную на него.

Одним быстрым движением Джуд оттаскивает его от стены и бросает на пол, как будто он ничего не весит. Окли с глухим стуком падает на твердый пол, стонет, пытаясь встать на ноги.

— Убирайся, — рычит Джуд. — Пока я не дал ей закончить то, что она начала.